Ильдефонсо Камачо SJ

 «Либо Церковь евангелизирующая, выходящая за пределы себя, либо Церковь мирская, живущая в себе, собою и для себя. Это должно пролить свет на возможные изменения и реформы, которые необходимо предпринять ради спасения душ»: с такими словами обратился тогда еще кардинал Хорхе Бергольо к генеральной конгрегации кардиналов, предшествующей конклаву 2013 г. На десятом году его понтификата предлагаем краткое изложение основных направлений мысли Папы Франциска о Церкви и ее миссии в современном обществе. Автор статьи – почетный профессор социального учения Церкви и общественной морали в Университете Лойолы в Гранаде (Испания).

***

В своем выступлении на генеральной конгрегации кардиналов, предшествующей конклаву 2013 г.[1], тогда еще кардинал Хорхе Бергольо говорил: «Когда Церковь не выходит за пределы себя, чтобы провозглашать Евангелие, она становится самодостаточной и заболевает. […] Когда Церковь самодостаточна, она, не осознавая этого, верит, что светит собственным светом; она перестает быть mysterium lunae (тайной луны) и открывает дорогу огромному злу — духовной обмирщенности. […] Проще говоря, есть два образа Церкви: Церковь евангелизирующая, выходящая за собственные пределы, […] и Церковь мирская, существующая в себе, собою и для себя. Это должно пролить свет на возможные изменения и реформы, которые необходимо предпринять ради спасения душ. Что касается будущего Папы: это человек, который в постоянном созерцании и поклонении Иисусу Христу поможет Церкви выйти за пределы себя на экзистенциальные окраины, поможет ей стать плодовитой матерью, живущей „сладостной и утешительной радостью евангелизации”».

В этих словах содержится семя того, что в дальнейшем перерастет в программу Папы Франциска. Сейчас, в десятый год его понтификата, мы попытаемся проиллюстрировать, как она реализуется, на примере пяти основных документов: трех апостольских увещеваний (Evangelii gaudium [EG], 2013; Amoris laetitia [AL], 2016; Gaudete et exsultate [GE], 2018) и двух энциклик (Laudato si’ [LS], 2015; Fratelli tutti [FT], 2020).

«Откуда?» Церковь у «исхода», полевой госпиталь, бедная и для бедных

В центре мысли Папы Франциска находится Церковь, но не просто Церковь, а Церковь евангелизирующая, которая в евангелизации находит смысл своего существования. EG заявляет об этом прямо. Этому документу, появившемуся после Синода, который Франциск не созывал и которым не руководил, он смог придать очень личный тон. Из него получился фактически программный текст, в полной гармонии с Павлом VI, который утверждал: «Евангелизация — это благодать и истинное призвание Церкви, ее самая глубокая сущность. Церковь существует для проповеди Евангелия»[2]. Папа Франциск воспринял определение Церкви, данное Вторым Ватиканским собором, который ставил в центр «миссию», понимаемую согласно категории «таинства», глубоко укоренившуюся в более древней традиции и незаслуженно забытую в последние века.

Приоритет, отдаваемый евангелизации, исключает закрытую самодостаточную Церковь. Франциск доподлинно разъясняет это, когда заявляет о Церкви у «исхода», конкретную работу которой он резюмирует пятью глаголами: «взять инициативу» (primerear), «включиться в действие», «сопутствовать», «приносить плоды» и «праздновать» (EG 24).

Папа желает решать внутренние проблемы Церкви с помощью «пастырского и миссионерского обращения» (EG 25): он говорит о «безотлагательном церковном обновлении» средствами, подходящими «для евангелизации современного мира, а не для самосохранения» (EG 27). Эта установка иллюстрируется с помощью образа полевого госпиталя: «Я ясно вижу, — продолжает Папа, — что сегодня Церковь больше всего нуждается в своей способности залечивать раны и согревать сердца верных, оставаться рядом с ними, быть им близкими. Я вижу Церковь как полевой госпиталь после боя. Бесполезно спрашивать, есть ли у тяжелораненого холестерин и сахар в крови! Надо лечить его раны. Потом уже можно будет говорить об остальном»[3].

Данный образ тесно связан с темой милосердия: милосердия, которое должно быть срочно проявлено, чтобы залечить раны. Эта тема — центральная в жизни и духовности Хорхе Бергольо. И в этом контексте следует понимать провозглашение внеочередного Юбилейного года милосердия (с 8 декабря 2015 по 20 ноября 2016).

