Джованни Сале SJ

«Походу на Рим» сто лет: вспоминаем одно из ключевых событий в итальянской истории двадцатого века. С этого «похода» начинается «мрачное фашистское двадцатилетие» и тоталитарное государство. И дело не в неизбежной исторической необходимости: есть те, на ком лежит конкретная нравственная и политическая ответственность — прежде всего, политическая элита, не сумевшая справиться с политическим и общественным кризисом тех смутных лет.

Анализируя ситуацию, постараемся выявить причины, приведшие к власти движение, точнее партию, которая демонстрировала агрессию и недостаток уважения к демократической практике. В октябре 1922 года Муссолини пришёл к власти «полулегальными» путями, поскольку перспектива мятежа была пассивно «проглочена» государством и сразу же «узаконена».

***

Столетие миновало с «похода на Рим», и сегодня мы вспоминаем это событие, с исторической точки зрения ключевое (хотя не неизбежное) в истории Италии двадцатого века. Отсюда начинается «мрачное фашистское двадцатилетие» и тоталитарное государство. И дело не в неизбежной исторической необходимости: есть те, на ком лежит конкретная нравственная и политическая ответственность. Прежде всего, тогдашняя политическая элита выказала оппортунизм и неспособность справиться с политическим и общественным кризисом тех смутных лет. Анализируя ситуацию, постараемся выявить причины (увы, часто мелочные и низкие), приведшие к управлению страной движение, точнее партию, которая зарекомендовала себя как агрессивная и невысоко ценящая демократическую практику.

В октябре 1922 года Бенито Муссолини пришёл к власти «полулегальными»[1] путями, поскольку перспектива мятежа была пассивно «проглочена» государством и сразу же «узаконена»: король поручил Муссолини сформировать новое правительство. Так Виктор Эммануил III попытался вернуть в поле законности, уже попранной, то, в чём многие демократы видели насильственное действие против государственных институтов. Собственно, «поход на Рим» был своего рода «азартной политической игрой» с высочайшей ставкой, и представители государственной верхушки подчинились — из слабости и нерешительности — фашистскому шантажу или во всяком случае потворствовали беспринципной политике «свершившегося факта». Предъявив это неслыханное насильственное действие, Муссолини и фашистские руководители намеревались безотлагательно капитализировать преимущества своего двухгодичного мандата — использовать агрессию своих отрядов, устрашение и шантаж для защиты общественного порядка от социалистов и коммунистов, которые считались подлинными виновниками недавних беспорядков, и фактически подменить собой слабое правительство[2]. Однако надо подчеркнуть, что для Муссолини это действие было только ступенькой на пути к власти, имело целью скорее продемонстрировать силу и устрашить, чем реально напасть. Он прекрасно знал, что его «чернорубашечники», идущие на Рим со всего полуострова, плохо организованные и ещё хуже экипированные, не одолеют королевскую армию, охраняющую город[3]. Поэтому главным аспектом оставался политический: только от него, в итоге, зависел успех всей операции. А на этом поле Муссолини, «старая лиса» в политике, начал трудиться несколькими месяцами ранее.

Предыстория «похода на Рим»

Идея «похода на Рим» — навеянная воспоминаниями о традиции, связанной с Мадзини и Гарибальди, подхваченной послевоенным национализмом (опыт города Фиуме) — поначалу бытовала среди фашистских активистов скорее как миф, как страшилка для правящего класса, чем как чёткая программа действий по вооружённому захвату столицы государства[4]. Согласно Джузеппе Боттаи, прежде чем стать конкретным проектом, поход «был политической и пропагандистской формулой, которая постепенно внедрялась во всю фашистскую систему»[5]. То была унитарная формула (идея Рима), которую Муссолини противопоставлял частным планам северных отрядов, угрожавшим расколоть новую партию на множество секций, контролируемых амбициозными провинциальными предводителями.

