Николас Стивс SJ

Провозглашение святого Джона Генри Ньюмена Учителем Церкви Папой Львом XIV стало не только признанием его выдающегося вклада в богословие, но и приглашением заново осмыслить глубину его духовного пути. В центре внимания оказывается идея «созидательной верности» — понятие, введенное Габриэлем Марселем и удивительно точно выражающее как внутреннюю логику жизни Ньюмена, так и сущность его учения о развитии вероучения. Именно в этой верности, соединяющей неизменность истины с живым движением разума и сердца, раскрывается подлинное величие нового Учителя Церкви.

***

Провозглашение святого Джона Генри Ньюмена Учителем Церкви, совершенное Папой Львом XIV по случаю Юбилея мира образования 1 ноября 2025 года, многие приняли как возможность поразмышлять о подвижнике и его мысли. В текстах блогов, журнальных и газетных статьях, в докладах на академических конгрессах возносились слова признательности тому, кого Папа Бенедикт XVI прославил в лике блаженных в 2010 году, а Папа Франциск канонизировал в 2019-м[1]. Его стремительное восхождение в cursus honorum благодаря трем сменившим друг друга Понтификам — повод для празднования, и мы должны радоваться его провозглашению «сопокровителем наряду со святым Фомой Аквинским всех вовлеченных в образовательный процесс»[2]. Тем не менее ошеломляет значительное различие — вплоть до непримиримого несогласия — в оценках, выдвинутых сегодня многими в адрес Ньюмена. О нем говорят англикане и католики (новообращенные и католики по рождению), клирики и миряне, богословы и журналисты, консерваторы и либералы, традиционалисты и прогрессисты, в большей мере интеллектуалы, чем представители народного католичества. Очевидно, что его фигура и мысль задевают за живое широкие круги образованных христиан.

Среди всего этого многообразия я хотел бы обратить внимание на то, что, желая гнуть свою линию, мы рискуем истощить учительство и учение святого английского кардинала. Это тем более верно, поскольку он сам иронично писал о себе: «Я полемист, а не богослов»[3]. Хорошо известно, насколько фундаментально сбалансировано его богословие, сдерживающее взаимоисключающие, контекстно-зависимые угрозы рационализма, сентиментализма и либерализма[4]. Источник разногласия — зачастую избирательное цитирование Ньюмена. Тем не менее, как пишет теолог из США Эвери Даллес: «Ньюмена нельзя изучать выборочно, обращаться к нему нужно, улавливая полный диапазон его мысли»[5]. То есть речь идет не о том, чтобы добавить еще один несогласный голос к ведущемуся диспуту, а, скорее, о том, чтобы с уважением предложить подлинно «католическое» по своей сути видение, вернее видение «согласно целому».

Есть много оправданных подходов к пониманию нового Учителя Церкви и его мысли. В этой статье я хотел бы воспользоваться категорией, предложенной французским философом Габриэлем Марселем. Он ввел во французский язык термин fidélité créatrice — созидательная верность. Такой подход выделяется из прочих лаконичностью и точностью, равно как и отсутствием тенденциозности. Оно точно отражает дух, в котором сам Ньюмен завершает Университетскую проповедь XIV: «Давайте всегда молиться о том, чтобы нам было дано узнать полноту совета Божия и возрастать в полноту Христову, давайте всегда стремиться к этому, чтобы в свете мудрости и в огне веры и любви мы смогли искоренить любое предубеждение, самонадеянность, неискренность, оторванность от жизни, самоуверенность и пристрастность, пока не увидим вещи так, как их видит Бог, с проницательностью Его Духа и согласно разуму Христа»[6].

