Дом Св. Марфы, 19 августа 2013 года, понедельник, 9:50

Понедельник, 19 августа. Папа Франциск назначил мне встречу в 10 часов в Доме Cв. Марфы. Но я унаследовал от отца потребность приходить всегда заранее. Люди, встретившие меня, провожают в небольшой зал, и уже через пару минут ведут к лифту. За эти две минуты у меня было время вспомнить о том, как в Лиссабоне, на собрании главных редакторов журналов Общества Иисуса, возникло предложение опубликовать всем вместе интервью с Папой. Я обсуждал с другими редакторами возможные вопросы, которые были бы интересны всем. Выхожу из лифта и вижу Папу, стоящего в дверях и уже ждущего меня.
Я вхожу в его комнату, и Папа усаживает меня в кресло, а сам садится на более высокий и жесткий стул, из-за его проблем со спиной. Обстановка очень простая и строгая. Я поражен не только простотой мебели, но и вещей. В комнате мало книг, бумаг, предметов. Среди них выделяются икона св. Франциска, статуэтка Богородицы Луханской, Покровительницы Аргентины, распятие и статуэтка спящего св. Иосифа, очень похожая на ту, которую я видел в его комнате ректора и провинциального настоятеля в Colegio Máximo di San Miguel. Духовность Бергольо состоит не из «гармонизированных энергий», как он сам назвал бы их, но из человеческих ликов: Христа, св. Франциска, св. Иосифа, Марии.

Папа принимает меня с улыбкой, которая уже много раз облетела мир и открывает сердца. Мы начинаем говорить о многих вещах, но прежде всего о его поездке в Бразилию. Папа считает ее истинной благодатью. Я спрашиваю, отдохнул ли он. Он отвечает мне «да», что чувствует себя хорошо, и самое главное – что Всемирный день молодежи стал для него «тайной». Он говорит мне, что не привык разговаривать с таким огромным множеством народа: «И мне удалось видеть отдельных людей, каждого по-отдельности, войти в личный контакт с теми, кто стоял передо мной. Я не привык к массам». Я говорю ему, что этот контакт виден, и эта его манера общения поражает всех. Видно, когда он среди народа, как его взгляд останавливается на отдельных лицах. И мне кажется, он доволен тем, что может оставаться самим собой, что ему не нужно изменять свой обычный способ общения с другими, даже когда он стоит перед миллионами людей на побережье Копакабаны.

Прежде чем включить диктофон, мы говорим на разные темы. Комментируя одну мою публикацию, Папа сказал, что из современных мыслителей он предпочитает французов Анри де Любака и Мишеля де Серто.

Я говорю ему о своих личных делах. Он тоже рассказывает мне о себе, и особенно – о своем избрании на Папский престол. Он говорит мне, что, когда начал понимать, что рискует быть избранным, он почувствовал, как на него сошел глубокий необъяснимый покой и внутреннее утешение вместе с полной темнотой, великим мраком, покрывшим все остальное. И эти чувства сопровождали его вплоть до избрания.

Я бы хотел еще долго продолжать эту беседу, такую дружескую и задушевную, но пора взять список вопросов, и включить диктофон. Прежде всего я благодарю его от имени всех главных редакторов журналов иезуитов, которые опубликуют это интервью.

Незадолго до аудиенции, которую дал Папа иезуитам из журнала “La Civiltà Cattolica” 14 июня, он сказал, что ему очень трудно давать интервью. Он сказал, что привык обдумывать ответы, а не бросать их тут же, на ходу. Он чувствует, что в этих случаях правильный ответ приходит к нему уже после того, как он произнес первый: “Я не узнавал себя, когда во время обратного рейса из Рио-де-Жанейро я отвечал журналистам, задававшим мне вопросы”, – говорит он. И это правда: в этом интервью Папа несколько раз переходил с одной темы на другую, чтобы вернуться и добавить что-то к ответу на предыдущий вопрос. В самом деле, разговор с Папой Франциском – это своего рода вулканический поток идей, которые связаны друг с другом. И поэтому необходимость делать записи дает мне неприятное чувство прерывания текущего диалога. Понятно, что Папа Франциск больше привык к разговору, чем к лекции.

Кто такой Хорхе Марио Бергольо?

У Папы есть заранее присланный мной список вопросов, но я решил не следовать составленной схеме, и спрашиваю его врасплох: «Кто такой Хорхе Марио Бергольо?». Папа смотрит на меня молча. Я спрашиваю его, позволителен ли такой вопрос … Он кивает в знак согласия и говорит мне: «Я не знаю, какое определение будет самым правильным … Я грешник. Это самое лучшее определение. И это не фигура речи, не литературный жанр. Я грешник”. И, помолчав немного, добавил:
“Да, наверно, можно сказать, что я немного лукав, умею двигаться, но верно также и то, что я немного наивен. Да, но лучший вывод, тот, что идет больше изнутри, и наиболее правильный, я считаю, заключается в следующем: “Я грешник, на которого призрел Господь”.
И повторил: “Я тот, на кого призрел Господь. Мой девиз – Miserando atque eligendo – я всегда воспринимал как очень верный для меня”.
Девиз Папы Франциска взят из проповедей св. Беды Достопочтенного, который, комментируя евангельский эпизод о призвании Матфея, пишет: “Иисус увидел мытаря, и, посмотрев на него с любовью, избрал его, и сказал: следуй за Мною”.
Папа уточняет: «Латинский герундий miserando мне кажется непереводимым ни на итальянский ни на испанский. Мне нравится переводить его другим несуществующим [в этих языках] герундием: misericordiando, милосердствуя”.

