Антонио Спадаро S.I.

Что является движущей силой нынешнего понтификата? Некоторые комментаторы и аналитики задавались вопросом, существует ли еще тот запал, с которым начал свой понтификат Франциск; другие пытались осмыслить его суть. Вопрос можно переформулировать следующим образом: в чем специфика правления Франциска и как нам следует интерпретировать его в свете тех лет, в течение которых он занимает престол св. Петра?

Я намерен ответить на этот вопрос здесь, исследуя суть его способа правления, который исходит из его личности, его собственной жизни и формации.

Давайте сделаем шаг назад во времена Тридентского Собора. С самого начала в качестве теологов-консультантов в нем участвовали иезуиты Диего Лаинес и Альфонсо Сальмерон, назначенные Игнатием по просьбе Папы Павла III для этой миссии. К ним присоединился Клод Ле Джей, прокуратор епископа Аугсбургского. Основатель Общества Иисуса святой Игнатий Лойола наставлял своих собратьев, как себя вести.[2]

Интересно то, что он вообще не вдавался в доктринальные и богословские вопросы. Его больше заботило свидетельство жизни, которое должны были дать иезуиты. Это уже дает предварительное представление о том, как Игнатий понимал реформу Церкви в таком особенном и важном контексте, как Вселенский собор. Для него это был прежде всего вопрос реформирования людей изнутри.

Вот в чем заключается гарантия преобразования структуры для Игнатия. Духовные упражнения предназначены для реформирования людей и Церкви. Именно эта реформа делает понятной повестку дня Франциска. Игнатий, например, в соответствии со своим образом жизни рекомендует посещать больных в больницах, «исповедовать и утешать бедных, приносить им что-нибудь и вести их к молитве» [3]. И, Франциск, верный этому учению, инаугурировал свой понтификат путешествием на Лампедузу, и он очень ценит «Пятницы милосердия».

Франциск — иезуит. Его идея реформирования Церкви соответствует видению Игнатия. Ясно, что стили правления иезуитов — на разных уровнях — также сильно различались в истории Общества и Церкви. Франциск воплощает особую ситуацию, став впервые в истории иезуитом, избранным Папой.

По этой причине, помимо любых других размышлений об этой ситуации, одна истина предельно ясна, и она проистекает из духовной харизмы, сформировавшей Хорхе Марио Бергольо. Те, кто хочет увидеть в понтификате Франциска противопоставление духовного, пастырского и структурного обращения, показывают, что они не понимают его сути. Реформа — это поистине духовный процесс, который со временем изменяет даже те формы, которые мы называем «структурами». Но она меняет их «естественным» образом, подобно тому как лакмусовая бумага по своей природе меняет цвет из-за изменения уровня кислотности или щелочности жидкости, в которую она погружена. Так что стремление к обращению — это скорее акт радикального правления, нежели неэффективный духовно-благочестивый проект.

Если существует более, чем одна модель духовного управления в Обществе Иисуса, то величайшей вдохновляющей моделью Бергольо является модель святого иезуита Пьера Фавра (1506-46), которого Мишель де Серто просто называет «реформированным священником». Для него духовный опыт, догматическое выражение и структурная реформа тесно связаны. Подобно молитве святого Игнатия, в ней задействованы сердце и разум, но также и тело, которое призвано сыграть соответствующую роль. «Подчеркивание аскетизма, молчания и покаяния», — сказал папа в интервью, которое он дал мне для La Civiltà Cattolica в августе 2013 года, — «является искаженным течением, получившим широкое распространение также в Обществе Иисуса, особенно в Испании. Мне же, напротив, близко мистическое течение Луи Лаллемана и Жана-Жозефа Сурина. И Фавр был мистиком»[4]. Именно к такой реформе стремится Папа Франциск [5].

Реформатор как «опустошенный»

Если мы прочитаем, что понтифик сказал об иезуитах, мы лучше поймем суть его реформы и его радикальную позицию. В своей проповеди в церкви Иль-Джезу 3 января 2014 года он сказал: «Сердце Христа — это сердце Бога, который из любви «опустошил» себя. Каждый из нас, как иезуит, следующий за Иисусом, должен быть готов опустошить себя. Мы призваны к этому смирению: быть «опустошенными» существами, быть людьми, не сосредоточенными на себе, потому что центром Общества являются Христос и Его Церковь». Для Франциска реформа коренится в этом опустошении «я», описанном в одном из отрывков Нового Завета, который он любит больше всего и часто цитирует: Флп 2,6-11. В этом заключается настоящая реформа. Если бы это было не так, если бы это была всего лишь идея, идеальный проект, плод собственных желаний, даже самых благих, это стало бы еще одной идеологией перемен.