В настоящей статье, уточнив, что Марсель понимал под словосочетанием «созидательная верность», я, взяв за образцы тщательное и постепенно углубляющееся изучение связи веры и разума Ньюменом, покажу, что эта категория была очевидна не только в жизни нового Учителя Церкви, но и в его учении. Итогом стала знаменитая теория «развития вероучения», воспринятая Учительством на II Ватиканском Соборе[7]. Жизнь и мысль Ньюмена представлены во множестве статей и книг. Со своей стороны, я надеюсь прежде всего показать, что этого святого можно прославлять как Doctor creatricis fidelitatis[8].

«Созидательная верность» согласно Габриэлю Марселю

Здесь нет необходимости разбирать сложную мысль французского философа о «созидательной верности», целесообразно ввести его концепцию и затем показать действие «созидательной верности» в жизни и учении Ньюмена. En passant, я хотел бы указать на отличие «созидательной верности» (fidélité créatrice) от «творческой верности» (fidélité créative), намного более распространенного выражения, которое, тем не менее, не оценивает по достоинству ни Марселя, ни Ньюмена, что требует исправления.

Словосочетание «созидательная верность» встречается в докладе Марселя, опубликованном в 1939 году и ставшем главой его книги в 1940-м[9]. На пересечении христианского экзистенциализма и персонализма, занятого человеческими существами, «постигаемыми в их уникальности», Марсель не отвергает классического метафизического вопроса о Боге, «Сущем как таковом»[10]. Блестящая и плодотворная интуиция автора в 1930 году позволяет ему связать бытие и существование с верностью: «От бытия как пространства верности»[11]. В театральных работах и философских сочинениях Марсель тщательно анализирует верность в человеческих отношениях и межличностных обязательствах, особенно между друзьями, супругами и за гранью смерти. Прежде всего он отмечает, что верность — это не просто постоянство, то самое искушение гордыней быть идентичными, постоянными существами, связанными друг с другом даже при несовместимости. Истинная верность требует как спонтанности, так и присутствия, отношений, направленных к другому, к «ты». И поскольку жизненные обстоятельства всегда вызывают перемены в «я» и «ты», верность обязательно должна быть «созидательной». Следовательно, по мнению Марселя, речь идет о том, чтобы показать, что «верность, понимаемая в своей метафизической сути, может казаться лишь средством в нашем распоряжении, чтобы тем самым восторжествовать над временем, однако такая действенная верность может и должна быть именно созидательной»[12].

«Созидательной», а не просто «творческой»: преданность требует не поверхностных феноменологических изменений видимых признаков, а чего-то более глубокого. Иначе есть опасность стать тем, кто цепляется за власть, то есть впасть в леопардизм. Чтобы быть верными творения, уникальные существа должны признать, что они привязаны к Творцу и бытию, которое метафизически разделяет с ними бытие-как-созидателя: «Когда я беру на себя обязательство, я устанавливаю принцип, что мое обязательство не будет поставлено под сомнение […]; тем самым я ставлю себя в условия изобретения определенного modus vivendi, от обдумывания которого при других обстоятельствах я был бы свободен. Здесь в элементарной форме проявляется то, что я называю созидательная верность»[13]. Французский философ Ксавье Тильет объясняет: «Способность к созиданию намного больше, чем смышленость и незначительные добрые дела. Творить из верности — значит буквально восстанавливать, обновлять, заменять косное и непроницаемое “я” на проницаемое и доброжелательное “я”»[14].

По этой причине, поскольку мы не можем самостоятельно обеспечить в будущем клятвенно обещанную преданность здесь и сейчас, любая верность между отдельными существами должна укореняться в «абсолютной Верности», то есть в религиозной «вере»[15]. Марсель, осознавая, что стоит на границах философии, тем не менее утверждает, что такая вера относится in primis не «к определенному числу суждений, с которыми я согласен», тому, что богословы после святого Августина называют fides quae, а, скорее, к «чему-то намного более интимному […]; речь здесь идет о факте бытия в незамкнутой цепи уважения к реальности, признаваемой как “ты”»[16], то есть о fides qua. Поэтому в марселевской перспективе верность и вера не являются акциденцией нашего существования как отдельных существ: верую, «верование [есть] бытие, […] мое бытие, […] основание того, кто я», даже если я сразу должен признать, что я не таков и никогда не буду достоин этого верую, которое можно перевести «столь же ясно в понятиях любви или милосердия»[17].