Папа Франциск продолжает размышлять и говорит мне, делая внезапный переход, смысла которого я на тот момент не понимаю: “Я не знаю, Рима. Я знаю всего несколько мест в нем. К ним относятся Санта Мария Маджоре: Я всегда туда ходил”. Я засмеялся и сказал: «Мы все это очень хорошо поняли, Святейший Отец!”. “Так вот, – продолжил Папа, – Я знаю Санта Мария-Маджоре, Сан-Пьетро… приезжая в Рим, я всегда останавливался в доме на улице Скрофа. Оттуда я часто посещал церковь Святого Людовика Французского, и я ходил туда, чтобы созерцать картину «Призвание апостола Матфея» Караваджо”. Я начинаю понимать, что Папа хочет сказать мне.

“Этот перст Иисуса, указывающий на Матфея… Я чувствую себя точно так же, как Матфей”. И здесь Папа становится решительным, как если бы поймал свой образ, который искал: “Меня поражает жест Матфея: он хватается за деньги, как бы говоря: “Нет, только не я! Это мои деньги!”. Вот, это я: “грешник, на которого Господь обратил Свой взор”. И то же самое я сказал, когда меня спросили, принимаю ли я моё избрание Папой Римским. Затем он прошептал: Peccator sum, sed super misericordia et infinita patientia Domini nostri Jesu Christi confisus et in spiritu penitentiae accepto”.

Почему Вы стали иезуитом?

Я понимаю, что эта формулу согласия можно считать для Папы Франциска также своего рода удостоверением личности. К этому больше нечего добавить. Я продолжил тем, что предполагалось в качестве первого вопроса: “Святейший Отец, что побудило Вас вступить в Общество Иисуса? Что поразило Вас в ордене иезуитов?».
“Я хотел чего-то большего. Но не знал, чего. Я поступил в семинарию. Доминиканцы мне нравились, и у меня были друзья среди них. Но потом я выбрал Общество Иисуса, которое я хорошо знал, потому что семинарией руководили иезуиты.

В Обществе Иисуса меня поразили три вещи: миссионерство, община и дисциплина. Это любопытно, потому что я по своей природе недисциплинированный, я уже родился таким.

Но их дисциплина, их способ организовывать время очень поразили меня”. “И потом, для меня действительно очень важно общение. Я всегда искал общения. Я не видел себя одиноким священником: мне нужно общение. И это можно понять из того, что я нахожусь здесь, в Доме Св. Марфы: во время конклава я жил по жребию в комнате 207. Эта комната, где мы находимся сейчас, была для гостей. Я решил жить здесь потому, что, когда я вступил во владение папскими апартаментами, внутри себя я отчетливо услышал “нет”. Папские апартаменты в Апостольском дворце вовсе не роскошные. Они старинные, устроенные с хорошим вкусом и большие, не роскошные. Но напоминают перевернутую воронку. Они большие и просторные, но вход в них очень узкий, через который люди проходят, как капли из пипетки. А я не могу жить без людей. Я нуждаюсь в том, чтобы жить свою жизнь с другими”. В то время как Папа говорит о миссии и общении, я вспоминаю обо всех тех документах Общества Иисуса, в которых говорится об “общине для миссии”, и нахожу их в его словах.

Что значит для иезуита быть Папой?

Я хочу продолжить в этом же русле, и задаю вопрос Папе исходя из того, что он является первым иезуитом, избранным Епископом Рима: “Как Вы воспринимаете служение Вселенской Церкви, будучи призванным исполнять его в свете духовности Игнатия Лойолы? Что значит для иезуита быть Папой? Что именно в духовности Игнатия помогает Вам в Вашем служении?».

«Распознавание», – отвечает Папа Франциск. «Распознавание – это одна из вещей, над которой больше всего духовно трудился св. Игнатий. Для него это средство борьбы, чтобы лучше узнать Господа и следовать за Ним как можно ближе. Меня всегда поражало изречение, которым описывается видение Игнатия: Non coerceri a maximo, sed contineri a minimo divinum est. Я много размышлял над этой фразой в связи с руководством, будучи настоятелем: не удивительно, если тебе не тесно в просторном пространстве, – важно уметь ощущать простор в тесном. Эта добродетель большого и малого является великодушием, которое с места, где мы находимся, позволяет видеть горизонт. Она помогает нам делать привычные дела каждого дня с большим и открытым к Богу и к другим сердцем. Это значит уметь ценить малые дела как часть великих замыслов, таких, как Царство Божие». Это изречение помогает принять правильную позицию для распознавания, чтобы видеть Божье дело с Его «точки зрения».

Согласно св. Игнатию, великие принципы должны воплощаться в обстоятельствах места, времени и личности. Иоанн XXIII по-своему вступил в эту позицию правления, повторив изречение Omnia videre, multa dissimulare, pauca corrigere, (видеть все, на многое не обращать внимания, исправлять малое), потому что, видя omnia, все, максимальное пространство, считал нужным действовать на pauca, на минимальном пространстве. Можно иметь великие замыслы, и осуществлять их с помощью минимальных средств. Или можно использовать слабые средства, которые оказываются эффективнее сильных средств, как говорит и св. Павел в своем первом Послании к коринфянам». «Это распознавание требует времени. Например, многие думают, что перемены и реформы можно совершить в короткое время.