Идея «пойти на Рим» стала, с середины 1922 года, в стратегии Муссолини инструментом давления, позволяющим разговаривать с другими политическими акторами с позиции силы. Но «великое дело», как назвали поход, требовало тщательной подготовки, чтобы его не сорвали или не ослабили силы, враждебные замыслу (были такие даже внутри партии), особенно самые убеждённые националисты и монархисты. Всё это происходило после профсоюзных сражений и дерзких агрессивных действий, предпринятых фашистскими отрядами в различных частях Италии (последнее по времени, но не по значимости — в Больцано и Тренто 5 октября) против местной администрации, которую считали некомпетентной и анти-итальянской. В сентябре-октябре 1922 года, когда фашистские отряды консолидировались и ставили страну под контроль фашистской системы, Муссолини и Микеле Бьянки, самый убеждённый сторонник немедленного перехода к действию, составили военно-политический план «похода на Рим», «стараясь прежде всего устранить препятствия, могущие помешать его исполнению»[6]. Согласно самым видным исследователям фашизма[7], основных препятствий было три: Д’Аннунцио и националисты; армия, верная королю; монархия. Для победы необходимо было заручиться поддержкой или нейтралитетом этих сил. Но, прежде чем анализировать этот аспект, нужно взглянуть на институционально-политический расклад, с которым Муссолини вынужден был считаться в тот момент, в частности на его отношения с главными действующими лицами политической жизни страны в те месяцы.

На парламентском уровне положение выглядело достаточно катастрофическим. На XIX Национальном конгрессе социалистов (1-4 октября 1922 года в Риме) важнейшая итальянская партия раскололась, в ущерб своей политической силе, давая дорогу социалистам-реформистам, из которых был избран новый секретарь Джакомо Маттеотти. Коммунисты, тоже переживающие кризис, из-за частых атак со стороны фашистских отрядов, приветствовали как победу раскол социалистов и предвкушали агонию либерального государства, уверенные в том, что неуравновешенная фашистская реакция скоро спровоцирует пролетарскую революцию[8]. Ещё одной крупной национальной силой была Итальянская народная партия дона Луиджи Стурцо, постоянная мишень едкой полемики Муссолини, желавшего опустошить «партию католиков» и перетянуть последних на свою сторону. Тем более что новый понтифик Пий XI, избранный 6 февраля 1922 года, менее своего предшественника был склонен защищать ИНП и не оставался нечувствителен к муссолиниевской стратегии «протянутой руки» — а сразу после «похода на Рим» эта стратегия только упрочилась[9]. Госсекретарь кардинал Пьетро Гаспарри 2 октября направил итальянским епископам циркуляр, в котором подтвердил, что Святой Престол не имеет ничего общего с политическими решениями Итальянской народной партии. Это звучало как дезавуация; позиция себя исчерпает только впоследствии, когда бразды управления государством будут уже в руках у Муссолини.

Лидеры либерализма — Джолитти, Саландра, Нитти, Орландо, Факта и другие — не слишком серьёзно отнеслись к фашистским планам действий и умеренно противостояли атакам (особенно на местном уровне) на структуры либерального государства, а также повсеместным насильственным действиям по отношению к политическим оппонентам. Эти лидеры полагали, что фашистская агрессивность — наследие прошлого военного опыта и что устранить её одним махом невозможно. Своей задачей они считали вписать фашизм в новый конституционный порядок. В этом направлении главы либерализма двигались каждый по-своему, надеясь использовать фашизм в собственных политических целях и способствовать обновлению либерального государства. Более того, они были убеждены, что необходимо привлечь новую партию-движение к управлению страной, чтобы, как писала Итальянская газета, «избавить масштабное движение от беспорядочности и некоторой агрессивности, сглаживая все противоречия между государством и фашизмом»[10]. Вовлечь фашистов в политическое руководство страной — якобы самый верный способ сделать их «ответственными», «государственниками» и избежать таким образом гражданской войны, угрозы нешуточной.