Следует заметить, что размышление Марселя о верности зародилось, согласно его дневнику, когда он обратился в католическую веру. Противопоставляя себя нигилизму, высмеивавшему любое обязательство, ему пришлось считаться с неверностью и неверием. Следовательно, за гранями рисков постоянства не исключается верность к себе, она всегда должна сочетаться с верностью к другому в жизни, посвященной действию и взятому на себя обязательству: «Понятие созидательной верности прививает заново жизнь в добродетели […]; верность спасает только когда творит»[18].

Давайте посмотрим, как жизнь и мысль Ньюмена иллюстрируют это требование.

Ньюмен: жизнь, прожитая под знаком «созидательной верности»

Жизни Ньюмена посвящено множество великолепных книг; здесь я представлю некоторые элементы, иллюстрирующие созидательность его верности.

Безусловно, ключевым событием в жизни Ньюмена стала личная встреча с Богом в возрасте 15 лет, осенью 1816 года, по окончании обучения в Great Ealing School. После периода философского скептицизма в отношении христианской веры, почерпнутого им из трудов Дэвида Хьюма и других философов, некоторые кальвинистские богословские сочинения открыли ему новые горизонты. Поэтому, как он рассказал годы спустя в известной Апологии pro vita sua, он принял как утешающую очевидность «мысль о двух и только двух абсолютных и ослепительно самоочевидных существах: о себе и о моем Творце»[19]. Нельзя игнорировать, что это стало первым истинным обращением Ньюмена. Апология показывает нам, что, хотя кальвинистский аспект мало-помалу слабел, преданность абсолютной вере оставалась для него неизменной в течение всей жизни, ни в коем случае не завися от обстоятельств, а, скорее, постоянно укрепляясь деяниями по ее воссозданию.

Именно в свете этого мы должны рассматривать «второе», более известное обращение: в 1845 году после ночи генеральной исповеди итальянскому священнику-пассионисту он «переплыл Тибр» и стал римским католиком. Событие не стало громом среди ясного неба: его подготавливали годы интенсивной интеллектуальной работы, в частности изучение борьбы александрийских Отцов с арианством в IV веке и объединение с другими учеными в Оксфорде для противостояния вызовам, брошенным официальной Церкви Англии. В эти годы его неординарные решения — безбрачие, будучи англиканским служителем, пастырские визиты к приходским беднякам, тщательный анализ соотношения веры и разума и т. д. — открывают нам человека, чрезвычайно верного обязанностям по отношению к Творцу и творениям и, следовательно, всегда готового заводить новые связи либо обновлять уже установленные не только из-за постоянства, но и для того, чтобы обеспечить каждому свое присутствие.

Известно, насколько жизнь Ньюмена осложнилась после присоединения к Католической Церкви: он был отвергнут высшим обществом Англии, собственной семьей, интеллектуальными и образованными кругами, которые всегда были его «естественной средой обитания» (он будет вновь допущен в Оксфорд лишь в 1878 году). Однако даже католики в течение 20 лет не принимали его по-доброму: с подозрением относились к нему старые аристократические диссиденты (recusants), ирландский люмпен-пролетариат, угнетаемый промышленной революцией, богословы, встреченные в Риме в годы учебы, которую его заставили пройти из предосторожности, восстановленная недавно английская католическая иерархия, и даже сам Пий IX. Ньюмен спорил с ирландскими епископами, пригласившими его в 1854 году основать университет в Дублине, и спустя четыре года покинул его, но раньше, чем опубликовал свои любопытные тезисы об образовании в The Idea of a University (Мысль Университета). Личная атака Чарльза Кингсли в журнале в 1864 году позволила ему выйти из небытия, издав Апологию pro vita sua, в которой он объяснял логичность своих жизненных выборов — в частности Католической Церкви, — показывая свою верность и ее созидательность: «Я прибавил, — пишет он, — новые [католические] положения к моему [англиканскому] кредо; но прежние, которые я до сих пор исповедовал с верой, данной Богом, остаются»[20].