Я же считаю, что обязательно нужно время, чтобы заложить основы для истинного и действенного изменения. Это и есть время распознавания. Иногда же, напротив, распознавание побуждает сделать безотлагательно то, что сначала собирались сделать позднее: именно то, что происходит со мной в эти месяцы.

Распознавание всегда совершается в присутствии Господа, глядя на знамения, прислушиваясь к происходящему, говоря с людьми, особенно с бедными.

Мои решения, связанные в том числе и с будничным течением жизни, – как например, пользоваться скромным автомобилем, – это результат духовного распознавания, которое возникает из происходящего, от людей, из прочтения знамений времени. Распознавание в Господе движет мной в моем способе правления».

«Так вот, я не доверяю решениям, принятым мгновенно. Если мне нужно принять какое-то решение, то я никогда не доверяю первому, которое придет мне в голову. Обычно оно ошибочное. Я должен выждать, внутренне взвесить, потратив на это необходимое время. Мудрость распознавания исцеляет необходимую двойственность жизни и помогает найти наиболее подходящие средства, которые не всегда совпадают с тем, что выглядит большим или сильным».

Общество Иисуса

Таким образом, распознавание, проницательность является одной из основ духовности Папы Франциска. Именно в этом особо проявляется его иезуитская идентичность. Я спрашиваю его, как по его мнению Общество Иисуса может быть полезным для Церкви сегодня, каковы его отличительные черты, а также риски, которым оно, возможно, подвергается.

«Общество Иисуса является институтом, изначально и всегда живущим в глубокой духовной сосредоточенности. Иезуит – это человек, со «смещенным» центром, точно так же, как и само Общество: его центром является Христос и Его Церковь. Так что, если Общество ставит Христа и Церковь в центр, оно имеет два основополагающих пункта для своего равновесия, чтобы жить на краю. Если же оно смотрит слишком много на себя, ставит себя в центр как крепкую, очень хорошо «вооруженную» структуру, то тогда оно рискует почувствовать себя уверенным и самодостаточным. Общество всегда должно иметь перед собой Deus Semper Maior, стремиться к вящей славе Божией, к Церкви, Истинной Невесте Христа Господа нашего, Христа Царя, Который покоряет нас и Которому мы предлагаем все наше существо и все труды, хотя и являемся несовершенными глиняными сосудами. Эта духовная сосредоточенность постоянно открывает нас к другим. Еще один инструмент, который делает Общество Иисуса действительно сильным, – это отеческий и одновременно братский «отчёт совести», именно потому, что он помогает обществу выполнять лучше свою миссию».

Папа имеет в виду особый пункт Конституций Общества Иисуса, в котором говорится, что иезуит должен «проявить свою совесть», то есть, свою внутреннюю духовную ситуацию, которую он переживает, так, чтобы настоятель был более сознательными и осведомленными, отправляя человека с миссией».

«Но трудно говорить об Обществе», – продолжает Папа Франциск. «Когда слишком много объясняешь, есть риск быть неправильно понятым. Об Обществе Иисуса можно говорить только в повествовательной форме. Только повествование дает возможность распознавания, а не философское или богословское толкования, которые, напротив, позволяют дискутировать. Стиль Общества – это не стиль дискуссии, а стиль распознавания, которое, разумеется, предполагает дискуссию в процессе. Мистический аспект различения никогда не определяет своих границ и не завершает мысли. Иезуит должен быть человеком, чья мысль является неполной, в смысле открытого мышления. В Обществе были такие периоды, когда иезуиты жили в условиях закрытой и жесткой мысли, более поучительно-аскетической, чем мистической: это искажение иезуитской жизни породила Epitome Instituti».

Папа имеет в виду своего рода краткий практический конспект, использовавшийся Обществом и переформулированный в 20-м веке, который стал рассматриваться в качестве замены для Конституции. Формирование иезуитов в течение некоторого времени определялось этим текстом, до такой степени, что некоторые никогда не читали Конституции, которая, напротив, была основополагающим текстом. В этот период, по мнению Папы, правила угрожали подавить дух, и в Обществе поддались искушению поставить на первый план харизму.

Папа Франциск продолжает: «Нет, иезуит всегда думает, снова и снова, глядя на горизонт, к которому он должен идти, с Христом в центре. Это его реальная сила. И это побуждает Общество к поиску, творческому и щедрому. Так что теперь, более чем когда-либо, Общество Иисуса должно быть созерцательным в действии; оно должно жить глубокой близости ко всей Церкви, понимаемой и как «народ Божий» и как «Святая Матерь иерархическая Церковь». Для этого требуется много смирения, жертвенности и мужество, особенно, когда живешь в непонимании окружающих, или становишься предметом недоразумений и клеветы, но это самое плодотворное поведение. Вспомним о спорах прошлого в отношении китайских обрядов, о малабарских обрядах, сокращающихся в Парагвае».

«Я сам являюсь свидетелем недоразумений и проблем, которые Общество испытало не так давно. Это были трудные времена, особенно когда дело дошло до вопроса о распространении на всех иезуитов «четвертого обета» послушания Папе. То, что придавало мне уверенность в себе во время о. Аррупе [генеральный настоятель иезуитов с 1965 по 1983] было то, что он был человеком молитвы, человеком, который проводит много времени в молитве. Я помню его, когда он молился, сидя на земле, как делают японцы. Поэтому он имел правильный подход и принимал правильные решения».