Такова, в сжатом виде, была политическая программа Джованни Джолитти по отношению к фашизму и Муссолини. Джолитти был против применения жёстких мер к нарушителям общественного порядка: лучше ждать, пока они придут в норму. Их вхождение в состав правительства, управляемого либералами, должно было, по мнению Джолитти, произвести эту перемену. Во всяком случае, с лета 1922 года установились непрямые контакты между Джолитти (который находился в своей резиденции в Кавуре) и Муссолини, главным образом через префекта Альфредо Лузиньоли, и в Риме с Камилло Коррадини. Джолитти ошибочно полагал, что таким образом он держит под контролем главу фашизма. В то же время Муссолини действовал на других фронтах и общался с другими персонажами политической сцены, такими как Саландра и слабый руководитель правительства Луиджи Факта, который накануне «похода на Рим», тоже утверждая, что он старается только ради спасения государства, и поддерживая кандидатуру Джолитти на пост главы правительства, уступил искушению «личными усилиями “направить в нужное русло” фашизм и назваться примирителем нации и восстановителем либерального государства»[11].

Либералы считали, что, привлекая фашистов к управлению, нельзя пускать их на важные посты, и даже в мыслях не имели предоставить главе фашистов руководство страной. Муссолини, хотя в то время и пользовался популярностью в среде промышленников и крупных финансистов, всё же считался ненадёжным. Согласно историку Эмилио Джентиле, либералы «ценили фашистов за то, что те разбудили в итальянцах патриотическое чувство и внесли вклад в подавление социальной революции, но при этом не считали их способными управлять»[12]. Тем самым либералы демонстрировали, что не поняли истинную природу фашизма: видели в нём просто инструмент традиционных политических сил — таких как националисты или «ардити» (смельчаки), — а не то, что он есть на самом деле: «движение с собственной логикой и, следовательно, полностью автономное в мысли и действии»[13], в том числе и по отношению к силам, которые когда-то вдохнули в него жизнь.

Мы уже сказали, что главными силами, способными обуздать или сокрушить проект Муссолини, на тот момент были армия и монархия. Что касается Д’Аннунцио, его убедили — или вынудили — отойти в сторону и не участвовать в манифестациях в защиту либерального государства. Тем более что тогда он попал в аварию, на время лишился свободы передвижения и не покидал свою виллу-музей.

Теперь посмотрим на армию. Несмотря на немалое число офицеров, испытывающих симпатии к фашизму, если бы в случае конфликта пришлось выбирать между ним и монархией, армия, несомненно, встала бы на защиту последней. Требовалось заручиться по крайней мере её нейтралитетом, что и было достигнуто. Это важное достижение, безусловно, способствовало успеху «похода на Рим». Если бы армия воспротивилась, никакое передвижение фашистских отрядов не было бы возможно, даже на местном уровне.

Что касается монархии, у фашизма имелись сторонники в королевском доме: королева-мать и герцог Аостский, известный своим национализмом и симпатиями к «ардити»[14]. Некоторые главы фашизма, например Эмилио Де Боно и Чезаре Мария Де Векки, были искренними монархистами и сделали всё возможное, чтобы расположить королевский дом к своему движению. Однако король Виктор Эммануил III не испытывал к фашизму тёплых чувств; «положительно оценивал его, вместе с правящим классом, за антисоциалистическую реакцию, но не одобрял склонность к республиканству и революционные порывы Муссолини и многих фашистских руководителей»[15]. Отметим, что с этого времени Муссолини на митингах и во многих своих интервью принимается хвалить монархию и подчёркивать величие Савойского дома.