Реформа была бы идеологией с неопределенным рвением. И да, как и все идеологии, ее должны были бы опасаться те, кто ее не поддерживает. Она встретилась бы с разочарованием тех, кто имеет свое видение проблемы. Реформа, которую имеет в виду Франциск, работает, если она «опустошена» от таких мирских суждений. Это противоположность идеологии перемен. Движущая сила понтификата — это не способность делать что-то или институционализировать изменения всегда и в каждом случае, но различать времена и моменты опустошения, чтобы миссия позволяла увидеть Христа более ясно. Именно распознавание является систематической структурой реформы, которая принимает форму институционального порядка.

«Церковь — это учреждение», — заявил Франциск в интервью Остину Иверею [6], чтобы исключить воображение — или даже мечтание — некоторых людей об абстрактной Церкви прекрасных гностических душ. Но то, что делает Церковь институтом, — это Святой Дух [7], который «провоцирует беспорядок через харизмы, но затем из этого беспорядка создает гармонию». Церковь — это странствующий и благовествующий народ, «который всегда превосходит любую, пусть и необходимую, институциональную форму» (Evangelii Gaudium, 111). Дух и организация для Франциска никогда не противоречат друг другу. Церковь учреждена Святым Духом, и это позволяет избежать «церковной интроверсии» (EG, 27) благодаря «напряжению между беспорядком и гармонией, вызванному Святым Духом». Это означает, что идет плавный процесс институционализации и деинституционализации, в котором остается необходимое, а лишнее уходит. Будущее Церкви не статично и не жестко.

Поэтому, как мы читаем в Евангелии, требуется терпение, чтобы позволить пшенице и плевелам расти вместе, чтобы, как говорит хозяин поля, «выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу соберите в житницу мою» (Мф 13,29-30).

Неидеологическое распознавание

Духовность Игнатия Лойолы — это историческая духовность; она связана с динамикой истории. Можно сказать, она является закваской для истории, организуя и структурируя институт. Духовное усилие Игнатия находит институциональное выражение в служении Церкви, формируя Общество Иисуса и его способность к диалогу с культурой и историей.

Это тот фон, на котором может быть написан более сложный портрет, что имеет первостепенное значение для понимания образа действий Бергольо в его понтификате. Он отмечает, что в жизни Игнатия мы находим внутреннюю согласованность его проекта. Но что такое «проект» Игнатия в понимании Бергольо? Теоретическое видение, предназначенное для применения к реальности, чтобы загнать ее в свои рамки? Абстракция, которую нужно претворить в жизнь? На самом деле ни то, ни другое.

Игнатианский проект Франциска — «это не планирование функций, это не набор возможностей. Его проект состоит в том, чтобы сделать явным и конкретным то, что он пережил через свой внутренний опыт»[8]. Таким образом, вопрос «Какова программа Папы Франциска?» на самом деле не имеет смысла. У Папы нет ни заранее подготовленных идей, ни идеологического плана реформ, который можно было бы воплотить в реальности, но он продвигается вперед на основе духовного опыта и молитвы, которыми он делится шаг за шагом в диалоге, консультациях, конкретной реакции на уязвимое человеческое положение. Франциск создает структурные условия для реального и открытого диалога, а не заранее заготовленного и стратегически изученного. Он без колебаний сказал в своей проповеди на Пятидесятницу в 2020 году об опыте Горницы: «Апостолы идут: неподготовленные, они вовлекаются, становятся причастными и выходят наружу».

Ясно, что это видение подразумевает, что пастор полностью живет среди народа Божьего, принадлежит своему народу. В качестве конкретного примера давайте вернемся к недавним событиям в Чили. В своем письме от 8 апреля 2018 г., адресованном епископам Чили после доклада архиепископа Чарльза Шиклуны о злоупотреблениях, совершенных духовенством, Франциск написал: «Что касается меня, то я признаю — и я хотел бы, чтобы вы передали мои слова точно, —  что я допустил серьезные ошибки в оценке и восприятии ситуации, в частности, из-за отсутствия надежной и сбалансированной информации. Теперь я прошу прощения у всех тех, кого я обидел, и надеюсь, что смогу сделать это лично в ближайшие недели на встречах, которые проведу с представителями людей, давших показания».