Образец: Пьер Фавр, «священник-реформат»

Мне интересно, есть ли личности среди иезуитов, от истоков Общества по настоящее время, которые как-то особо впечатлили его, и я спрашиваю Папу, если есть, кто они и почему. Он начинает с Игнатия Лойолы [основатель ордена иезуитов] и Франсиско Ксавьера, но потом останавливается на личности, которую мы, иезуиты, конечно, знаем, но не так хорошо известной всем: это блаженный Пьер Фавр (1506-1546), уроженец Савойи. Он был одним из первых сподвижников святого Игнатия, даже первым, с которым он жил в комнате, когда они оба учились в Сорбонском университете. Третьим соседом по комнате был Франсиско Ксаверий. Пий IX провозгласил Пьера Фавра блаженным в сентябре 1872 года, и в настоящее время идет процесс его канонизации. Папа упоминает об издании сочинений Фавра, которое он попросил редактировать и опубликовать двух ученых иезуитов, Мигеля А. Фьорито и Хайме Х. Амадео, когда он был провинциальным настоятелем иезуитов в Аргентине. Еще одно издание, которое ему особенно нравится – это книга под редакцией Мишеля де Серто. Я спрашиваю Папу, какие из черт личности Фавра его особенно впечатляют.

«Его диалог со всеми, – говорит Папа, – даже c самыми дальними и с оппонентами, его простое благочестие, и может, какая-то наивность, его открытость, его способность к внимательному духовному распознаванию, то, что он был человеком, способным на великие и сильные решения, и вместе с тем оставался таким кротким и любящим…”.

В то время как Папа Франциск перечисляет эти черты личности своего любимого иезуита, я понимаю, насколько он был действительно для него примером жизни. Мишель де Серто называет Фавра “священником-реформатом”, для которого духовный опыт, догматическое выражение и структурная реформа глубоко неразделимы. Мне кажется, я начинаю понимать, что Папа Франциск вдохновлен ​​именно этим типом реформы. Тем временем Папа продолжает свое размышление, уже об основателе Общества Иисуса, Игнатии Лойоле.

“Игнатий мистик, а не аскет”, – говорит он. “Меня очень раздражает, когда говорят, что духовные упражнения являются “игнацианскими” только потому, что они совершаются в молчании. На самом деле, упражнения могут быть в полном смысле игнацианскими даже среди повседневной жизни и без молчания. Подчеркивание аскетизма, молчания и покаяния является искаженным течением, получившим широкое распространение также в Обществе Иисуса, особенно в Испании. Мне же, напротив, близко мистическое течение Луи Лаллемана и Жана-Жозефа Сурина. И Фавр был мистиком”.

Опыт управления

Насколько опыт управления о. Бергольо в Обществе Иисуса, бывшего сначала настоятелем, а затем провинциальным настоятелем, оказывает влияние на Папу Франциска? Стиль управления Общества Иисуса подразумевает, что решения принимаются настоятелем, но после консультаций с «советниками». И поэтому я спрашиваю: “Как Вы думаете, Ваш прошлый опыт управления может пригодиться Вам в правлении Вселенской Церковью?”. После короткой паузы для размышления Папа Франциск становится серьезным, но в то же время очень спокойным, и отвечает:

“Честно говоря, в моем опыте управления в Обществе, я не всегда вел себя так, то есть, не проводил необходимых консультаций. И это было нехорошо. В моем стиле правления, как иезуита, в начале было много недостатков. Это было трудное время для Общества: из жизни уходило целое поколение иезуитов. Из-за этого я оказался провинциальным настоятелем, когда я был еще очень молод. Мне было всего 36 лет: было безумием согласиться на это. Мне приходилось искать выход из трудных ситуаций, и я принимал решения в жесткой и авторитарной манере. Да, но я должен добавить: когда я поручаю кому-то какое-то дело, я полностью доверяю этому человеку. Он должен сделать действительно большую ошибку, чтобы я взялся за это сам. Но, несмотря на это, в конце концов люди устают от авторитаризма. Мой авторитарный и скорый способ принятия решений привел меня к серьезным проблемам и к тому, что меня обвинили в ультраконсерватизме. В Кордове я пережил глубокий духовный кризис. Нет, конечно, мне далеко до блаженной Имельды, но я также никогда не придерживался правых взглядов. Это мой авторитарный способ принятия решений создавал мне проблемы.

Я говорю это из жизненного опыта и для того, чтобы ясно дать понять, каковы опасности. Со временем я научился многому. Господь сподобил меня получить урок управления даже через мои ошибки и грехи. Так, в мою бытность архиепископом Буэнос-Айреса, каждые две недели я проводил встречу с шестью викарными епископами, а несколько раз в год – с Советом священников. Они задавали вопросы, и начиналась дискуссия. Это очень помогало мне принимать оптимальные решения. Но теперь некоторые говорят мне: «Не нужно слишком много советоваться, решайте сами”. Я же, напротив, считаю, что консультации очень важны.

Например, Консистории [кардиналов], Синоды [епископов] являются отличной возможностью для того, чтобы сделать эти консультации реальными и активными. Нужно только сделать их менее жесткими по форме. Мне нужны реальные, а не формальные консультации. Создание Совета из восьми кардиналов, этой консультативной группы «со стороны» – это не только мое решение, но оно является результатом желания кардиналов, выраженного в ходе общих конгрегаций перед конклавом. И я хочу, чтобы это был реальный Совет, не формальный”.