От Неаполя до Рима

Проект «великого дела» — восстания — начал обретать конкретные формы в конце августа 1922 года. Руководители избрали двойственную тактику: с одной стороны, старались выиграть время, говоря о выборах, продолжая контактировать с либеральными лидерами, в частности с Саландрой, Джолитти и Фактой; с другой стороны, разворачивали подготовку к походу, чтобы вынудить правящие институты уступить власть Муссолини. Удобным случаем должно было стать Национальное совещание фашистской партии, запланированное на 23–24 октября в Неаполе. Отсюда «освободительная» волна двинется на столицу. 21 октября руководство партии передало власть «квадрумвирату» в составе Бьянки, Бальбо, Де Векки и Де Боно. Условились, что три колонны сгруппируются в Санта-Маринелле, Монтеротондо и Тиволи, центральная — в Перудже, а те, кто припозднится, — в Фолиньо[16].

К этому времени фашистское ополчение продемонстрировало, что способно взять под контроль важные города: Милан и Генуя, оплоты исторического левого движения и красного синдикализма, перешли в руки фашистов, равно как и Болонья, Кремона, Феррара, Тренто и другие значимые центры, при полной и почти формальной капитуляции гражданских властей. Пойти на Рим — не проблема[17].

Факта санкционировал собрание тысяч фашистов в Неаполе, будучи уверен в том, что после Национального совещания фашисты решат войти в правительство. В те дни около 40 000 фашистов стеклись со всей Италии в Неаполь и захватили его мирно, с криками: «На Рим, на Рим!» Утром 24 октября Муссолини произнёс речь — вообще-то осторожную и умеренную — в театре Сан-Карло и воспламенил умы. Вечером в отеле «Везувий» договорились о деталях мобилизации: в полночь с 26 на 27 октября политические руководители передадут всю власть квадрумвирату; 27-го начнётся захват префектур, квестур, железнодорожных станций, почтовых отделений, газет, радиостанций и других важных структур; 28-го три колонны выйдут из точек своей дислокации по направлению к столице[18]. Командующие зонами получили приказ выдвинуться в свои штаб-квартиры, и Муссолини отправился в Милан, откуда он будет содействовать развитию римских событий, при этом не прекращая переговоров с крупнейшими политическими лидерами либералов. В пути он получил заверения в том, что многие офицеры королевской гвардии и высокие военные чины — на его стороне[19].

От «похода на Рим» до правительства Муссолини

Виктор Эммануил III, вернувшись в Рим тем же вечером, согласился, по рекомендации правительства, объявить военное положение для защиты государства и с помощью армии воспрепятствовать вступлению чернорубашечников в Рим. И тут случилось то, что обеспечило победу фашистам и направило события по пути, который всем нам известен: утром 28 октября король отказался подписать указ об осадном положении[20]. Факте ничего не оставалось, как уйти в отставку. Сразу же король поручил Саландре сформировать новое правительство, куда, разумеется, войдут Муссолини и фашисты. Некоторые фашистские лидеры умеренных взглядов — такие как Де Боно и Де Векки — думали, что это наилучшее решение, но Муссолини из Милана поднял ставку: «Всё или ничего». Железная рука Саландры и его многочисленных сторонников распоряжалась всего одни день. Вечером 29 октября Муссолини уже был председателем Уполномоченного совета. Он приехал в Рим поездом на следующее утро, в чёрной рубашке предстал перед королём и принял поручение сформировать новое правительство. Только тогда колонны чернорубашечников, до этого грозно окружавшие город, вошли в Рим и «завоевали» столицу.

Во всей этой картине для историков остаётся открытым вопрос: почему король, сначала решивший объявить осадное положение, потом передумал и отказался подписать указ? По-видимому, он принял самостоятельное решение. Прежде всего, он хотел избежать прямого столкновения между армией и чернорубашечниками, которое погрузило бы страну в хаос и насилие. Кроме того, король полагал, что, поскольку в фашисты уже записались 300 000 человек, нельзя оставлять такое движение в стороне от управления страной — впрочем, того же мнения придерживались все умеренные партии. Поэтому, «чтобы выйти из нынешних затруднений», как король сказал Факте, имело смысл «включить фашизм в правительство легальными путями». Было ещё одно опасение: что фашисты, в большинстве своём настроенные антимонархически, ополчатся на монархию или, хуже того, потребуют от короля отречения в пользу двоюродного брата Амедео, герцога Аостского, питавшего симпатии к фашистам. Всё это убедило короля, что ради блага нации лучше не подписывать указ об осадном положении. Давая «конституционный» выход правительственному кризису, король согласился, хотя и неохотно, на то, что формировать кабинет министров будет Муссолини[21].