Из этих слов ясно, что только «погрузившись» в людей и их страдания, папа осознал факты. И такова его форма правления, которая структурным образом затрагивает управление церковью; это не только вопрос стиля. Заранее подготовленные идеи бесполезны, а информация может оказаться несбалансированной и неправдивой: только встреча и погружение обеспечивают мудрое правление.

Это реформа институционального стиля, который, возможно, еще предстоит понять и изучить, особенно если рассматривать его в связи со временем, в котором мы живем, нынешней церковной ситуацией и будущим христианства. Одним из наиболее эффективных образов, пожалуй, является изображение понтифика, который в разгар пандемии в одиночестве на пустой площади Святого Петра выступил с посланием Urbi et Orbi и евхаристически благословил мир.

Такой способ действия называется «распознаванием». Это распознавание воли Бога в жизни и истории. И хотя это внутренний процесс, происходящий в сердце человека, его исходный материал всегда является отголоском реальности. Это внутреннее отношение, которое побуждает нас быть открытыми для диалога, искать встречи с Богом везде, где Он может быть найден, а не только в заранее определенных, четко очерченных границах.

И, прежде всего, распознавание происходит не в отношении идей, в том числе идей реформы, а в отношении реальной, конкретной истории Церкви, потому что реальность всегда выше идеи. [9] По этой причине отправная точка всегда историческая и состоит, прежде всего, в признании того, что «Бог работает и трудится ради меня во всех творениях на лице земли» [10]. Действия и решения, следовательно, должны сопровождаться осторожным, медитативным, молитвенным прочтением опыта. Жизнь духа имеет свои критерии. Например, когда вносится предложение о реформе, для Франциска важно не только само предложение, но и дух — добрый или злой, — который ему сопутствует. Это вытекает не только из того, что предлагается, но и из того, на каком языке это предложение выражено. Духовные упражнения св. Игнатия, в конце концов — как хорошо понял семиотик Ролан Барт [11], — порождают язык, который отдает приоритет распознаванию.

Заметка папы, которой он поделился с La Civiltà Cattolica

Например, Генеральная Конгрегация Синода для Папы — это время «духовных упражнений», опыта утешения и оставленности, где своё говорят добрый и злой духи и где нередки также искушения под видом добра. Личная заметка, которой Святой Отец поделился с La Civiltà Cattolica, относится именно к этой ситуации. В ней мы читаем размышления, которые помогают нам понять то, о чем здесь речь. Франциск пишет, что иногда «злой дух» в конечном итоге «определяет ход распознавания, отдавая предпочтение идеологическим позициям (с одной или другой стороны), способствуя истощающим конфликтам между секторами и, что еще хуже, ослабляя свободу духа, которая так важна для синодального собрания.»

В такой ситуации возникает «атмосфера, которая в конечном итоге искажает, сокращает и разделяет зал синода на диалектические и антагонистические позиции, которые никоим образом не помогают миссии Церкви. Потому что каждый, кто придерживается «своей правды», в конечном итоге становится пленником самого себя и своих взглядов, проецируя собственное замешательство и неудовлетворенность на многие ситуации. Таким образом, совместный путь становится невозможным».

Ссылаясь на Синод по Амазонии касательно рукоположения в священники viri probati, Франциск писал: «Состоялась дискуссия… богатая дискуссия… хорошо обоснованная дискуссия, но без распознавания, которое отлично от достижения хорошего и оправданного консенсуса или относительного большинства». Он продолжил: «Мы должны понимать, что Синод — это больше, чем парламент; и в данном конкретном случае он не мог избежать этой динамики. По поставленному вопросу это был богатый, продуктивный и даже необходимый парламент; но не более того. Для меня это было решающим в окончательном распознавании, когда я думал о том, как сформировать итоговый документ».

Здесь не идет речь о разрешении вопроса между тем, кто прав, а кто нет, не говоря уже о том, согласен ли Папа с идеей рукоположения в священники viri probati. Здесь возникает вопрос о том, как принимается решение, где forma mentis и необходимость распознавания должны быть по-настоящему свободными.

