Эти неизданные заметки датируются периодом между концом 1987 и серединой 1988 года, когда о. Бергольо работал над диссертацией, посвященной Романо Гвардини. Будущий понтифик сосредоточил своё внимание на «исчерпанности категорий истолкования реальности», о чём говорит Метоль Ферре в статье, подтолкнувшей к этим размышлениям. Они весьма интересны и методом, поскольку демонстрируют личный образ мыслей, прокладывающих себе дорогу в духовной свободе и творчески, и содержанием; и позволяют нам наблюдать за применением его знаменитых «четырёх принципов».
***
ИСТОЛКОВАНИЕ РЕАЛЬНОСТИ
Хорхе Марио Бергольо SJ
Этот неизданный текст был написан между концом 1987 и серединой 1988 года, когда о. Бергольо работал над диссертацией, посвященной Романо Гвардини, и исследовал вопрос об использовании марксистского анализа для истолкования реальности как примера употребления устаревших категорий, которые уже преодолены реальностью[1]. Эта рукопись – наброски для более подробного исследования.
Текст отца Бергольо начинается с цитаты из статьи, в которой Альберто Метоль Ферре размышляет о том, что с наступлением индустриальной эпохи, с Французской революции, Церковь решительно ставит перед собой вопрос об отношениях с рабочим классом. В начале XIX века устами Филиппа Бюше[2] заявляет о себе католический социализм, который впоследствии задохнётся в тисках – между внутрицерковным интегризмом и атеистическим марксизмом. Метоль Ферре предлагает вернуться к истокам социализма, изначально этичного и христианского, поскольку уже преодолены и марксизм с его атеистической догматикой, и, благодаря II Ватиканскому собору, критичность Церкви к современному миру без признания его достижений.
Бергольо сосредоточил своё внимание на «исчерпанности категорий толкования реальности» у Метоля Ферре и составил эти заметки – набросок такой «герменевтики реальности», в которой критерии и категории – не просто «заплаты». Эта метафора, равно как и «перелив через край» («rebasamiento»), обрела значимость начиная с Амазонского синода[3].
В заметках отца Бергольо весьма интересны и метод, и содержание. Возможно, кого-то удивит сложная аргументация, отнюдь не свойственная Бергольо-понтифику. Что касается метода, он позволяет нам обнаружить личный образ мыслей отца Бергольо, черпающего вдохновение у разнообразных авторов и в то же время способного самостоятельно строить собственные умозаключения. Что касается содержания, в этом рассуждении можно проследить за применением его знаменитых «четырёх принципов»[4]. Лучший метод тот, который более соответствует («созвучие») реальности – эта идея почерпнута у Гвардини. Использование антиномии как способа поэтически выразить реальность, которая превосходит нашу интуицию и наши понятия и требует творческого пояснения, – это собственный метод отца Бергольо. Теория Метоля Ферре хорошо работает, когда нужно истолковать «народ» и принять современность одновременно и традиционно, и по-новому.
В этих заметках можно найти многое. Но главное, что бросается в глаза – сила личной мысли, пролагающей себе дорогу в духовной свободе и творчески, ищущей критерии истолкования реального, которые помогут размышлять и различать, не уклоняясь ни в косность, ни в релятивизм.
Диего Фарес SJ
***
«Исчерпанность пояснительных категорий, уже не достаточных для понимания сегодняшних событий, сопряжена с растерянностью. Происходящее на нашем историческом этапе обгоняет существующие идеи. Поэтому они ослепляют, не дают видеть. На мой взгляд, что касается нас, “христиане-марксисты” сделали ставку на явного лидера, а потом оказалось, что лошадка просто под допингом. Как сказал Клавер[5], “христиане-марксисты” боятся оказаться последними христианами, а на самом деле они последние марксисты»[6].
В связи с этим утверждением я рассматриваю проблему герменевтики реальности[7].
Как определить критерии для истолкования реальности?
Как определить их универсальность в качестве толковательных критериев?