Следует также вспомнить о горячем желании, которое Франциск высказал журналистам после того, как стал Папой: «Как бы я хотел бедную Церковь и для бедных!» Это не было фигурой речи новоизбранного Папы. Идея Церкви для бедных восходит по меньшей мере ко времени Иоанна XXIII и Второго Ватиканского собора[4].

Впоследствии эта формула обросла новыми оттенками. Для Франциска выбор в пользу бедных не может сводиться к некой форме ассистенциализма (см. EG 199), но и не может вылиться в идеологическую эксплуатацию[5]. Бедный должен рассматриваться не как объект деятельности Церкви, а как субъект: христиане призваны создавать надлежащие условия, чтобы бедные стали действующими лицами. «Для Церкви выбор в пользу бедных — в первую очередь богословская, а не культурная, социологическая, политическая или философская категория» (EG 198). Он помогает понимать Бога и мир в Божественной перспективе. Бедные являются «герменевтическим местом», из которого следует смотреть на мир. Быть друзьями бедных значит не только благосклонно к ним относиться, но и позволить им евангелизировать нас (cр. EG 198). Поэтому будем же держаться вдали от патерналистского ассистенциализма, который нередко характеризовал благотворительную деятельность христиан и церковных организаций.

«Кто?» Церковь — всеобщая община, синодальная Церковь

Церковь в представлении Франциска — это Церковь, образованная всеми верующими. Эта мысль отсылает нас к Собору и его переоценке роли мирян (ср. EG 102). Особо следует выделить два элемента.

В первую очередь, это критика клерикализма, настоящей язвы Церкви. Клерикализм не только мешает мирянам взять на себя свою собственную роль, но и представляет собой извращение священнического служения, которое перестает быть служением, чтобы обращаться с мирянами как c «поверенными» [6].

Во-вторых, Франциск решительно указывает на синодальность, поскольку это обновленный способ существования Церкви. Синодальность является существенной категорией[7]. Вспомним речь Франциска на пятидесятилетие учреждения Синода (17 октября 2015 г.), в которой проявляется смена точки зрения: Синод — учреждение, синодальность — способ существования Церкви, вдохновленный этимологией (sin—odos, «идти вместе»). Синодальный характер есть «конститутивное измерение Церкви»; это предотвращает жесткое разделение между Ecclesia docens и Ecclesia discens (обучающей и учащейся Церковью). Синодальная Церковь — это «Церковь слушающая». Синод является «точкой конвергенции этого динамизма слушания, проводимого на всех уровнях жизни Церкви»[8]. Для Франциска синодальность также представляет собой «стратегию действия». Она сформировала три синодальных процесса его понтификата с несомненным прогрессом в отношении церковного сознания и поведения.

«Как?» По-человечески зрелая духовность, ведущая к святости

Если есть желание, чтобы все были действующими лицами, необходимо соблюдать определенные условия. Можем вспомнить три из них: интенсивная духовность, святость как горизонт, человеческая и нравственная зрелость.

Три великих сочинения Франциска — EG, LS и AL — завершаются главой, посвященной духовности. Франциск оспаривает очень распространенную в Церкви ментальность, согласно которой решение проблем должны предлагать те, кто в какой-то степени обладает авторитетом и властью. Согласно Франциску, мир нужно улучшать вместе, сообща; и для христианина эта ответственность тесно связана с глубокой духовностью, направленной на то, чтобы опыт Бога насыщал его видение жизни и личное поведение.

Папа посвятил апостольское увещевание Gaudete et exsultate призыву к святости в современном мире. Он намеревался приблизить учение Церкви к жизни простых христиан. Но не нужно думать только об уже беатифицированных блаженных или канонизированных святых, поскольку Святой Дух «повсюду изливает святость на святой народ» (GE 6; святые «за соседской дверью», GE 7). Франциск рассмотрел такую святость в отношении к двум древним ересям, до сих пор существующим в мире, хотя их названия уже не особо известны: гностицизму и пелагианству.