«Сотворение заново» божественной веры — от англиканской к римско-католической — протекало не без страха. 4 мая 1843 года он писал Эдварду Б. Пьюзи: «Больше всего я боюсь, и уже очень давно, как ты знаешь, оказаться неверным взятому на себя обещанию»[21]. Тем не менее он осознавал опасность, таящуюся в легковерной, некритической вере: «Я считал себя в безопасности, пока имел гарантию [богословов, называвшихся Anglican Divines] того, что говорил. Я проявлял больше веры, чем критицизма на сей счет. Это не означает, что со своей стороны я вводил в заблуждение, полагаясь на их авторитет, но небрежность в вопросах к деталям была. И это, конечно, проступок»[22]. Чтобы оставаться преданным неизменной божественной верности в постоянно обновляемом даре веры, чтобы опровергнуть любые проявления идолопоклонства, Ньюмену пришлось преодолеть легковерие и усвоить дух кроткой критики, проявленный Самим Христом в притчах и в Нагорной проповеди. Как мы увидим, он уже тогда научился не «принимать придирчивость за созидательную силу»[23]. Но это не значит, что он отвергал критику, позволяющую ему укрепить верность взятым на себя обещаниям.

В 1864 году, переосмысляя свое обращение, Ньюмен риторически подчеркнул, что его вера не изменилась с 1845 года: «С тех пор как я стал католиком, дальнейшая история моих религиозных взглядов не заслуживает быть описанной. Не хочу тем самым сказать, что мой разум стал праздным или что я прекратил размышлять на богословские темы; но лишь то, что мне больше не приходится отмечать изменения, и мое сердце отныне никогда не испытывало какого-либо беспокойства. Я обрел совершеннейший мир и спокойствие; у меня никогда не было сомнений. В момент обращения я не отдавал себе отчета в каком-либо интеллектуальном или моральном изменении, совершавшемся в моем сознании. Я не чувствовал укрепления веры в фундаментальные истины Откровения или лучшего самообладания; у меня не возникло больше рвения; это было подобно заходу в гавань из штормящего моря; и мое счастье по этому поводу не прекращается по сей день»[24].

Не все аспекты жизни Ньюмена-католика были столь мирными: продолжающиеся диспуты с кардиналом Генри Эдвардом Мэннингом (тоже конвертитом), сомнения насчет целесообразности провозглашения в 1870 году догмата о папской безошибочности, но не в его содержании, и так далее. Возведенный в кардинальское достоинство Львом XIII в 1879 году, Ньюмен обрел, наконец, в последние годы жизни, подлинное спокойствие, к которому столь стремился и ради которого растратил свои силы со столь созидательной верностью. Вместе со святым Павлом, после многих испытаний, он мог сказать: «На добром поприще я подвизался, ныне бег жизни моей завершился» (ср. 2 Тим 4, 7). Чтобы сохранить веру, ему пришлось провести добрую битву на поприще постоянного созидания сызнова, что требовало смирения, бытия рядом с другими, остроты ума, сверхъестественного милосердия, любви к истине и духовной свободы.