Всегда ли постоянен герменевтический канон? Или подвержен изменениям?
Если постоянен, его универсальность гарантирована по определению, но тогда он закрыт для новых находок. Если подвержен изменениям, в таком случае невозможно говорить об универсальности герменевтического факта.
С другой стороны, герменевтический факт – предмет метафизики? А значит, можно говорить о метафизике герменевтики?
Если так, в какой мере герменевтика причастна бытию, которое есть предмет метафизики? Существует ли сущность герменевтического факта? Или следует рассматривать его как чистое отношение (relatio)? В этом последнем случае, как применять к нему метафизику отношений, если мы считаем его relatio инструментальной причины познания, относящегося к реальности?
А если речь идёт о применении метафизического принципа, из какой «метафизики» мы его берём?
В этом случае пришлось бы толковать реальность согласно идеологии, скрытой в той или иной метафизике. Поэтому надо сказать, что толковательный принцип можно брать только из самой реальности, а не извне. Однако так мы впадаем в релятивизм: всякая реальность навязывает толковательные принципы, которые «открывают» её познанию. С другой стороны, разве не наблюдаем мы здесь отождествление реальности и познания в самом классическом парменидовском стиле?
Если же мы проследим за развитием критики познания – а потому и разнообразных герменевтик, сформулированных в ходе истории, – то констатируем, что кое-какие успехи достигнуты: хотя и бывали герменевтические системы чисто конъюнктурные или идеологические, столь же верно и то, что герменевтические системы, считавшиеся «истинными», претерпели – с появлением новых мыслей – существенные изменения, позволившие лучше понять реальность.
- Когда мы ставим перед собой проблему истолкования реальности, то имеем дело с познавательной проблематикой, которая изначально предполагает различение между реальностью и познанием. Я принимаю это как аксиому, чтобы обойти рифы идеализма, чистой феноменологии и отождествления бытия с познанием.
Иными словами, здесь мы всё это отодвигаем в сторону и допускаем, что:
- a) есть различие между реальностью и познанием;
- b) человек может понять реальность, в том числе изменчивую и способную чувствовать; феноменология не исчерпывается собою; идеализм не достаточен; любая попытка охватить одной теорией все сущности (пан-энтизм, пан-онтоизм) не соответствует самой природе сущности.
- Поэтому толковать реальность – не значит проецировать на неё идею, или описывать феномен, не выходя за его границы, или допускать имманентность пан-энтизма (пан-онтоизма), который всегда приходит – как любой гнозис – к пантеизму. Не идеализм, не феноменализм, не гнозис.
- Вот моя гипотеза: принципы истолкования определенной реальности должны быть вдохновлены ею самой, как она есть.
Толкуемая реальность и реальность толкователя. Здесь в какой-то мере действует принцип ad modum recipientis, но наоборот: ad modum se develantis[8].
У каждой реальности – свой способ открываться, порождаемый её собственным потенциалом. Она открывается созвучно тому, что она такое.
Она, без сомнения, есть «бытие» и открывается как «бытие», но «бытие определенное», «бытие здесь», «бытие сейчас», «бытие для»… Поэтому открывается как определенное, здесь, сейчас, для…[9].
- Таким образом, концептуальное или символическое пояснение (explicitación) этого раскрытия должно быть созвучно с реальностью бытия.
Поэтому, если я говорю о бытии как таковом, предмете метафизики, или об онтологическом esse, именно с ним я должен соотносить критику познания.
Если я говорю о том или ином бытии, «в ситуации», именно особенностями этой вещи (ens) (разумеется, не отрицая вышесказанного, того факта, что она есть esse и потому предмет метафизики) должны определяться – каким-то образом – критерии истолкования, категории, герменевтика.
Выражение (в любой форме) подобно содержащему содержание, которое есть реальность.
Созвучие между содержащим и содержанием – принцип герменевтики частного.
- И это принцип герменевтики частного, потому что и всеобщего тоже: само esse диктует критерии возможности его постичь.