Человеческая зрелость драгоценна для христианской жизни и личностной морали. В этом отношении важно увещевание Amoris laetitia не только из-за того, как оно касается темы разведенных и второбрачных, но и из-за моральной перспективы, с которой оно подходит к этому вопросу и его пастырским последствиям. Папа упоминает Иоанна Павла II и «закон постепенности» (AL 295), а также Конгрегацию доктрины веры, когда говорит об эвтаназии, что нужно вменять вину и ответственность за поступок, принимая во внимание обстоятельства (ср. AL 302). Но основополагающая категория — это «распознание»: «Недостаточно останавливаться на рассмотрении, соответствуют ли поступки личности закону или общей норме, так как этого недостаточно для распознания и проявления полной верности Богу в конкретной жизни человеческого существа» (AL 304). В сложных человеческих ситуациях мораль и пастырство должны идти вместе.

За этой позицией стоит игнатианская духовность. Не только потому, что в тексте несколько раз упоминается распознание, но и потому, что Франциск перенимает гуманистическое видение, вдохновлявшее святого Игнатия: в центре находится индивидуум как автономный субъект, способный к личным и неповторимым отношениям с Богом. Суть Духовных упражнений св. Игнатия как раз и состоит в том, чтобы искать, различать, чего Бог ожидает от упражняющегося.

«Что делать?» Критика и осуждение

Франциск говорит также с тоном осуждения. Иногда его слова бывают резкими, даже провокационными. Он критикует нынешнюю социально-экономическую модель как исключающую: «Почему для нас становится новостью не смерть от обморожения вынужденного жить на улице старика, а снижение биржевых котировок на два пункта? Это и есть „исключение”. […] Мы не только положили начало культуре „отбросов”, но и развиваем ее. Сейчас речь идет уже не о феномене эксплуатации и угнетения, а о чем-то новом: исключение наносит удар по самому корню принадлежности человека обществу, в котором он живет, поскольку исключение — не просто существование в трущобах, на периферии, без власти, а существование вовне. Отверженные люди — не „рабы”, а мусор, „отбросы”» (EG 53).

Папа осуждает «абсолютную автономию рынков и финансовые спекуляции […], новую невидимую, порой виртуальную, тиранию, навязывающую односторонним и беспощадным образом свои законы и свои правила» (EG 56). Кроме того, он критикует установки, питающие эту экономическую систему: идолопоклонство перед деньгами, жажду наживы, безудержное потребительство.

В Laudato si’ обличается искаженный антропоцентризм. Он лежит в основе глобального социо-экологического кризиса (ср. LS 48; 49; 122; 137). Критика Франциска не столько направлена на сам антропоцентризм, как это часто бывает у современных мыслителей, сколько на его искаженность, связывающую все сферы человеческой и социальной реальности с применением технократической парадигмы, согласно которой субъект, благодаря технике, в состоянии доминировать и преобразовывать объект как внешнюю по отношению к нему реальность. Эта логика в конечном итоге утверждает себя как единственный способ постижения отношений между человеческим субъектом и окружающей его реальностью. Следовательно, субъект чувствует себя вправе не следовать никаким другим критериям в своих отношениях с любым объектом своего интереса, и таким образом эксплуатируется все, в том числе и человеческая личность (ср. LS 101–136).

К такому искаженному антропоцентризму добавляется обличение индивидуализма, о котором говорится в FT. Следует думать не только об индивиде в узком смысле, но и о «коллективном индивиде» (FT 89; 102). Индивидуализм противостоит не общности, а «другому», тому, кого по каким-либо причинам считают иным. Следовательно, это абсолютизация частного (изолированного индивида или группы). Для Франциска проявлениями индивидуализма являются либерализм и популизм (ср. FT 155), в которых он видит угрозу реальности народа, занимающей столь важное место в его мышлении. Индивидуализм приводит к частому явлению в наших обществах: безразличию к другим. В FT, долго и вдохновенно комментируя притчу о добром самаритянине, Франциск сожалеет о равнодушии священника и левита и критикует тех в нашем мире, кто живет замкнутыми в своих интересах и равнодушными ко всему остальному (ср. LS 113).

Всей этой критике противопоставляется категория народа. Она питается антропологией, имеющей глубокие христианские корни: личность человека, его священное достоинство, открытость другому, готовность делиться общими проектами, способность действовать творчески. Она прямо противоположна изолированному индивиду, замкнутому в себе, внимательному только к своим интересам, неспособному открыться другому, иному.

«Что делать?» Вдохновляющие категории

Действовать важно; но мы должны искать не бессмысленный активизм, а особое отношение, которое можно обобщить в четырех категориях.

