Джованни Куччи SJ — Бетти Веттукаллумпурату Варгезе

Тема психологической травмы до недавнего времени привлекала к себе скудное внимание исследователей. И неудивительно: ведь психологическую травму, в отличие от физической, непросто определить с точностью или осмотреть. Вопиющие события последних лет (например, драма ветеранов или теракты) вызвали рост интереса к этой теме, которая теперь изобилует субкатегориями, и прежнее небрежение возмещено с лихвой. В статье описаны основные характеристики психологической травмы, ее различное влияние на людей и некоторые методы работы с ней.

***

Тема психологической травмы до недавнего времени привлекала к себе скудное внимание исследователей. И неудивительно: психологическую травму, в отличие от физической, не просто определить с точностью или осмотреть. Вопиющие события последних лет (например, драма ветеранов или теракты) вызвали рост интереса к этой теме, которая теперь изобилует субкатегориями, и прежнее небрежение возмещено с лихвой.

Что такое травма?

Этимология слова — от греческого τραῦμα, «рана» — ясно указывает на смысл термина: травма — это рана, накладывающая отпечаток, иногда неизгладимый. У раны может быть два значения: одно связано с событием самим по себе, другое — с его последствиями. Два измерения раны, «объективная травма» и «психологическая травма», не альтернативны, но переплетены: одно может включать в себя другое или быть его следствием. Кто испытал в детстве эмоциональную и психологическую депривацию, тот, вероятно, более склонен стать жертвой токсичных отношений во взрослом возрасте. Психологическую травму можно определить как состояние, для которого характерен пост-травматичный опыт, спровоцированный стрессовыми отношениями или событиями разной природы; индивиду не удается с ними справиться, и они оказывают значительное влияние на его жизнь и ментальное благополучие[1]. Последствия этого болезненного состояния могут обретать интрузивные и устойчивые формы и длиться дольше, чем физическое восстановление.

Общее у вариантов этого опыта — временной показатель, водораздел между до и после, и он определяет значительную перемену в личности, ограничивая ее автономию и способность воспринимать прекрасные и приятные аспекты жизни. Сталкиваясь с сокрушительными событиями, тело и ум выдают сильную реакцию, она порождает бурю эмоций и чувств, даже превосходящих порог выносливости человека. Длительность события, его повторяемость, при отсутствии эмоциональной поддержки, может спровоцировать ярко окрашенные эмоциональные и физиологические состояния, а те, в свою очередь, порождают дисфункциональные нейронные сети, меняющие образ мыслей, чувств и действий. Травматичное переживание, таким образом инкапсулированное, активируется, иногда весьма интенсивно, разнообразными стимулами, в результате человек постоянно чувствует себя в опасности.

Пьер Жане (1859–1947) — один из первооткрывателей в этой области. По его мнению, психологическая травма — это неспособность ума найти смысл, подытожить случившееся событие, интегрировать в свою картину мира, так что оно оставляет в субъекте разрыв и порождает «расстройство множественной личности», трещину внутри «я», сегодня называемую «диссоциативным расстройством личности». Неспособность реконструировать травматичное событие на когнитивном уровне приводит к тому, что оно воспроизводится посредством стимулов, напоминающих о пережитом, в том числе в навязчивой форме (например, кошмары, флэшбэки, реакция на запахи, звуки, фасон одежды), при этом субъект не осознает, что все это связано с неким событием из прошлого[2].

Субъективные аспекты травмы

Почему, пережив одно и то же катастрофическое событие, одни получают травму, а другие нет? По-видимому, это зависит от многих факторов: серьезность риска и физический ущерб; интенсивность воздействия; внезапность события и неподготовленность субъекта. В этих случаях травматичное событие может воздействовать разрушительно, а его последствия будут более вредоносными и устойчивыми.

Кроме того, важно уточнить, попадал ли субъект в угрожающую ситуацию многократно и в каком возрасте: чем больше таких ситуаций и чем моложе субъект, тем выше вероятность развития патологий, затрагивающих психическое функционирование. Тип профессии тоже влияет на предрасположенность к травме: в группе риска военные, сотрудники служб безопасности, персонал скорой помощи, пожарные, саперы.

Травма может спровоцировать временную дезорганизацию личности; однако чем успешнее индивид контролирует свои эмоции при здоровой самооценке, тем выше способность справляться с травматичным опытом. Предыдущая история субъекта тоже играет важную роль в том, как на нем в итоге отразится случившееся. Детство с недостатком любви и внимания или с дурным обращением усиливает сокрушительное воздействие травматичного события, как черная дыра, засасывающая любую попытку двигаться к зрелости[3].