Реалистичное совершенствование учения о связи веры и разума

Вспоминая в Апологии pro vita sua свою краткую, но насыщенную академическую карьеру в Оксфорде, Ньюмен комментировал: «В Университетских проповедях представлена серия дискуссий о вере и разуме; они были лишь попыткой начать серьезную необходимую работу, то есть, исследования о главном основании религиозной веры, предшествующем конфессиональным различиям»[25]. Действительно, среди наиболее изученных сочинений Ньюмена почетное место отдано последним шести Университетским проповедям (Проповеди X–XV), произнесенным в Оксфорде с 1839 по 1843 годы, за два года до присоединения к Римско-Католической Церкви. Следует заметить, что, став католиком, он опубликовал эти тексты и не нашел в них (почти) ничего, что требовало бы изменений: храня верность исторической эволюции собственного богословского мышления, Ньюмен, должно быть, счел, что тем самым поможет другим следовать по стопам «созидательной верности».

Тщательный хронологический анализ шести Проповедей — чей литературный жанр более типичен для академического доклада, чем для литургической гомилии, — открывает, с каким тщанием и с какой интеллектуальной и нравственной честностью Ньюмен изучал связь веры и разума и сообщал о ней своей многочисленной аудитории в университетском приходе Святой Марии. Фундаментальное обращение в 1816 году носило отпечаток кальвинизма; поэтому отправной точкой для рассмотрения связи веры и разума для Ньюмена стал антирационализм, окрашенный евангелическим рвением. Приходская проповедь «Рациональная религиозная вера» (1829) отражает полемику с теми, кто из-за рационалистического скептицизма «высмеивает религию», но автор переворачивает тему с ног на голову, утверждая, что именно высмеивающие должны доказать, что жить без доверия не иррационально, «коль скоро мы [человеческие существа в целом] опираемся на доверие в своих действиях в каждый час жизни»[26]. Жаркие слова молодого приходского проповедника показывают, насколько он был возмущен интеллектуалами — оксфордскими и прочими, — высмеивавшими веру простецов: детей, людей без образования, крестьян и рабочих. По такому же антирационалистическому шаблону составлена Университетская проповедь IV (1831.), как следует уже из самого названия: «Узурпация разума»[27].

Как примирить убежденность в том, что вера превосходит разум, с антропологией аристотелевского характера, дающей широкое толкование логосу? Ньюмен отверг рационализм Anglican Divines, но его также раздражали и евангелические перегибы. В Университетских проповедях X–XV он старался считаться не только с теориями о связи веры и разума, но и с реальностью переживания веры и использования разума. Различие между «теоретическим» и «реальным» в связи с согласием с верой позже, в 1870 году, стало фундаментальным элементом Грамматики согласия[28]. Пока же тридцатилетний богослов уточнял, что он подразумевает под понятиями «вера» и «разум».

Противопоставив два слова в Университетской проповеди X в общепринятом смысле, Ньюмен в следующей проповеди (XI) проанализировал «Природу веры в связи с разумом», установив, что вера — один из способов использования разума, применяемый из практических соображений на основе дорациональных «антецедентных допущений». Что же предохраняет веру от суеверия? Английский богослов дает ответ в Университетской проповеди XII: не рассудочный разум, как утверждали рационалисты, а любовь, «правильное состояние сердца»[29], поскольку неверие также иррационально. Здесь мы встречаем позицию, восхваляемую Марселем: «Бытие в незамкнутой цепи в уважении к реальности, признаваемой как ”ты”», т. е. моральную позицию, укорененную в Божественном Милосердии прежде задействования интеллекта либо истины. Акцент Ньюмена на примате действия над мыслью, что, вероятно, удивляет в ученом, столь внимательном к духовной жизни, встречается в статье, вышедшей в The Times в 1841 году: «Жизнь дана для действия. Настаивая на доказательствах всего, мы никогда не перейдем к действию: для действия нужно допускать (assume), и такое предположение и есть вера»[30].