Получилось коалиционное правительство. Фактически Муссолини включил в него все умеренные политические силы, чтобы расширить группу поддержки для своего политического проекта и в то же время обуздать амбиции многочисленных «выскочек» из своей партии. Тем временем он намеревался укрепить собственную власть, используя институциональный ресурс. Держался он как новый человек, способный починить старую государственную машину, как тот, кто созидает будущее, используя существующие властные институты. В состав его правительства вошли три фашиста, два католика (из Народной партии), либерал, независимый кандидат (философ Джованни Джентиле), националист (Луиджи Федерцони), два представителя вооружённых сил и т. д. Таким образом, его целью было вобрать в фашизм широкие сектора национальной политики. Он намеревался, с одной стороны, сгруппировать вокруг себя и своего политического проекта все «патриотические силы», постепенно опустошая прочие партии, а с другой — переменить характер фашистской партии, вводя в легальное поле её экстремальные и революционные элементы и тем самым изолируя непокорных и непредсказуемых местных предводителей.

Фашизм и Святой Престол

Как отнёсся Святой Престол, в частности новоизбранный понтифик Пий XI, к новому фашистскому правительству? Можем утверждать, что Святой Престол, хотя и не сбрасывая со счетов прежние насильственные действия фашистов, попытался предоставить кредит доверия Муссолини — в надежде, что он сумеет «христианизировать» партию, управляемую, как думали, масонами, и с позиции силы предложить удовлетворительное решение «римского вопроса». То есть Церковь ожидала от Муссолини новой политики, не заражённой старыми «масонско-либеральными» предрассудками по отношению к Святому Престолу. Кроме того, Пий XI уже не давал Итальянской народной партии — которая покинет правительство в апреле 1923 года в знак протеста против закона Ачербо — «полномочий» представлять в политическом поле «католические интересы». Партия, со своей стороны, позиционировала себя как внеконфессиональную, а значит независимую в политических действиях от указаний католической иерархии, предпочитая, чтобы собственно церковные вопросы решались напрямую Святым Престолом с руководителями государства[22]. Хотя Пий XI открыто не отмежевался от ИНП, он позволил католикам, как гражданам, «поддерживать», также и в составе других политических формирований, новый режим, от которого ожидали существенных уступок в религиозной сфере. Как известно, отдельные политические партии не пользовались расположением Пия XI, но он всеми средствами поощрял Католическое действие, чьей задачей было воспитывать и дисциплинировать католиков-мирян, компактно размещая их под надзором и руководством иерархии[23]. Эту «армию Папы» можно было использовать при необходимости и как средство политического давления, вынуждая режим принимать во внимание требования Святого Престола по религиозным вопросам.

Церковь, которая с самого начала осудила — посредством своих официальных и неофициальных печатных изданий — доктрины, исповедуемые фашистским движением, а затем партией, равно как и применение насилия в качестве средства политической борьбы, в этом случае промолчала, благоразумно ожидая развития событий. Однако известно, что перед «походом на Рим» она получила заверения, что если будет сформировано фашистское правительство, оно не станет трогать религию или даже поддержит Церковь[24]. В одном из докладов Государственного секретариата читаем: «Ватикан желает знать, каковы намерения фашистов относительно Церкви. Ответ нас вполне успокоил: абсолютное уважение»[25]. Именно исходя из этих общих заверений (исходящих, несомненно, от Муссолини) следует понимать безмятежную оценку политической ситуации в стране, данную кардиналом Гаспарри французскому журналисту через несколько дней после формирования нового правительства: «Это движение [фашизм] сделалось необходимостью. Италия шла к анархии, и король поступил мудро, потому что приказать солдатам стрелять было бы столь же вредоносно»[26]. На самом деле, объясняет кардинал, если бы был отдан приказ открыть огонь по восставшим и солдаты подчинились, началась бы гражданская война; если бы не подчинились, государству это нанесло бы столь же тяжкий ущерб.