Радость — это эффект глубокого опыта Бога, встречи с Ним: «Мы становимся в полной мере человечными, когда поднимаемся над человеческим, когда позволяем Богу вывести нас за рамки самих себя, чтобы достичь нашего подлинного бытия. В этом заключается источник евангелизационного действия. Потому что, если кто-то принял любовь, возвращающую ему смысл жизни, то как можно сдерживать желание поделиться этим с другими?» (EG 8). Евангелизация — это не столько предписание, навязанное извне, сколько нормальная реакция тех, кто познал смысл Евангелия и встречи с Иисусом, способные преобразить жизнь. Поэтому Папа с тонкой иронией критикует христиан, которым «присущ стиль Великого поста без Пасхи» (EG 6), которые ходят все время «с мрачным, как на похоронах, лицом» (EG 10), которые не доверяют благой вести и превращаются «в ворчливых и разочарованных пессимистов с кислыми лицами» (EG 85).

Всеобщее братство основывается на любви. Страницы FT «не претендуют на краткое изложение учения о братской любви, но акцентируют внимание на его универсальном измерении» (FT 6): это любовь, которая не знает границ, в мире, отмеченном множеством «границ», разделяющих народы и социальные группы.

Заботе об общем доме посвящена энциклика Laudato si’. Творение — это Божий дар для всех (ср. LS 155; 232); надлежащим ответом на этот дар является забота, в противовес отношению, которое современный мир выказывает к природе (основываясь на способности доминировать, которая усиливает искаженный антропоцентризм). Франциск в соответствии с современной этикой заботится о природе и о ближних, особенно о самых уязвимых людях.

Страницы, посвященные христианской духовности (ср. LS 216–227), показывают, в чем должна выражаться эта забота. Они призывают к обращению, благодарности и безвозмездности, к «альтернативной модели понимания качества жизни», к «пророческому и созерцательному стилю жизни, со способностью глубоко радоваться без одержимости потреблением» (LS 222), к умеренности, практикуемой свободно и сознательно, с желанием быть освобожденными (ср. LS 223).

Все эти вдохновляющие категории можно лучше понять, начав с христианского опыта Бога, Который есть «милосердие». Не всегда люди себе представляют Бога именно так. Юбилейный год милосердия был направлен на обновление церковного понимания милосердного Бога; и сопровождающие его документы — Misericordia et misera и Misericordiae vultus — пастырским и приветливым тоном, свойственным Франциску, показывают, что значит Божье милосердие и милосердие как христианский и пасторский дух в таинстве примирения. Мы это видим в главе AL, в которой говорится о проблемных случаях, создающих неудобства и трудности во многих церковных кругах («Сопровождать, распознавать и вбирать в себя слабости»), и в отрывке, посвященном логике пастырского милосердия (ср. AL 307–312)[9].

«Что делать?» Оперативная стратегия

Теперь мы хотели бы предложить стратегию, выраженную в четырех пунктах, типичных для Франциска: включение исключенных, интегральная экология, диалог, создание общества.

Включение исключенных — это предложение EG, касающееся социального измерения евангелизации. Если это измерение не будет должным образом объяснено, подлинное и целостное значение евангелизационной миссии останется искаженным (ср. EG 176). Отметим противостояние включения и исключения. С самого начала своего понтификата Франциск осуждал «экономику исключения и несправедливости» (EG 53). Когда он говорит о евангелизационной миссии, он указывает Церкви на задачу «социальной интеграции бедных» (EG 186). Социальная интеграция может показаться не очень «религиозной» миссией, но Франциск поясняет: «Любой христианин и любая община призваны быть орудиями Бога в деле освобождения и развития бедных, чтобы те смогли полностью интегрироваться в общество» (EG 187). Для этого необходимо «внимать крику бедных».

Папа связывает социальный кризис с кризисом экологическим (см. LS 137–142). У них общая причина. Интегральная экология является способом, с помощью которого предложение Франциска может охватить как человеческое и социальное измерение, так и экологическое. Поэтому термину «экология» придается новый и более полный смысл. «Общий дом» — это не только природная среда, но и человеческая. На карту поставлена ​​гармония всего творения (ср. LS 225).

Диалог — это следствие желания Франциска постоянно приближаться к конкретной личности, считать ее субъектом, а не только объектом наших действий. Диалог подразумевает человеческие отношения в полном смысле этого слова, между двумя равными по статусу существами, открытыми к коммуникации. Папа также называет составляющие диалога: «Приблизиться, выразить себя, выслушать, посмотреть друг на друга, узнать, попытаться понять друг друга, найти точки соприкосновения» (FT 198). Шестая глава FT представляет собой спокойное и просвещающее размышление о диалоге, его вырождении и условиях его подлинности.