«Чувствовать с Церковью»

Я продолжаю тему Церкви и пытаюсь понять, что именно означает для Папы Франциска выражение “чувствовать с Церковью”, о котором пишет св. Игнатий в Духовных упражнениях. Папа отвечает не задумываясь:

Для меня образ Церкви – это образ святого и верного Богу народа. Я часто использую это определение, которое, к тому же, из конституции Второго Ватиканского Собора «Lumen Gentium», глава 12. Принадлежность к народу имеет важное богословское значение: Бог в истории спасения спас народ. Без принадлежности к народу нет полной идентичности. Никто не спасается в одиночку, как отдельно взятый индивидуум, но Бог привлекает нас к Себе через сложную сеть межличностных отношений, складывающихся в человеческом сообществе. Бог входит в эту динамику народа».

«Субъектом [спасения] является народ. А Церковь – это народ Божий, живущий в истории, со своими радостями и скорбями. Поэтому «Sentire cum Ecclesia» (чувствовать вместе с Церковью) означает для меня быть частью этого народа. А единая общность верных не ошибается в своей вере, и проявляет эту свою infallibilitas in credendo (безошибочность в вере) через сверхъестественное чувство веры всего странствующего народа. Вот что я понимаю сегодня под «sentire cum Ecclesia», о котором говорит св. Игнатий. Когда диалог между народом, епископами и Папой идет в этом направлении, и он честен, то ему содействует Святой Дух. То есть, это выражение относится ко всему народу.

Это как с Марией: если хочешь узнать, кто Она, спроси у богословов; если же хочешь узнать, как Её любить, это нужно спросить у народа. В Свою очередь, Мария любила Иисуса, как одна из народа, как мы слышим в Её Magnificat. Поэтому не должна даже возникать мысль о том, что выражение «Sentire cum Ecclesia» следует понимать исключительно как единодушие с иерархией Церкви».

И, после короткой паузы, Папа уточняет: «Конечно, здесь надо быть очень внимательным, и не думать, что эта непогрешимость всех верных, о которой я говорю в свете Второго Ватиканского Собора, является некой формой популизма. Нет, это опыт нашей «Святой иерархической Матери Церкви», как называл ее св. Игнатий, Церкви как народа Божия, пастырей и народа вместе. Церковь – это общность народа Божия».

«Я вижу святость в народе Божием, его каждодневную святость. Существует «средний класс святости», к которому все мы можем принадлежать, святость, о которой говорил Малег». Папа имеет в виду французского писателя Жозефа Малега (1876-1940), его незавершенную трилогию «Черные камни: Средние классы спасения». Некоторые французские литературные критики называли Малега “католическим Прустом”.

Папа продолжает: “Я вижу святость в терпении народа Божия: в женщине, которая растит детей, в мужчине, который трудится, чтобы приносить домой хлеб, в больных, в пожилых священниках, переживших столько ран, но улыбающихся, потому что они служили Господу, в монахинях, которые работают, не покладая рук и живут скрытой от глаз мира святостью. Для меня это общая святость. Я часто отождествляю святость с терпением, выражающемся не только в hypomonè, способности принимать события и обстоятельства жизни, но в упорстве, с которым человек идет вперед день за днем. Это святость Iglesia militante, – воинствующей Церкви, – о которой также говорит святой Игнатий.

Это была святость моих родителей: моего папы, мамы, бабушки Розы, которая сделала мне столько добра. В моем молитвеннике я храню завещание бабушки Розы, и читаю его часто. Для меня оно как молитва. Она святая, которой пришлось много выстрадать, также морально, но она никогда не теряла мужества». “Эта Церковь, с которой мы должны вместе «чувствовать», является домом для всех, а не небольшой часовней, которая может вместить лишь горстку избранных. Мы не должны сводить лоно Вселенской Церкви к гнезду, защищающему нашу посредственность. И эта Церковь является плодородной Матерью, она должна быть такой. Понимаете, когда я вижу негативное поведение служителей Церкви или посвященных Богу людей, первое, что приходит на ум, это: «вот закоренелый холостяк» или «вот старая дева». Они не стали ни отцом, ни матерью, в том смысле, что они оказались неспособными дать духовную жизнь. И наоборот: когда я, например, прочитал о жизни Салезианских миссионеров, отправившихся в Патагонию, я увидел историю полноты жизни, плодородия».

“Еще один пример из последних дней: я узнал, что мой телефонный разговор с юношей, написавшем мне письмо, привлек пристальное внимание газет. Я позвонил ему, потому что это письмо было таким прекрасным, таким простым. Для меня это было актом плодотворности. Я понял, что это юноша, переживающий становление, что он увидел во мне отца, и поэтому решил рассказать мне что-то о своей жизни. Отец не может сказать: «Меня это не касается». Этот звонок был очень полезен и для меня самого».

Церкви молодые и Церкви древние

Я продолжаю тему Церкви и задаю Папе вопрос, связанный с недавно прошедшим Всемирным днем молодежи: «Это большое событие поставило в центр внимания молодых людей, а также те «духовные легкие», которыми являются поместные католические Церкви, исторически основанные относительно недавно. Какие надежды связывает с ними вселенская Церковь?”.