Спустя несколько дней после прихода Муссолини к власти государственный секретарь так высказался о новом главе правительства в беседе с послом Бельгии в Ватикане: «Муссолини сообщил, что он добрый католик и что Святому Престолу нечего бояться. Для начала он попросил всех своих коллег [из правительства] и самого короля присутствовать 4 ноября в церкви Святой Марии от ангелов на мессе за воинов, погибших в бою». Перед памятником неизвестному солдату (продолжает государственный секретарь) Муссолини молился целую минуту, которая наверняка показалась бесконечной «многим свободным мыслителям, присутствовавшим при этом, но все преклонили колени». В заключение кардинал Гаспарри утверждает: «Дадим ему ещё несколько месяцев, прежде чем выразить суждение о революционном государственном перевороте, который он мастерски устроил. По крайней мере нам известно, что он умелый организатор — фашизм тому служит доказательством — и сильный человек»[27].

Положительные плоды нового правительства не заставили себя ждать, прежде всего в экономической и социальной сфере; наблюдалось и укрепление общественного порядка, хотя достигнуто оно было не слишком законными средствами. Новый глава правительства предпринял, с достаточно спорными результатами, модернизацию государственного управления и ограничение общественных расходов, а также дополнил старое «савойское» законодательство по некоторым вопросам, которые фашисты считали жизненно важными.

Напомним, что одна из первых мер, принятых правительством Муссолини, касалась новой версии закона о прессе, который десятилетиями ожидал урегулирования. Закон теперь был заточен под цензурные интересы нового режима. «С этого момента, — пишет историк Никола Транфалья, — журналисты знают, что любая критика и несогласие могут стать предлогом, какого только и ждёт новый глава правительства, чтобы принять решительные меры по ограничению свободы прессы»[28]. Новую атмосферу подозрительности к свободному хождению идей сразу испытали на себе крупнейшие итальянские ежедневники — Corriere della Sera, La Stampa, Il Mondo и другие, — которые с тех пор заняли достаточно критичную позицию по отношению к правительству Муссолини[29].

Однако что более всего заботило Муссолини на тот момент, так это управление фашистской партией, для которой он был харизматичным лидером и секретарём. После «похода на Рим» партия разрослась непомерно и насчитывала в 1923 году, после слияния с националистами Федерцони, 625 000 членов. Внутри партии — организованной не столько иерархически, сколько как «сетевая» система — возникло заметное противостояние между «старыми фашистами», верными революционной идее, и «новичками», чьим основным желанием было использовать «членский билет» в своих интересах. Подавляющее большинство «старых фашистов» не удовлетворились результатом «похода на Рим». В особенности их не устраивало приведение фашизма в «конституционный», «парламентский» вид и сотрудничество на правительственном уровне с партиями старого буржуазно-либерального толка и с ИНП. А также их не радовал тот факт, что на периферии власть осталась в руках старой администрации, демократически избранной, и государственных префектов, хотя из них большая часть открыто симпатизировала фашизму. Старые фашисты предпочли бы немедленно перейти к «сведению счетов», прежде всего с давними врагами: социалистами, сторонниками дона Стурцо и т. п. На самом деле фашистам-экстремистам не нужна была политика национального примирения: вместо этого они требовали, чтобы Муссолини, поскольку бразды правления в его руках, немедля приступил к радикальной фашизации страны и сохранил чистоту партийных рядов[30].