Наконец, стоит сказать об образе, который часто использует Франциск: это образ «многогранника», который противопоставляется шару. В то время как на последнем все точки равноудалены от центра, в многограннике преобладает разнообразие (ср. EG 236). Папа использует этот образ в своей идее создания общества. Это должно произойти путем интеграции богатства разнообразия, без навязывания однородности, без сведения людей к индивидуумам (ср. FT 144; 145; 190; 215). Здесь ясна отсылка на столь порицаемый индивидуализм, который превращает общество в скопление субъектов, неспособных взаимодействовать в ключе сотрудничества и созидания, а только с целью конкуренции.

Интерпретация реальности

В завершение этого обзора мы хотим вспомнить четыре принципа, к которым часто прибегает Франциск при рассмотрении реальности. Он перечислил и систематически объяснил их в своем первом апостольском наставлении. Вот они: время выше пространства; единство превалирует над конфликтом; реальность важнее идеи; целое превыше части (ср. EG 222–237).

Мы не будем останавливаться на каждом из этих принципов. Для Франциска это знаки, которые в современном сложном обществе заставляют нас понять, что нам всегда угрожает искушение все упрощать. Это важные принципы в реальности, отмеченной «биполярной напряженностью». Они служат не только для ее интерпретации и лучшего понимания ее динамизма и противоречий, но и для направления деятельности, в том числе и пастырской деятельности Церкви. Это тема, над которой Франциск долго размышлял, и которая уже присутствовала в его сочинениях 1970-х годов. Сегодня эти принципы помогают лучше понять его мышление и действия[10].

* * *

Сам Франциск попадает в категорию тех, кого он определяет как «социальных поэтов», «поскольку они обладают способностью и мужеством создавать надежду там, где появляются только неприятие и исключение». Действительно, «поэзия означает творчество», необходимое более чем когда-либо в Церкви, слишком заблокированной инерцией, мешающей ей противостоять великим вызовам, внутренним и внешним, которые ставятся перед ней сегодня.

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Мы узнали об этом выступлении благодаря кардиналу Хайме Ортега, епископу Гаваны (Куба), который сослался на него во время мессы в кафедральном соборе Гаваны, отсуженной 23 марта 2018 г. По его запросу Бергольо передал текст того «выступления, написанного от руки по памяти» (см. https://tinyeurl.com/hpcy6z7h).

[2] Павел VI, Апостольское увещевание Evangelii nuntiandi (1975), п. 14.

[3] A. Спадаро, Интервью с Папой Франциском, в Civ. Catt. 2013 III 449–477.

[4] Иоанн XXIII использовал выражение «Церковь бедных» в радиообращении, выпущенном за месяц до открытия Второго Ватиканского собора (11 сентября 1962). А кардинал Джакомо Леркаро сослался на него в своей памятной речи в конце первой сессии Собора (7 декабря 1962).

[5] См. R. Luciani, La opción por los pobres desde una Iglesia pobre y para los pobres, in Medellín, n. 168, апрель–май 2017, 347–374.

[6] Ср. размышления Франциска в письме от 19 марта 2016 г. к кардиналу Марку Келле, президенту Папской комиссии по делам Латинской Америки.

[7] S. Madrigal, De pirámides y poliedros. Señas de identidad del pontificado de Francisco, Santander, Sal Terrae, 2020, 93.

[8] Франциск, речь 17 октября 2015 г.

[9] Уже на своем первом Ангелусе (17 марта 2013 г.), комментируя Евангелие о женщине, взятой в прелюбодеянии (которое читается в пятое воскресенье Великого поста), Франциск цитировал книгу В. Каспера «Милосердие. Основополагающее понятие Евангелия. Ключ к христианской жизни» (W. Kasper, Misericordia. Concetto fondamentale del Vangelo. Chiave della vita cristiana. — Bologna, Queriniana, 2013): книгу, — говорил Папа, — которая «сделала мне много хорошего». И добавлял, что милосердие меняет мир: «Немного милосердия делает мир менее холодным и более справедливым».

[10] О происхождении, развитии этих принципов и отсылках в них cм. J. C. Scannone, Cuatro principios para la construcción de un pueblo según el Papa Francisco, в Stromata 71 (2015) 13–27.