Папа отвечает: “Молодые церкви развивают синтез веры, культуры и жизни в становлении, а значит, он отличается от синтеза, развитого древними Церквами. На мой взгляд, отношения между древними Церквами и основанными недавно похожи на отношения между молодыми и пожилыми людьми в обществе: они строят будущее, но одни – своей силой, а другие – своей мудростью. Естественно, всегда есть риск: более молодые Церкви рискуют вообразить себя самодостаточными ; более древние рискуют навязать молодым свои культурные модели. Но будущее строится вместе».

«Церковь? Полевой госпиталь…»

Объявляя о своем отречении от Понтификата, Папа Бенедикт XVI сказал, что современный мир подвержен быстрым изменениям и взволнован вопросами, имеющими большое значение для жизни в вере, что решение этих вопросов требует сил души и тела. Я спрашиваю Папу Франциска, в свете того, что он только что сказал: “В чем больше всего нуждается Церковь в этот исторический момент? Нужны ли реформы? Каковы Ваши пожелания для Церкви в ближайшие годы? О какой Церкви Вы мечтаете?”.

Уловив предпосылку моего вопроса, Папа Франциск начинает с выражения огромной любви и уважения к своему предшественнику: “Папа Бенедикт совершил акт святости, величия, смирения. Он человек Божий». «Я ясно вижу, – продолжает Папа, – что сегодня Церковь больше всего нуждается в своей способности залечивать раны и согревать сердца верных, оставаться рядом ними, быть им близкими. Я вижу Церковь, как полевой госпиталь после боя. Бесполезно спрашивать, есть ли у тяжелораненого холестерин и сахар в крови! Надо лечить его раны. Потом уже можно будет говорить об остальном. Лечить раны, лечить раны… И нужно начать с самого начала».

«Церковь порой замыкалась на мелочах, на мелочных правилах, вместо того, чтобы заниматься самым главным: первым возвещением: «Иисус Христос спас тебя!». И служители Церкви должны быть прежде всего служителями милосердия. Исповедник, например, всегда рискует оказаться либо слишком суровым, воинствующим, либо слишком снисходительным, морально уставшим. И ни в том, ни в другом случае он не милосерден, потому что не интересуется по-настоящему человеком, находящимся перед ним в исповедальне. Строгий исповедник умывает руки, отсылая к заповедям. Снисходительный умывает руки, просто говоря: «Это не грех» или что-то в этом роде. Людей нужно сопровождать, а их раны лечить».

«Как мы относимся к народу Божию? Я мечтаю о Церкви, которая была бы Матерью и Наставницей. Служители Церкви должны быть милосердными, заботиться о людях, сопровождая их, как добрый самарянин, который омывает ближнего, помогает ему очиститься и подняться. Это и есть настоящее Евангелие. Бог больше, чем грех. Организационные или структурные реформы вторичны, то есть их черед приходит позже. Первой реформой должно стать изменение отношения. Служители Евангелия должны быть людьми, способными согревать души людей, идти во мраке ночи вместе с ними, уметь вести диалог, а также входить в их ночь, в их тьму, не теряя себя. Народу Божию нужны пастыри, а не чиновники или штатные клирики. Особенно епископы должны обладать способностью терпеливо поддерживать шаги народа к своему Богу, так, чтобы никто не отстал, а также направлять стадо, у которого есть чутье, чтобы найти новые пути».

«Вместо того, чтобы быть Церковью, которая только принимает желающих войти в нее, гостеприимно распахнув свои двери, давайте попробуем стать также Церковью, которая находит новые пути, умеет выйти за собственные пределы, пойти навстречу тому, кто не посещает ее, кто ушел из нее, или кто к ней равнодушен. Иногда тот, кто уходит, делает это по таким причинам, что если правильно их понять и оценить, он может вернуться. Но это требует смелости и мужества». 

Я соглашаюсь с тем, что говорит Святейший Отец, и упоминаю о том, что есть христиане, которые живут в ситуациях, которые с точки зрения Церкви являются неупорядоченными, находятся в сложном положении, переживая открытую рану. Я имею в виду разведенных, которые вновь вступили в брак, однополые пары и другие сложные ситуации. Как осуществлять миссионерское пастырство в этих случаях? Какие инструменты мы можем использовать? Папа кивает в знак того, что он понимает, что я имею в виду, и отвечает:

“Мы должны провозглашать Евангелие на каждом углу, проповедуя Благую весть о Царстве”, – говорит Папа, – «исцеляя, также нашей проповедью, всякую болезнь и рану. В Буэнос-Айресе я получал письма от лиц гомосексуальной ориентации, которые чувствуют себя «социально уязвленными”, потому что – пишут они – Церковь всегда их осуждает. Но это не так, Церковь не желает этого делать. Во время обратного рейса из Рио-де- Жанейро я сказал, что если гомосексуалист является человеком доброй воли и ищет Бога, то кто я такой, чтобы осуждать его. Говоря так, я сказал то, что говорит по этому поводу Катехизис. Религия имеет право выражать свое мнение, служа людям, но Бог сотворил нас свободными: духовное вмешательство в личную жизнь человека невозможно».

«Однажды меня спросили провокационной манере, одобряю ли я гомосексуализм. Я тогда ответил вопросом на вопрос: “Как вы думаете, Бог, глядя на гомосексуалиста, одобряет его существование, любя его, или отвергает, осуждая?”. Нужно видеть в нем прежде всего человека. Здесь мы вступаем в тайну человеческого существа. В жизни Бог сопровождает людей, и мы тоже должны сопровождать их, исходя из того состояния, в котором они находятся, делая это с милосердием. Когда это происходит, Святой Дух вдохновляет священника сказать самые верные слова».