Преодоление (перелив через край)
- Когда динамичная реальность – факт исторический, политический, религиозный и т.д. – получает толкование исходя из какого-то гнозиса, или идеологии, или феноменологии, рано или поздно наступает «момент», когда историческая реальность «преодолевает» (rebasa)[10] толкование своей собственной динамикой.
Она находит его недостаточным[11], упрощённым плодом идеологии, или безосновательным, как плод феноменологии, или чисто статичным толкователем, как плод гнозиса. (Я отличаю «гнозис» от «идеологии», поскольку у первого есть некая «расцветка» премудрости, которая больше, чем просто пояснение идеи[12].)
Этот факт реальности, превосходящий истолкование, мы видели в ходе истории, и на это ссылается текст, взятый мною за отправную точку этих размышлений.
Реальность утверждает себя над герменевтической недостаточностью, открывается сама себе в категориях кризиса, революции и т.д.
Реальность берёт своё, потому что «с ней не обращаются как положено»[13]. В реальности есть динамизм, способный защитить её «понятность», когда достигается определённый предел непонятности. Это происходит, когда с реальностью обращаются и познают её не по её критериям, а по схемам, ей не созвучным.
Конкретное и его измерение всеобщности
- Бытие, находящееся во времени, пространстве и т.д. (в ситуации) – это конкретное бытие.
С другой стороны, поскольку оно причастно бытию и тому или иному способу бытия, у него есть и измерение всеобщности.
Итак, познавательная установка должна ухватывать оба измерения: частное и всеобщее.
Мы не просто пытаемся познать всеобщее, которое есть в каждом бытии, находящемся где-то и там-то.
И не останавливаемся перед независимостью всякого частного бытия, отрицая способность к абстрагированию познавательного процесса в постижении реальности.
Нельзя говорить и о познании, в котором улавливается конкретное всеобщее в том смысле, какой ему придаёт диалектика, то есть в таком, согласно которому частное «сводится» к простому моменту процесса отрицания отрицания.
- Познающий, со своей стороны, тоже обусловлен определённой сущностью и природой. Поэтому всякий познавательный процесс и всякая герменевтика подразумевают диалог между существом, желающим изучить реальность, и изучаемой реальностью, между тем, кто открывается, и тем, кто постигает откровение.
Познающий поясняет своё постижение этого откровения при помощи понятия (концепта).
С другой стороны, концептуализации недостаточно для объяснения всей реальности, подобно тому как для её изучения недостаточно было спроецировать понятие на реальность[14]: чего-то не хватало, а именно – познающий должен быть открыт к тому, чтобы его «затронула», «впечатлила» сама реальность как она есть.
С объяснением реальности – то же самое. Понятия недостаточно, и нужно прибегать к другим формам выражения, например к антиномии[15] (это система понятий, между которыми есть напряжение), притче, мифу и т.д. Но в основе всякой притчи и всякого мифа лежит антиномия, напряжение.
- Реальность познавали с помощью инструментов, подразумевающих понятия и интуицию. Реальность поясняют посредством языка, ни чисто понятийного, ни чисто интуитивного. Можно сказать, что в этимологическом смысле это поэтический язык: он должен творить пояснение, способ пояснения, включающий в себя и понятие, и интуицию, которые приблизили его к постижению реальности.
Итак, антиномия как выразительный жанр – это адекватный способ[16] вместить, не редуцируя, всю жизненную силу реальности.
- Остаётся посмотреть, какой знак укажет[17], что этот тип познания и выражения не уводит нас с верной дороги. Даны четыре элемента: при изучении реальности – понятие и интуиция, а при пояснении реальности – два полюса антиномии.
Между этими четырьмя элементами есть напряжение. Мы не можем счесть знаком адекватности равновесие между реальностью и её постижением (равновесие может быть навязано извне, ранее сформулированной концепцией – вспомним равновесие кантовской теории познания). Надо искать знак, в самом себе заключающий напряжение четырёх элементов.
По моему мнению, этот знак – созвучие.