Итак, «одно из проявлений богатства и оригинальности синодальной педагогики состоит как раз в том, чтобы оставить в стороне парламентскую логику и научиться слушать в единстве то, что Дух говорит Церкви; по этой причине я всегда предлагаю помолчать после определенного количества выступлений. Идти вместе — значит посвятить время честному слушанию, способному раскрыть и проявить суть наших позиций (или, по крайней мере, сделать нас искренними) и помочь нам различить пшеницу, которая — до парусии — всегда растет посреди сорняков. Те, кто не понял этого евангельского видения реальности, подвергают себя ненужной горечи. Искреннее, полное молитвы слушание показывает нам «скрытые цели», которые нуждаются в обращении. Какой смысл был бы в синодальном собрании, если бы вместе оно не слушало того, что Дух говорит Церкви?»

Записка заканчивается следующим образом: «Мне нравится думать, что в определенном смысле Синод еще не закончен. Теперь наступило время принятия всего  пережитого нами процесса, и оно заставляет нас продолжать идти вместе и применять этот опыт на практике».

Таким образом, Синод — это место распознавания, в котором возникают предложения. Учительство Папы, которое формируется через апостольские обращения, предполагает выслушивание предложений, но также и распознавание духа, который их выражает, вне зависимости от давления средств массовой информации или большинства на референдуме. Оценивается также, действительно ли распознавание прошло должным образом или оно является, скорее, спорным. А затем Папа определяет, способен ли он принять решение. Если условия не выполняются, Папа просто не действует, не отрицая, однако, значимости внесенных предложений. Вместо этого он просит, чтобы распознавание продолжилось, и оставляет обсуждение открытым. [12]

Открытый и исторический процесс

Для Франциска внутренняя позиция касательно принятия решений ясно выражена в Духовных упражнениях: «не желать ни этого, ни чего-либо иного, если только его не побудит к этому единственно служение Господу Богу нашему» (155), чтобы та или иная вещь делалась согласно единственному критерию: «ради служения Его Божественному Величеству и Его восхваления» (157), что понимается мистически, а не функционально.

Решения Папы в его правлении «связаны с духовным распознаванием», которое «компенсирует неизбежную неопределенность жизни и заставляет человека находить наиболее подходящие средства, которые не всегда отождествляются с тем, что кажется великим или сильным» [13]. Поэтому он прислушивается к утешениям и опыту оставленности, пытается понять, куда они его ведут, и принимает свои решения в соответствии с этим духовным процессом.

Всему этому Франциск научился у святого Пьера Фавра, который в своём дневнике «Memoriale» различает «все хорошее, что я могу сделать» и все то, что может быть сделано при «посредничестве доброго и святого Духа». Следовательно, даже в процессе реформирования Церкви есть добро, которое может быть достигнуто без посредничества Духа. Или есть «истины», которые могут быть сказаны без участия «духа истины» (Memoriale, 51). Духовная мудрость Фавра явно присутствовала в учении о. Мигеля Анхеля Фиорито, духовника Папы. [14]

Как уже было сказано, святой Пьер Фавр для Франциска является «священником-реформатом». Задача реформатора — начинать или сопровождать исторические процессы. Это один из основополагающих принципов видения Бергольо: время превосходит пространство. Реформировать — значит запускать процессы, а не «отрезать головы» или «покорять пространства», связанные с властью. Именно с таким духом распознавания Игнатий и его первые соратники подошли к вызову протестантской Реформации.

Папа хорошо осведомлен о контексте, об исходной ситуации; он информирован, он прислушивается к мнениям; он надежно укоренен в настоящем. Однако дорога, по которой он намеревается идти, по-настоящему открыта, нет теоретической дорожной карты; путь открывается по мере постепенного продвижения вперед. Таким образом, его «проект» по существу является живым духовным опытом, который формируется поэтапно, претворяясь в конкретные термины и действие. Это не план, который исходит из идей и концепций, которые он стремится реализовать, а опыт, который относится к «временам, местам и людям», если использовать типичное игнатианское выражение; то есть, не к идеологическим абстракциям, не к теоретическому взгляду на вещи. Чтобы это внутреннее видение не навязывалось истории, пытаясь организовать ее в соответствии со своими собственными рамками, оно вступает в диалог с реальностью, оно является частью истории — иногда заболоченной или мутной — людей и Церкви, оно укоренено во времени.