Решительный разворот содержится в Университетской проповеди XIII, где проводится различие между «имплицитным и эксплицитным разумом». Анализируя использование слова «разум», Ньюмен открыл, что оно означает как эксплицитное рассуждение (когда мы приводим и отстаиваем что-то), так и имплицитные причины, по которым мы рассуждаем о том или ином, «не вдумываясь»: «Всем людям дан разум, но не все люди умеют объяснить причину»[31]. Итак, вера рассуждает имплицитно и не требует эксплицитных доказательств. В Университетской лекции XIV он объясняет, что философский разум помогает — наряду с Божественной благодатью — привести веру к завершенности в мудрости. В состоянии мудрости мы видим, что любая вера также пронизана «сектантством» (bigotry)[32], требующем очищения.

Ньюмену теперь не оставалось ничего иного, как проповедовать о столь хорошо ему знакомой финальной форме применения разума по отношению к вере — о богословии. В Университетской проповеди XV «Теория развития в религиозном учении», предваряемой эпиграфом «Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем» (Лк 2, 19)», богослов приводит в пример Марию как «образец веры в рецепции и в изучении Божественной истины. Она считает, что недостаточно принять истину, но обитать в ней; недостаточно обладать истиной, но использовать ее; недостаточно ответить согласием, нужно углублять его […], сперва уверовав нелогично, а уверовав, осмыслить с любовью и благоговением, рассуждая, уверовав»[33]. К фантастическому портрету Марии как богослова Ньюмен добавлял другой смелый оттенок, которым мы должны восхищаться именно в связи с провозглашением его в качестве Учителя Церкви: «Поэтому Она для нас символ не только веры необразованных, но и Учителей Церкви, обязанных исследовать, оценивать и определять, как исповедовать Евангелие»[34].

Прежде чем изложить, как Ньюмен далее анализировал проблему развития учения, возникшую после составления проповедей, посвященных связи веры и разума, я должен еще раз подчеркнуть, что этот путь иллюстрирует «созидательную верность» богослова не только в форме проведенного им постепенного изучения, самокритичного и честного, но и в богословском содержании проповедей. Итак, послушаем ньюменовское объяснение, как в Церкви, среди богословов и в Учительстве, должна действовать подлинная созидательная верность.

Вероучение о развитии догмата

В Университетской проповеди XV Ньюмен объяснял, что «использование разума в исследовании веры на самом деле тема, более подходящая для научного труда, чем для проповеди»[35]. Эта мысль будет завершена в 1845 году в An Essay on the Development of Christian Doctrine (Эссе о развитии христианского вероучения), работе, опубликованной богословом спустя шесть месяцев изучения, предпринятого для оценки того, были ли католические постулаты, не выведенные непосредственно из Библии, подлинно христианским развитием.

Для многих наиболее известна именно эта богословская тема Ньюмена. Папа Лев XIV сослался на нее перед чтением молитвы Angelus 28 сентября 2025 года, когда объявил, что присвоит «титул Учителя Церкви святому Джону Генри Ньюмену, внесшему решающий вклад в обновление богословия и понимания развития христианского вероучения»[36]. Как мы упоминали ранее, II Ватиканский Собор формально «канонизировал» эту концепцию в конституции Dei Verbum 8: «Haec quae est ab Apostolis Traditio sub assistentia Spiritus Sancti in Ecclesia proficit», т. е. «постепенно расцветает» или «развивается». И хотя Ньюмен здесь не упомянут, было очевидно его имплицитное присутствие, как объяснил святой Павел VI в Послании от 17 мая 1970 года к участникам посвященному Ньюмену конгресса в Люксембурге, а также в Увещевании от 7 апреля 1975 года, обращенном к участникам проходившего в Риме симпозиума по наследию Ньюмена[37].