- Созвучие между реальностью в себе и реальностью, как мы её познаём. Есть диссонанс – нет адекватности, и это значит, что реальность не постигнута или что её постижение не пояснено. Созвучие, которое познающий субъект испытывает на собственном опыте, в данном случае есть отражение созвучия между реальностью в себе и познаваемой реальностью. Поясню: познающий получает непосредственный опыт созвучия между тем, что он изучает и что выражает. На основании этого созвучия он может знать, когда возникает созвучие между реальностью в себе и реальностью познанной.
Св. Игнатий использует этот опыт, чтобы удостовериться, с добрым или злым духом имеет дело: созвучие подобно падению воды на губку, а не на камень[18].
Это амбивалентное созвучие – в том, что касается различения духов, потому что его положительный или отрицательный знак надо брать из того, в каком состоянии находится субъект (либо поднимается от хорошего к лучшему, либо спускается от плохого к худшему), но в любом случае созвучие – это знак, и диссонанс тоже знак, что не удалось постичь или выразить реальность как она есть.
Созвучие возникает, когда содержащий «информирован» реальностью содержания. Содержащий и содержание «звучат вместе»: ритм и мелодия движутся в напряжении и в унисон[19].
Единство в полярном напряжении
- Остаётся сомнение: не приведёт ли постижение реальности, осуществляемое таким образом (содержащий созвучен содержанию, как в изучении реальности, так и в последующем пояснении), к «релятивизму».
Три шага: реальность (бытие) являет себя, познаётся, поясняется[20].
Если в этих трёх шагах есть созвучие – значит есть единство.
Где единство, там бытие и реальность, лучше отражённая.
Бытие и реальность не монолитны: их единство задаётся серией систем полярных оппозиций, составляющих его. Не атомизация, не смешение с самим собой, а единство в полярном напряжении внутри-эмпирических и вне-эмпирических категорий, и трансцендентальных, которые его составляют. Единство бытия созвучно: речь идёт о «равновесии» – неточное слово – между формой и полнотой.
Итак, для бытия или реальности лучше всего подходят те категории познания, которые позволяют бытию или реальности явить себя как они есть. Это – истина: постичь и изложить проявление бытия.
И тут нет ни релятивизма, ни идеологии… А просто реальность, бытие, которое есть, являет себя и впускает свою реальность в познающий ум, если он открыт.
***
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Оригинальное название машинописного текста – «Los parches existenciales; los parches lógicos, y las categorias de interpretación de la realidad».
[2] Ср. PH. J. B. BUCHEZ, Essai d’un traité complet de philosophie: du point de vue du catholicisme et du progrès, Paris, E. Eveillard, 1838-1840; ID., Traité de politique et de science morale, Paris, Amyot, 1866.
[3] Франциск использовал эти термины в своей импровизированной речи на Амазонском синоде: у него сложилось впечатление, что предложения поступают недостаточно масштабные. Такие предложения – многие из них очень ясные и резонные – дали ему понять, что, с одной стороны, все участники синода едины в своём «экологическом чувстве» и пекутся об Амазонии, а с другой – то, что объединяет всех, не находит себе полностью непротиворечивого выражения, так что эти предложения похожи на заплаты: «Пришьём этот лоскуток, пришьём другой, пошлём миссионеров, подумаем о расширении служений… Хорошие предложения, но не такие масштабные, как единство, объединяющее всех, и как конфликт». По ощущению Франциска, участники пытаются обуздать конфликт. Но в молитве Папа осознал, что заплатами никогда не решить проблему Амазонии. «Есть конфликты, которые разрешаются не когда их обуздываешь, а когда они переливаются через край. И я думаю, – сказал Папа, – что это как раз такой случай». Возможно, текст, предлагаемый вниманию читателя, поможет понять, что хотел сказать Франциск на синоде (ср. D. FARES, «Il cuore di “Querida Amazonia”. “Traboccare mentre si è in cammino”», в Civ. Catt. 2020 I 532-546).
[4] Вот четыре принципа: время превыше пространства; реальность превыше идеи; единство превыше конфликта; целое превыше частей.