«В этом и величие исповеди как Таинства: в ней рассматривается каждый случай отдельно, и это дает понять, что лучше сделать для человека, ищущего Бога и Его благодати. Исповедальня – это не камера пыток, но место, в котором милость Господа побуждает нас сделать лучшее из того, что мы можем. Возьмем, к примеру, случай женщины с неудачным браком в ее прошлом и в котором она сделала аборт. Затем эта женщина вступает в повторный брак, и теперь счастлива, имея пятерых детей. Аборт лежит грузом на ее совести, и она искренне покаялась в нем. Она хотела бы жить полноценной христианской жизнью. Что делать исповеднику в таких случаях?».

«Мы не можем зацикливаться только на вопросах, связанных с абортами, однополыми браками и использованием методов контрацепции. Это невозможно. Я не говорил много об этих вещах, и меня упрекали за это. Но если говоришь об этих проблемах, то надо делать это в точном контексте. Впрочем, мнение Церкви известно всем, а я – сын Церкви, и нет необходимости без конца говорить об этих темах».

«Догматические и нравственные учения Церкви не все равнозначны. Пастырское служение Церкви не может заключаться в одержимой передаче множества настойчиво навязываемых доктрин в разрозненном виде.

Возвещение в миссионерском стиле фокусируется на главном, на необходимом, на том, что больше всего увлекает и притягивает, заставляет сердце гореть, как у учеников из Эммауса. Поэтому нужно найти новое равновесие, иначе даже нравственное строение Церкви рискует обрушиться, как карточный домик, утратив новизну и благоухание Евангелия.
Проповедь Евангелия должна быть более простой, глубокой, излучающей свет. Именно из такой проповеди и возникают затем все нравственные следствия».

«Я говорю все это, думая также о нашей проповеди и ее содержании. Хорошая, настоящая проповедь, должна начинаться с первого возвещения, с возвещения спасения. Нет ничего более твердого, глубокого и надежного, чем это возвещение. Затем необходима катехизация. И после этого уже можно сделать какие-то нравственные выводы. Но возвещение спасительной Божьей любви первично по отношению к нравственным и религиозным обязательствам. Порой кажется, что сегодня преобладает обратный порядок. Проповедь – это пробный камень, дающий оценить близость пастыря к своему народу, его способность общаться с ним, потому что тот, кто проповедует, должен знать сердце своей общины, чем она дышит, чтобы искать, где жажда Бога является по настоящему живой и пылкой. Поэтому евангельскую весть нельзя сводить к нескольким его аспектам, которые, сколь важны бы они ни были, не выражают по отдельности сути учения Иисуса».

Папа Франциск уделяет особое внимание вызовам современности. Много лет назад он писал, что, для того, чтобы видеть реальность, необходимо смотреть на нее взором веры, в противном случае мы видим только отдельные фрагменты этой реальности. И это также одна из тем энциклики «Lumen Fidei». Кроме того, я имею в виду некоторые фразы из речей Папы Франциска во время Всемирного Дня Молодежи в Рио-де-Жанейро. Я их цитирую: «Бог реален, если Он проявляет Себя здесь и сейчас». «Бог повсюду». В этих фразах эхом отражается выражение Игнатия из Лойолы «искать и находить Бога во всем». Поэтому я спрашиваю: «Ваше Святейшество, как можно искать и находить Бога во всем?».

«То, что я сказал в Рио, относится к времени, в котором мы искали Бога», – отвечает он. “В самом деле, есть соблазн искать Бога в прошлом или в будущем. Бог, конечно, в прошлом, потому что мы можем видеть знаки, которые Он оставил. И Бог также в будущем, как обетование. Но Бог «конкретный», скажем так, пребывает в сегодняшнем дне. Поэтому причитания никогда не помогают нам найти Бога. Сегодняшние стенания, обличающие «варварский» мир, в конечном итоге порой рождают в Церкви желание сохранить себя, защититься. Нет: с Богом нужно встречаться не в прошлом или в будущем, а именно сегодня.

«Бог проявляет себя в историческом откровении, во времени. Время запускает процессы, пространство кристаллизует их. Бог пребывает во времени, в текущих процессах».

«Поэтому мы не должны отдавать приоритет пространству власти по отношению ко времени процессов, порой длительных. Мы должны запускать процессы, а не занимать пространства. Бог проявляет себя во времени и присутствует в исторических процессах. Это заставляет отдавать приоритет действиям, рождающим новую историческую динамику, и требует терпения в ожидании».

То, что Бога можно встретить во всем, не является неким эмпирическим открытием. Но нам хочется немедленно констатировать эту встречу с помощью эмпирического метода. Но Бога встречают не так. Его встречают в веянии тихого ветра, которое ощутил пророк Илия. Чувства, воспринимающие Бога, св. Игнатий называл духовными чувствами. Игнатий просит нас развивать духовную восприимчивость, чтобы встретить Бога вне чисто эмпирического подхода.

Нужен созерцательный подход: чувствовать, что идешь правильным путем понимания и любви по отношению к вещам и ситуациям. Глубокий мир, духовное утешение, любовь к Богу и любовь ко всему в Боге являются знаком того, что мы идем правильным путем».