Эти многочисленные «диссиденты» и стоящие за ними сильные местные предводители готовы были поддерживать новое правительство лишь в той мере, в какой оно сумеет выстроить или навязать фашистское государство; в то же время диссиденты оставляли за собой свободу поднять «вторую революционную волну», как утверждал Фариначчи, если это поможет привести революцию к победе. Муссолини явно не противопоставлял себя партии, поскольку отряды ему были нужны как оружие и против союзников, и против оппонентов, но следовал принципу «сдерживания», трансформируя партию мало-помалу, поддерживая новых членов и вытесняя самых буйных лидеров. Таким образом он забирал в свои руки и партию, и государство, день за днём ослабляя в них демократическую и плюралистическую составляющую. Так начиналось тоталитарное «фашистское двадцатилетие», задавшее тон во многих странах — не только европейских — и способствовавшее ослаблению демократически-представительских структур как в политической, так и в экономической и культурной сферах, во многих частях западного общества.

В нынешних условиях нельзя допустить, чтобы эту годовщину, наэлектризованную противоречивыми воспоминаниями, кто-либо эксплуатировал ради сиюминутной политической выгоды. Да, история позволяет нам многое понять о прошлом и помогает истолковать настоящее, но она никогда не повторяется буквально. То, что случилось в Италии сто лет назад, — пища для размышления и повод для нас укрепить бдительность при защите ценностей демократии и прав человека — например, мигрантов, — чтобы избежать, управляя общественными делами, уклонов в авторитаризм, всегда вредящих народам и государствам.

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1]      Ср. M. Palla, «Fascismo. Il movimento», в Dizionario storico dell’Italia unita, a cura di B. Bongiovanni — N. Tranfaglia, Roma — Bari, Laterza, 1996, 331; R. O. Paxton, Il fascismo in azione. Che cosa hanno veramente fatto i movimenti fascisti per affermarsi in Europa, Milano, Mondadori, 2005, 105 s.

[2]      О политике Луиджи Факты и его намерении «конституциировать» фашизм, ср. D. Veneruso, La vigilia del fascismo. Il primo ministero Facta e la crisi dello Stato liberale in Italia, Bologna, il Mulino, 1968. Другой автор склонен минимизировать ответственность Факты за приход Муссолини и фашизма к власти: A. Repaci, La marcia su Roma, Milano, Rizzoli, 1972.

[3]      Столицу окружал гарнизон из 28 000 солдат под командованием генерала Эмануэле Пульезе, готового выполнить свой долг, если фашисты атакуют Рим.

[4]      Ср. E. Gentile, Storia del partito fascista. Movimento e milizia 1919-1922, Roma — Bari, Laterza, 2021, 620.

[5]      A. Repaci, La marcia su Roma, цит., 932.

[6]      E. Gentile, Storia del partito fascista…, цит., 624.

[7]      Ср. R. De Felice, Mussolini il fascista. 1. La conquista del potere, Torino, Einaudi, 1966; R. Vivarelli, Storia delle origini del fascismo. L’ Italia dalla grande guerra alla marcia su Roma, Bologna, il Mulino, 2012; E. Gentile, Storia del partito fascista…, цит.

[8]      Ср. P. Spriano, Storia del partito comunista italiano, vol. I, Torino, Einaudi, 1967, 216.

[9]      Ср. G. Sale, La Chiesa di Mussolini, Milano, Rizzoli, 2011, 46 s.

[10]     «Azione rinnovatrice ma nell’ambito della legge», в Il Giornale d’Italia, 15 октября 1922 г.

[11]     E. Gentile, Storia del partito fascista…, цит., 619.

[12]     Там же.

[13]     P. Alatri, Le origini del fascismo, Roma, Editori Riuniti, 1971, 242.

[14]     Ср. R. De Felice, Mussolini il fascista…, цит., 360 s.

[15]     E. Gentile, Storia del partito fascista…, цит., 625.