Франциск — папа «упражнений»; начальник — в его видении — должен быть «руководителем процессов, а не просто администратором» [15]. Это, по его мнению, форма истинного «духовного правления». [16] Понтификат Бергольо и его стремление к реформе не обусловливаются исключительно административным порядком, но подразумевают также инициирование и сопровождение процессов, некоторые из которых могут быть быстрыми, молниеносными, другие же — чрезвычайно медленными. И они никогда не впадают в ту форму прагматизма, который отождествляет реформу как таковую с документом, который ее инициирует.

В письменных размышлениях, когда он был рядовым священником-иезуитом и во время своего пребывания на посту провинциала аргентинских иезуитов, Бергольо объяснил эту динамику процесса с духовной и практической проницательностью. Он использовал очень эффектный образ евангельского происхождения: «Нас поощряют строить город, но, возможно, будет необходимо разрушить модель, которую мы нарисовали в наших головах. Мы должны набраться храбрости и позволить Божьему зубилу ваять наш лик, даже если его удары убирают тики, которые мы считали жестами »[17].

     Pars destruens, которая заключается в разрушении модели, происходит благодаря тому, что долото остаётся в Божьих руках. Вот еще одна интересная цитата, которая помогает нам понять действия Франциска: «В процессах ожидание означает веру в то, что Бог превосходит нас, что нами управляет Дух» [18]. Папа живет в постоянной динамике распознавания, которая открывает его на будущее, и это также касается реформы Церкви — реформы  не как проектам, а упражнения духа, который видит не только черное и белое, как это воспринимают те, кто всегда хотят вступить в конфликт. Бергольо видит нюансы и применяет постепенный подход. Он пытается распознать присутствие Духа и семя его присутствия, уже посеянное на церковных путях.

 Процесс осторожного поиска максимума в минимуме

Принцип, который синтезирует это эволюционное видение, заключен в девизе: Non coerceri a maximo, contineri tamen a minimo, divinum est, что можно перевести как: «Не быть ограниченным самым большим, и тем не менее уметь заключать себя в самом маленьком — это и есть божественное»[19].

Эта мысль сопровождала Бергольо, по крайней мере, с тех лет, когда он был провинциалом, о чем свидетельствует его эссе Conducir en lo grande y en lo pequeño. Возможно, самое важное его эссе. [20] В нем он заявил, что нет ничего великого или малого самого по себе: «Св. Игнатий не рассматривает малое или великое, слабое или сильное в контексте функционалистского видения мира, а скорее в духовной концепции жизни»[21].

Что имеет в виду Папа? Что великий проект реформы может быть реализован в малейшем жесте, в маленьком шаге, даже, например, при случайной встрече с другим человеком или во внимании, проявленном к ближнему в нужде. Также по этой причине Франциск обращается не только в общем к властям, правителям или особым категориям людей, но часто напрямую к тем, кто является жертвами сложных ситуаций или эксплуатации. Он смотрит на малую, конкретную ситуацию, которая, однако, несет в себе семя евангельской реформы.

Но это также означает, что «формы» его учительства становятся гибкими. Примечание в документе может иметь большее значение, чем абзац; проповедь в Доме святой Марфы может быть более евангельски насыщенной, чем официальная речь; случайное сообщение может быть столь же острым, как апостольское обращение. [22] Богословская плотность учительства Франциска функционально не соответствует общепринятым формам, но приспосабливается к временам и моментам.

Процесс, который не игнорирует ограничения, конфликты и проблемы

Бергольо никогда не говорит о героическом и возвышенном желании. Он не «максималист». Он не верит в жесткий идеализм, ни в «этицизм», ни в «духовный абстракционизм» [23]. Ограничения, конфликты и проблемы являются неотъемлемой частью духовного пути. В рамках роста, действительно, нельзя «недооценивать ограничения» [24]. Этими словами Бергольо снова хочет предостеречь от агрессии идеализма, «который всегда подвергнут соблазну спроецировать идеальную схему на реальность, не принимая в расчет ограничения этой реальности (какой бы она ни была). Эта опасность также может проявляться на аскетическом уровне, где недооценивание ограничений может привести к излишествам (утверждения в абсолютистской манере) или к недостаткам (уступки, сдача позиций)»[25].