В Эссе о развитии христианского вероучения против критиков-англикан протестантского (т. е. лютеранского. — Прим. пер.) крыла, настаивавших на sola Scriptura, Ньюмен установил семь критериев суждения об истинности доктринального развития Предания: 1) неувядаемость его типа; 2) преемственность принципов; 3) ассимилятивная сила; 4) логическая последовательность; 5) предвосхищение собственного будущего; 6) сохранение собственного прошлого; 7) извечная действительность. Не вдаваясь в детали, можем утверждать, что эти семь критериев указывают на характеристики церковной «созидательной верности» на вероучительном уровне. Согласно Ньюмену, «идея откровения», т. е. Иисус Христос, лучше представлена и реализована, если в развившихся вероучениях — «распространение немногих слов, произнесенных почти случайно галилейскими рыбаками»[38], — звучат все эти семь нот.

Именно здесь нельзя неверно понимать мысль Ньюмена: «Великая идея […], философская концепция или верование […] изменяется […], чтобы всегда оставаться тождественной самой себе. В наивысшем мире дела свершаются иначе, но здесь, на земле, жить — значит менять, а быть совершенным — значит часто изменяться»[39]. Этот вводный к труду тезис незаслуженно разбивают на две части: консерваторы цитируют слова о непреложной тождественности, прогрессисты — о непрекращающемся изменении. Однако суть ньюменовской мысли о развитии догмата заключается в соприкосновении двух полюсов напряжения, в известной «созидательной верности». На первый взгляд это может казаться леопардистским решением: «Если мы хотим, чтобы все оставалось неизменным, нужно все изменить». Но требуется совершенно иная позиция, устремленная именно к Другому, в верности, ищущей не могущества, а служения.

***

Комментируя мысль Габриэля Марселя, Ксавье Тильет приходит к заключению: «Живая верность самим себе, защитница личностного внутреннего мира, парадоксально учит открываться, вступать в согласие с духовным миром других. И еще: моя “частица творения” пробуждается, возможно, только посредством любви; мое присутствие у себя самого вызвано, оживлено тайной присутствия других; моя верность самому себе обусловлена моей верностью к другим и, в конечном счете, обусловлена ею же. Верность — это фотопроявитель»[40]. «Созидательная верность» Ньюмена проистекала из его фундаментальной любви к Творцу и творениям, которым он отдавал силы в дружбе с сердцем пастыря, «пропахшего своими овцами». В Юбилейный год надежды 2025 оценка, данная Тильетом Марселю, очень хорошо подходит Ньюмену, Doctor creatricis fidelitatis: «Между альтернативой склероза и революции, между переставшей быть созидательной — в силу чрезмерной преданности — верностью и творением, более неверным в силу излишнего творчества, [Ньюмен] указывает нам трудный, но захватывающий путь, дорогу самой надежды»[41].

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] По этим событиям в нашем журнале публиковались следующие статьи: M. P. Gallagher, Il beato Newman, “defensor fidei”, in Civ. Catt. 2010 IV 8–18; N. Steeves, Newman: fede, santità e immaginazione, in Civ. Catt. 2019 IV 163–176.

[2] https://www.vatican.va/content/leo-xiv/it/homilies/2025/documents/20251101-messa-giubileo-formatori.html

[3] J. H. Newman, 18 February 1866. To W. G. Ward, in C. S. Dessain (ed.), The Letters and Diaries of John Henry Newman, vol. XXII, London, Thomas Nelson and Sons Ltd, 1972, 157.

[4] Cfr M. P. Gallagher, Il beato Newman, “defensor fidei”, cit.; Id., Mappe della fede. Dieci grandi esploratori cristiani, Milano, Vita e Pensiero, 2011, 15–34.

[5] A. Dulles, Newman, London, Continuum, 2002, 113.

[6] J. H. Newman, Quindici sermoni all’Università di Oxford, in Id., Scritti filosofici, Milano, Bompiani, 2005, 563. Ньюмен выступил с этой проповедью в Оксфорде во вторник после Пятидесятницы 1841 года, взяв в качестве эпиграфа 1 Кор 2, 15 («Духовный судит о всем, а о нем судить никто не может»).