[5] «Claver» – опечатка в журнале Nexo. На самом деле речь идёт о Морисе Клавеле. Ср. M. CLAVEL, Quello che io credo, Roma, Città Nuova Editrice, 1975, 77.
[6] A. METHOL FERRÉ, «La Iglesia, el Minotauro y los Socialismos», в Nexo, 14 декабря 1987 г., 14.
[7] Рассуждение начинается с 12 вопросов и одной констатации. Бергольо ставит очень характерные вопросы, отвечает на них идеями классической философии (возможно, сегодня несколько устаревшей) и берёт отправной точкой констатацию. Делает шаги вперёд, исходя из констатаций, например: независимо от установок и пригодности ответов, «достигнуты успехи» в понимании реальности. Эта позитивная оценка согласуется с тезисом Метоля о том, что мысль собора, равно как и её рецепция и применение в Латинской Америке, в Медельине и Пуэбле, означает прогресс в диалоге с современным миром. Согласно Метолю, «современный мир» начинается с Французской революции, поделившей Церковь на «интегристов» – противников этого события – и «прогрессистов», которые к нему благосклонны, однако не «приняли» его изнутри и потому не смогли его преодолеть. Метоль предлагает вернуться к домарксистскому христианскому социализму в новой перспективе, которую возрождает собор – в перспективе народа Божия. Отсюда можно принять, с новыми категориями, то позитивное, что есть в современной мысли. Бергольо в своём тексте ищет эти новые категории – не идеологические, но созвучные реальности.
[8] Наилучший метод – тот, который наиболее приспособлен к содержанию. Выражение ad modum se develantis показательно: в отношении людей и Бога, это ключ к герменевтике, не обусловленной идеологически.
[9] Вопрос о «бытии» и «бытии в какой-то ситуации» важен. Обратим внимание на конкретные «шаги», которые делает Бергольо, продолжая разговор.
[10] Здесь мы встречаем категорию «перелива через край» (desborde = rebasamiento).
[11] Недостаточность – конкретная экзистенциальная характеристика.
[12] Различение проводится между «гнозисом», имеющим отношение к премудрости, и «идеологией» как чистым развёртыванием идеи.
[13] С реальностью «не обращаются как подобает». Это критерий «лояльности», который, как сказал бы Ганс Урс фон Бальтазар, относится к истине как к hemeth, а не только как к aletheia.
[14] Казалось бы, недостаточность для постижения реальности – основание для дистанцирования от предлагаемых нами объяснений. Если я отдаю себе отчёт в том, что не могу постичь всё, зачем мне яростно защищать своё объяснение? Похоже, идеологические войны – это скрытая атака на концепцию (недостаточную) другого, а вовсе не поиск истины.
[15] Концепция антиномии как способа иметь дело с заведомой недостаточностью понятия и интуиции. Отметим, что Бергольо всегда «пользуется» антиномией, поэтому ценно, что здесь он даёт ей ясное определение.
[16] Антиномия как адекватный способ. Это собственная формулировка отца Бергольо.
[17] Бергольо ищет критерии для верификации своего предложения. «Знак» – созвучие, и перечислены четыре его элемента: два в динамике изучения реальности (понятие и интуиция) и два в пояснении реальности (два полюса антиномии).
[18] Духовный критерий различения. Ведь думать – значит различать. Мы «различаем» реальность; мы не просто регистраторы и не ограничиваемся проецированием. Ситуация или расположение каждого служит знаком – созвучие или диссонанс. Это не означает, что всё идеально «регистрируется», но что можно продолжать «познавать» и «объяснять» – в добрый путь – когда есть созвучие, а когда диссонанс – надо останавливаться.
[19] Здесь вводятся понятие познания «в пути» и взятый у Гвардини критерий ритма и мелодии шага, каким мы передвигаемся в реальности, в диалоге с ней, в надлежащем ритме и тоне.
[20] Надо не «абстрактно продемонстрировать», а показать реальность.