Не надо бояться конфликтов, которые порой потрясают и пугают. Франциск использовал красивый образ, когда в ноябре 2013 года обращался к настоятелям мужских религиозных орденов: «Приласкайте конфликты». Но для Бергольо самой характерной чертой Общества Иисуса является «возможность гармонизировать противоречия» [26]. Этому определенно не способствует жесткость, которой Папа часто просит нас остерегаться. Противоречия, как и проблемы, — часть плодородной истории. По словам Бергольо, это правдиво до такой степени, что не всегда целесообразно их разрешать. Необязательно, чтобы проблема всегда решалась немедленно. Распознавание подразумевает историю и проверяет времена и моменты [27]. Иногда проблема решается даже без желания немедленно разобраться с ней. Поэтому необходимо видеть происходящие процессы в перспективе, отстраняясь от сиюминутных вещей. Эти слова важны тем, что помогают нам понять отношение Франциска к временным рамкампроцесса реформы.

Процесс, который сталкивается с искушениями

Искушение часто таится в учреждениях, особенно в высоких, святых и возвышенных. «Злой дух, — пишет Бергольо, — достаточно хитер, чтобы знать, что его битва становится действительно трудной и имеет мало шансов на победу, когда ему приходится сталкиваться с людьми и сообществами, доминирующей чертой которых является мудрость Духа».

В этом случае он действует, пытаясь соблазнить под видом добра. Крайнее изящество аргумента Врага заключается в том, что те, кто испытывает искушение, считают, что они должны действовать во благо Церкви. Величайшая хитрость состоит в том, чтобы «заставить нас поверить в то, что Церковь искажает себя, и мы, следовательно, должны спасти ее, возможно, даже вопреки ей самой». Это постоянное искушение присутствует под бесчисленным множеством различных масок, общей чертой которых, в конечном счете, является отсутствие веры в силу Бога, Который всегда пребывает в Его Церкви»[28].

Отсюда также происходят «бесплодные столкновения с иерархией, опустошительные конфликты между «крыльями» (например, прогрессивным и реакционным) внутри Церкви… короче говоря, все те вещи, в которых мы абсолютизируем то, что является второстепенным» [29]. Франциск, со своей стороны, не привязан к политическим крыльям. Вместо этого он ценит честность, которая может быть свойственна как сторонникам прогресса, так и консерваторам. Его суждение также не зависит от открытости или замкнутости ума: его привлекает честность суждения.

Идеолог же (будь то с правой, будь то с левой стороны) часто поддается искушению под видом добра, что отрывает Церковь от реальности, от истории. Это один из самых катастрофических и широко распространенных результатов. Мы сталкиваемся с этим, например, когда появляются фигуры, которые, кажется, хотят занять место Папы в защите доктрины или истинной реформы, или когда они сеют неуверенность и путаницу, представляя нам воображаемую опасность для ортодоксальности или перемен. [ 30] Это особенно верно, когда, занимая такую позицию, лицемерие данного человека ведет его к открытому исповеданию «сыновней преданности» Святому Отцу и духу уважительного «братского исправления».

* * *

Сегодня некоторые комментаторы и аналитики рискуют попасть в искушение вообразитьсебе Папу, который выстраивает дорожную карту институциональных реформ, разработанную в плановом, функциональном и организационном духе. В отличие от соблазна спроецировать содержание такой карты на понтификат и, наконец, судить о нем в свете этих критериев, Франциск имеет в своем распознавании ключ к развитию и продвижению — в настоящее время очень сильному — своего служения на Святом Престоле.

Не существует абстрактного плана реформы, который можно было бы применить к реальности. «Апостолы не готовили стратегии; когда они были закрыты там, в Горнице, они не разрабатывали стратегию и не подготавливали пастырский план»[31]. Не на этом уровне следует искать мерило динамизма понтификата. Вместо этого существует духовная диалектика, которая наблюдает и прислушивается не только к мыслям и предложениям относительно пути Церкви, но и к тому, от какого духа (хорошего или плохого) они происходят, помимо их значимости самой по себе.

Таким образом, мы видим, что необходимо избегать риска склонения воли к реформам в сторону «духовной суетности». Мы поддаемся этой суетности каждый раз, когда делаем добро с мыслью достижения наших целей, наших «идей» о Церкви, какой она должна быть, а не вдохновлены распознаванием веры в Иисуса.