[16]     В фашистском руководстве не все поддерживали идею прихода к власти насильственным путём. Возражали так называемые «умеренные» фашисты: Де Векки, Де Боно, Гранди, Боттаи и другие. Их тревожило, что поход может обрести революционный, бунтарский характер. Противоположной точки зрения придерживался Бьянки и не сошёл с неё до конца. Именно он в моменты колебаний убеждал Муссолини, что нужно как можно скорее переходить к действию. Нельзя повторять тактическую ошибку, допущенную в 1919 году социалистами: в стране они составляли большинство, но не перешли к революционному действию и позволили старым либеральным силам продолжать править страной. Ср. там же, 631.

[17]     Именно эти локальные успехи — см., например, ситуацию в Кремоне — побудили Муссолини, тогда ещё не вполне уверенного, приступить к насильственным действиям. Ср. P. Milza, Mussolini, Roma, Carocci, 1999, 333.

[18]     Ср. I. Balbo, Diario 1922, Milano, Mondadori, 1932, 195.

[19]     Ср. C. Rossi, Trentatre vicende mussoliniane, Roma, Ceschina, 1958, 144.

[20]     Королю рекомендовали не подписывать указ об осадном положении самые доверенные его советники, в их числе политики Саландра и Федерцони, генерал Диас и адмирал Таон де Ревель. Ср. P. Milza, Mussolini, цит., 334.

[21]     Ср. R. De Felice, Mussolini il fascista…, цит., 360 s; N. Tranfaglia, La prima guerra mondiale e il fascismo, Torino, Utet, 1995, 395 s. Учёный утверждает, что маршал Диас и генерал Пекори Джиральди, у которых король ночью спросил совета, рекомендовали не подписывать указ об осадном положении.

[22]     Ср. G. Sale, Popolari e destra cattolica al tempo di Benedetto XV, Milano, Jaca Book, 2006, 55 s.

[23]     Об отношениях между Пием XI и Католическим действием, ср. M. Casella, L’ azione cattolica nell’Italia contemporanea. 1919-1969, Roma, Ave, 1992; P. Pecorari (ed.), Chiesa, Azione Cattolica e fascismo nell’Italia settentrionale durante il pontificato di Pio XI. 1922-1939, Milano, Vita e Pensiero, 1979; G. B. Guzzetti, Il movimento cattolico italiano dall’unità ad oggi, Napoli, Dehoniane, 1980; P. Scoppola, Coscienza religiosa e democrazia nell’Italia contemporanea, Bologna, il Mulino, 1966, 362-418; E. Preziosi, Obbedienti in piedi. La vicenda dell’Azione Cattolica in Italia, Torino, Sei, 1996; Y. Chiron, Pie XI (1857-1939), Paris, Librairie Académique Perrin, 2004; F. Margiotta Broglio, «Pio XI», в Enciclopedia dei papi, Roma, Istituto dell’Enciclopedia Italiana, 2000, 617-632.

[24]     Ср. G. A. Biggini, Storia inedita della conciliazione, Milano, Garzanti, 1942, 65.

[25]     G. Sale, Popolari e destra cattolica al tempo di Benedetto XV, цит., 188. L’Osservatore Romano утверждает 30 октября 1922 г., на следующий день после назначения Муссолини главой правительства, что Папа намерен «держаться над политической схваткой, но остаётся духовным руководителем, который всегда печётся о судьбах народов».

[26]     «Le fascisme et le Vatican», в Le Journal, 11 ноября 1922 г.

[27]     Цитировано в Y. Chiron, Pie XI, цит., 219. На эту тему, ср. W. Rauscher, Hitler e Mussolini. Vita, potere, guerra e terrore, Roma, Newton e Compton, 2004, 79.

[28]     N. Tranfaglia, La prima guerra mondiale e il fascismo, цит., 327.

[29]     Ср. его же, «La stampa quotidiana e l’avvento del regime», в V. Castronovo — N. Tranfaglia (edd.), La stampa italiana nell’età fascista, Roma — Bari, Laterza, 1981.

[30]     Ср. R. De Felice, Mussolini il fascista…, цит., 414.