Уверенность и ошибки

Я задаю вопрос: “Если встреча с Богом не является «эмпирической эврикой», и если это путь, связанный с историей, значит, могут быть и ошибки?”.

Папа отвечает: «Да, в этом стремлении искать и находить Бога во всем всегда остается область неопределенности. Должна быть. Если человек говорит с полной уверенностью, что он встретил Бога, и не замечает этой области неуверенности, что-то с ним не так. Для меня это важный ключ. Если у кого-то есть ответы на все вопросы, это есть доказательство, что Бог не с ним. Это означает, что он лжепророк, использующий религию для себя. Великие вожди народа Божия, подобно Моисею, всегда оставляли место для сомнений. Следует оставить место для Господа, а не для нашей уверенности, мы должны быть смиренными. В настоящем различении, открытом духовному утешению, присутствует неуверенность.

Риск искать и находить Бога во всем сущем заключается в желании слишком четко все выразить, сказать с человеческой уверенностью и самонадеянностью: «Бог здесь». В этом случае мы найдем лишь бога, соответствующего нашим меркам. Правильному подходу учит святой Августин: искать Бога, чтобы находить Его, и находить, чтобы искать Его всегда. Часто мы ищем на ощупь, как говорится в Библии. Именно таков опыт наших отцов в вере, которые являются примером для нас. Нужно перечитывать главу 11 Послания к Евреям. Авраам отправляется в путь, не зная, куда идет, движимый верой. Все наши предки в вере умирали, увидев обещанные блага, но издалека. Наша жизнь дана нам, не как либретто оперы, в котором все расписано, но она заключается в том, чтобы идти, действовать, искать, видеть… Нужно войти в это приключение поиска встречи, и позволить Богу искать и встретить нас.

Поэтому Бог всегда первый, Он всегда опережает нас. Бог в чем-то подобен цветку миндаля твоей Сицилии, который всегда зацветает первым. Мы читаем об этом у пророков. Таким образом, Бога встречают в движении, в пути.

На это кто-то может заявить, что это релятивизм. Это релятивизм? Да, если это неправильно понимается, как некий пантеизм. Это не релятивизм если это понимать в библейском смысле, согласно которому Бог всегда является неожиданностью, так что вы никогда не знаешь, где и как Его найдешь.

Не нам устанавливать время и место встречи с Ним. Следовательно, нужно быть внимательным в ожидании встречи. Для этого требуется распознавание.

Если христианин является сторонником реставрации, законов, если он хочет, чтобы все было четко и надежно, тогда он ничего не найдет. Традиции и память о прошлом должны помочь нам найти в себе мужество, чтобы открыть новые сферы для Бога. Тот, кто сегодня ищет только дисциплинарных решений, кто с излишним рвением стремится к доктринальной «надежности», кто упорно пытается восстановить утраченное прошлое, тот имеет статичное и инволютивное видение. И таким образом вера становится одной из многих идеологий. У меня есть догматическая уверенность: Бог находится в жизни каждого человека, Бог – в жизни каждого. Даже если жизнь человека была катастрофой, даже если она была разрушена пороками, наркотиками или чем-нибудь еще, – Бог пребывает в его жизни. Можно и нужно искать Его в жизни каждого человека. Даже если жизнь кого-то – это почва, заросшая терновником и сорняками, на ней всегда есть место, на котором может прорасти доброе семя. Нужно уповать на Бога.

Должны ли мы быть оптимистами?

Эти слова Папы напоминают мне некоторые его размышления из прошлого, в которых тогдашний кардинал Бергольо писал, что Бог уже живет в городе, посреди всех и соединенный с каждым. Это еще один способ, на мой взгляд, выразить то, что святой Игнатий писал в Духовных упражнениях, то есть, что Бог «трудится и действует» в нашем мире. Поэтому я спрашиваю : “Мы должны быть оптимистами? Каковы признаки надежды в сегодняшнем мире? Как можно быть оптимистичными в мире, переживающем кризис?”.

Я не бы не использовал здесь слово «оптимизм», потому что оно относится к психологии”, – отвечает Папа. “Вместо него я бы использовал слово «надежда», в соответствии с тем, что мы читаем в Послании к Евреям, глава 11, о котором я говорил раньше. Отцы веры продолжали идти вперед, сталкиваясь с большими трудностями. И надежда не разочаровывает, как мы читаем в Послании к Римлянам. И, напротив, вспомни первую загадку Турандот из оперы Пуччини”, – говорит мне Папа.

И тогда я вспомнил стихотворную (более или менее) загадку принцессы, ответом на которую является надежда:

«Под покровом ночи призрак чудесный тихо летает.
Крыльев размах огромный
он простёр над заснувшей землёй.
Мир его призывает и умоляет остаться,
но виденье с рассветом исчезает,
чтобы вновь воскреснуть в сердце.
Во тьме ночной рождаясь,
с рассветом умирает!».

Стихи, выдающие жажду надежды, которая здесь, однако, всего лишь призрак, исчезающий с рассветом.

“Так вот”, – продолжил Папа Франциск, – “христианская надежда – не призрак, и она не обманывает. Это богословская добродетель и, в конечном счете, дар от Бога, который нельзя сводить к оптимизму, чисто человеческому качеству. Бог не отнимает надежду, Он не может отрицать Самого Себя. Бог есть все, что Он обещал”.

Источник: Радио Ватикана