Мирская логика остается последним и самым глубоким искушением — также структурного характера — с которым в Церкви необходимо непрерывно бороться. В своей проповеди на Мессе в день Пятидесятницы в 2020 году Франциск открыто заявил: «Мирской взор видит структуры, которые нужно сделать более эффективными; духовный взор видит братьев и сестер, умоляющих о милосердии»[32]. Это именно тот взгляд, который знает как увидеть в Церкви «полевой госпиталь», эффектный образ ее истинной структуры. «Я ясно вижу, — сказал Папа La Civiltà Cattolica в своем первом интервью в 2013 году, — что Церковь сегодня больше всего нуждается в способности исцелять раны и согревать сердца верующих, в тесной связи, близости. Я вижу Церковь как полевой госпиталь после битвы. Бесполезно спрашивать тяжелораненого, высокий ли у него холестерин и высокий ли уровень сахара! Его раны необходимо лечить. А после мы сможем поговорить обо всем остальном. Исцеляйте раны, исцеляйте раны…»

 ***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1].      См., например, A. Ivereigh, The Great Reformer: Francis and the Making of a Radical Pope, New York, Henry Holt, 2014.

[2].    Gli scritti di Ignazio di Loyola, Rome, AdP, 2007, 1017-1019.

[3].    Ibid., 1019.

[4].    A. Spadaro, “Intervista a Papa Francesco”, in Civ. Catt. 2013 III 457 [русский перевод: http://laciviltacattolica.ru/2013/11/28/интервью-папы-франциска-главному-ред/].

[5].    Издание под редакцией Мишеля де Серто: P. Favre, Memorial, Paris, Cerf, 1960. Наш журнал опубликовал несколько материалов, посвященных Пьеру Фавру: S. Madrigal, “Pietro Favre, il Pellegrino”, in Civ. Catt. 2013 IV 371-383; B. O’Leary, “Il vocabolario spirituale di Pietro Favre. ‘Desiderium’, ‘affectus’, ‘devotio’, ‘cor’”, ibid. 459-472; R. García Mateo, “Pietro Favre, il luteranesimo e l’unità dei cristiani”, ibid. 543-556. Они собраны, вместе с несколькими другими статьями, в издании: A. Spadaro (ed.), Pietro Favre. Servitori della consolazione, Milan, Àncora, 2013.

[6].      См. A. Spadaro, “The Confined Pope. Interview with Pope Francis”, in www.laciviltacattolica.com/pope-francis-and-the-coronavirus-crisis/

[7].      См. M. Á. Fiorito, Escritos III, 1972-1975, Rome, La Civiltà Cattolica, 2019, 338-341.

[8].      Pope Francis, Cambiamo!, Milan, Solferino, 2020, 252.

[9] .   См. EG 231-233.

[10].   Игнатий Лойола, Духовные Упражнения, п. 236.

[11].   См. R. Barthes, Sade, Fourier, Loyola. La scrittura come eccesso, Turin, Einaudi, 1977. [русский перевод: Ролан Барт, “Лойола”, Символ №50, 227-263].

[12].   См. A. Spadaro, “‘Querida Amazonia’. Commentary on the Apostolic Exhortation of Pope Francis”, in Civ. Catt. En., February, 2020 https://www.laciviltacattolica.com/querida-amazonia-commentary-on-pope-francis-apostolic-exhortation/

[13].   Id., “Intervista a Papa Francesco”, op. cit., 454 [русский перевод: http://laciviltacattolica.ru/2013/11/28/интервью-папы-франциска-главному-ред/].

[14].   Согласно о. Фиорито, природа и благодать предлагают свои доводы, а воля, после определенного периода борьбы, полагается на природу или благодать, следуя за той силой, которая движет ею. Именно это окончательное и решающее движение или сила лингвистически проявляется в формулах, фразах, побуждающих к действию: «мотивирующих фразах», как выражается Фиорито. Ср. M. Á. Fiorito, Buscar y hallar la voluntad de Dios. Comentario prático de los Ejercicios Espirituales de San Ignacio de Loyola, Bilbao, Paulinas – Mensajero, 2013, 248-252. См. также источник этих рассуждений: C. Judde, Œuvres spirituelles, Lyon, Perisses, 1883, II, 313-319.

[15].   J. M. Bergoglio, Nel cuore di ogni padre. Alle radici della mia spiritualità, Milan, Rizzoli, 2014, 88.

[16].   Ibid., 90.

[17].   Ibid., 274.

[18].   Ibid., 96.