[7] И другие черты мысли Ньюмена можно было рассмотреть в этой связи: sensus fidei, единство Церкви, сознание и сердце. Cfr H. Geissler, John Henry Newman. Ein neuer Kirchenlehrer, Heiligenkreuz, Be+Be-Verlag, 2023.

[8] Как веками определялись и другие Учителя Церкви (в порядке провозглашения): святой Августин Гиппонский — Doctor gratiae; святой Фома Аквинский — Doctor angelicus; святой Бонавентура из Баньореджо — Doctor seraphicus; святой Бернард Клервосский — Doctor mellifluous; и недавно святая Тереза из Лизьё — Doctor caritatis; святой Ириней Лионский — Doctor unitatis.

[9] Cfr G. Marcel, La fidélité créatrice, in Revue internationale de philosophie, vol. 2, n. 5, 1939, 90–115; Id., La fedeltà creatrice, in Id., Dal rifiuto all’invocazione. Saggio di filosofia concreta, Roma, Città Nuova, 1976, 183–210. Cfr X. Tilliette, La “fidélité créatrice”. Gabriel Marcel, in Communio (ed. fr.), n. 4, 1976, 49–57.

[10] Cfr G. Marcel La fedeltà creatrice, cit., 183 s.

[11] Ivi, 207; cfr X. Tilliette, La “fidélité créatrice”. Gabriel Marcel, cit., 49.

[12] G. Marcel, La fedeltà creatrice, cit., 188 s.

[13] Ivi, 199.

[14] X. Tilliette, La “fidélité créatrice”. Gabriel Marcel, cit., 55.

[15] Cfr G. Marcel, La fedeltà creatrice, cit., 204.

[16] Ivi, 207 s.

[17] Ivi, 207 s.

[18] X. Tilliette, «La “fidélité créatrice”. Gabriel Marcel», cit., 52.

[19] J. H. Newman, Apologia pro vita sua, Milano, Paoline, 2001, 138.

[20] Ivi, 191.

[21] Ivi, 350.

[22] Ivi, 344.

[23] Id., Quindici sermoni…, cit., 349.

[24] Id., Apologia pro vita sua, cit., 378.

[25] Ivi, 213.

[26] P. Udini, Il messaggio di J. H. Newman nei Sermoni parrocchiali, Vicenza, Libreria internazionale edizioni francescane, 1981, 66.

[27] J. H. Newman, Quindici sermoni…, cit., 127.

[28] Cfr Id., An Essay in Aid of a Grammar of Assent, London, Longmans, 1903, I, 4, 36–97 (in it. Grammatica dell’assenso, Milano, Jaca Book, 1980).

[29] Id., Quindici sermoni…, cit., 435.

[30] Id., Discussions and Arguments, IV, 6, 295; citato in Id., An Essay in Aid of a Grammar of Assent, I, 4, § 3, 95.

[31] Id., Quindici sermoni…, cit., 475.

[32] Ivi, 563.

[33] Ivi, 567.

[34] Ivi; курсив наш.

[35] J. H. Newman, Quindici sermoni…, cit., 567.

[36] Leone XIV, Angelus, 28 settembre 2025, in www.vatican.va/content/leo-xiv/it/angelus/2025/documents/20250928-angelus.html

[37] Paolo VI, s., Lettera al vescovo di Lussemburgo, mons. Léon Lommel, sul pensiero del Cardinale John-Henry Newman, 17 maggio 1970, in https://tinyurl.com/38enc69r/; Id., Discorso agli specialisti e agli studiosi del pensiero del Cardinale Newman, 7 aprile 1975.

[38] J. H. Newman, «Quindici sermoni…», cit., 573.

[39] Id., Lo sviluppo della dottrina cristiana, Milano, Jaca Book, 74 s.

[40] X. Tilliette, «La “fidélité créatrice”. Gabriel Marcel», cit., 55.

[41] Ivi, 57.

Изображение: канонизация Джона Генри Ньюмена (Mazur / cbcew.org.uk)