[19]. Эта фраза — часть длинной эпитафии, которую сочинил в честь св. Игнатия иезуит, имя которого неизвестно. Гёльдерлин был ею так вдохновлен, что использовал её как эпиграф для своего “Гипериона”. Франциск, однако видит близкую параллель к этому изречению в том, что говорит Фома Аквинский в Сумме Теологии III, q. 1, art. 1, ad 4um: “На это Августин ответил [Волюсиану] так [Epist. 137, 2]: «Христианское учение никоим образом не утверждает, что Бог так соединился с человеческой плотью, что забросил или утратил что-либо, либо перенес и, так сказать, заключил в это немощное тело попечительство об управлении вселенной. Так могут думать только те, которые не способны видеть что-либо помимо телесного… Ведь Бог велик не массой, а силой, и нет ничего, что могло бы стеснить или обузить величие Его могущества (Deus autem non mole, sed virtute magnus est, unde magnitudo virtutis eius nullas in angusto sentit angustias). И уж если даже произносимое человеком слово может быть одновременно услышано многими и [при этом] каждым [услышано] все целиком, то что же невероятного в том, что неизменное Слово Божие присутствует всюду и всегда?». Следовательно, нет ничего неуместного в том, что Бог стал воплощенным.”

[20].   Ср. J. M. Bergoglio, Nel cuore di ogni padre…, op. cit., 91-102.

[21].   Ibid., 94.

[22].   См., например, недавнее Послание Франциска Папским Миссионерским Сообществам (ср. A. Spadaro, “‘Rompete tutti gli specchi di casa!’. Francesco scrive alle Pontificie Opere Missionarie”, in Civ. Catt. 2020 II 471-479).

[23].   J. M. Bergoglio, Nel cuore di ogni padre… , op. cit., 37.

[24].   Ibid., 97.

[25].   Ibid., 95.

[26].   Ibid., 83. Папа составляет краткий список противоположностей, который стоит привести: «Мы, иезуиты, — созерцатели и деятели; распознающие и послушные; работаем в солидных структурах и отправляемся на миссии, которые подобны набегам; полностью посвящаем себя тому, чем занимаемся и, с другой стороны, полны готовности отправиться в путь (иезуиты в равной степени и когда формировали нации, и когда вместо дома у них была телега: таковы были наши миссионеры)» (ibid. 84).

[27].   Ibid.

[28].   Ibid., 22.

[29].   Ibid., 36.

[30].   See ibid., 107. Тонкие соблазны sub specie boni «вызывают помутнение сознания, потому что поистине слепа почти суеверная приверженность многих секторов Церкви определенным научным инструментам анализа реальности; потому что слепа и претензия на обладание духом во многих харизматических движениях; слепа нужда некоторых помещать себя в узость критического сомнения; слеп опиум воспоминаний, столь характерный для традиционалистов, который отвлекает нас от творческой верности памяти; слеп также индивидуализм тех, кто рисует программу идеальной этики, не имея смелости принять реальность, которая развивается согласно своим возможностям» (курсив наш).

[31].   Francis, Homily on the Solemnity of Pentecost, May 31, 2020.

[32].   Франциск далее отмечает, что Апостолы «могли бы разделить людей на группы согласно национальной принадлежности и обратить своё послание по порядку сначала к ближним, а затем к дальним … Могли бы также немного подождать с проповедью, чтобы сначала лучше понять учение Иисуса, избегая возможных рисков…. Нет, Дух не хочет, чтобы память об Учителе культивировалась в закрытых группах, в помещениях, где так удобно “свить себе гнездо”. И это опасная болезнь, которая может поразить Церковь: когда Церковь — не община, не семья, не мать, а гнездо. Дух открывает, обновляет, толкает идти дальше, выходить за рамки сказанного и сделанного; Он преодолевает ограды веры застенчивой, которая всегда настороже. В мире, если нет строгой структуры и продуманной стратегии, у тебя нет шансов. В Церкви же Дух гарантирует единство тех, кто несёт Весть. И апостолы идут: они не подготовлены, но дают себя вовлечь, выходят вперед. Их воодушевляет одно желание: отдать то, что они получили. Как прекрасно звучит начало Первого послания Иоанна: «То, что мы получили и увидели, мы даем вам» (ср. 1Ин 1,3)».

[33].   A. Spadaro, “Intervista a Papa Francesco”, op. cit., 461 f [русский перевод: http://laciviltacattolica.ru/2013/11/28/интервью-папы-франциска-главному-ред/].