Интенсивность, с какой воспринимается травматичное событие, зависит также от структуры личности, от базового психического состояния, на генетическом уровне, нервном или церебральном. Что касается структуры личности, ее характеристики сводятся главным образом к тому, что ученые называют большой пятеркой: это «пять черт личности», влияющие на образ мыслей, чувств и действий: 1) открытость к опыту: склонность затевать какую-либо деятельность, проявлять интерес, обогащать свой внутренний мир, не замыкаясь в себе; 2) экстравертность: способность смотреть наружу, за пределы себя, с базовым доверием к запросам извне, воспринимая их с воодушевлением и энтузиазмом; 3) добросовестность: желание выполнять задания прилежно, щедро и усердно — идет ли речь о работе или об ответственном служении; 4) дружелюбие: готовность помогать другим, интересоваться ими, даже жертвовать собой ради них; 5) эмоциональная стабильность: внутренняя уравновешенность, тип настроения и его возможные варианты в разных ситуациях, в том числе неожиданных, контроль над агрессивностью[4].

Каждая личность представляет собой уникальную комбинацию этих пяти характеристик. Если они работают слаженно, то благоприятствуют устойчивости, то есть способности переносить стресс, не падая под его бременем, выражая агрессивность не в качестве жертвы и не деструктивно, а проактивно, что дает возможность справляться с травматичными событиями. Психолог Сюзанна Кобаса выделяет три ключевых аспекта устойчивости: 1) готовность брать ответственность, способность включаться в деятельность, потенциально важную для кого-либо; 2) контроль, готовность взять ситуацию в свои руки, будучи уверенным, что силы всегда найдутся; 3) вкус к принятию вызова, позволяющий пережить травматичное событие как возможность (например, помочь людям в трудном положении), а не только как угрозу. Эти три аспекта связаны с осознанностью, то есть их можно освоить и укреплять альтруизмом, как мы увидим[5].

Еще один важный элемент, способствующий устойчивости, — наличие значимых эмоциональных отношений. Эмоционально стабильная жизненная среда, где есть уважение и эмпатия, помогает раскрывать дары и способности, незаменимые при столкновении с травматичным событием. Психоаналитик Бруно Беттельхайм исследовал эмоциональное воздействие травматичного события — воздушных бомбардировок над Лондоном во время Второй мировой войны — на детей: если родители не справлялись с тревогой, дети тоже были в ужасе; зато родители, демонстрировавшие уверенность, достигали удивительного эффекта — гасили чувство опасности. Близость родителей, ободряющий голос папы и мамы — этого довольно, чтобы успокоить детей, и они уже ничего не боятся: «То, как родитель переживает событие, все меняет для ребенка, потому что именно на основании родительского опыта ребенок выстраивает собственную картину мира»[6].

Этот пример показывает, что устойчивость связана с уровнем привязанности ребенка к значимым образцам для подражания, которые излучают уверенность при столкновении с трудностями и позволяют произвести «ментальный синтез» (излюбленный термин Пьера Жане), беря событие под контроль.

Согласно английскому психоаналитику Джону Боулби, «привязанность — это составная часть человеческого поведения от колыбели до могилы»[7], восходящая к тесной и прочной связи, которая устанавливается между ребенком и матерью в первые годы жизни. Эта связь, невидимая эмоциональная нить, соединяет ребенка с родителем и дает уверенность, защиту и способность справляться с трудными ситуациями. Потребность в привязанности — основополагающая для роста, играет решающую роль в эмоциональном, социальном и когнитивном развитии индивида. Надежная привязанность есть у ребенка, если он знает, что всегда может рассчитывать на любовь и доверие родителя; она поощряет самоуважение, будущую способность устанавливать стабильные отношения, дает силу проактивно преодолевать стрессовые ситуации. А если привязанность ненадежная, ребенок будет уклоняться от отношений, хотя и желая их, лишь бы избежать разочарований, подтверждающих его низкую самооценку; или же будет демонстрировать чрезмерную зависимость, привязываясь к людям болезненно и удушающе, а дистанцию и разрыв переживая с тревогой и колебаниями настроения.

Таким образом, последствия травмы зависят большей частью от того, как человек ее интерпретирует, от его системы ценностей, а главное — один ли он или рядом есть кто-то, кто может помочь. Надежная привязанность в семейном кругу, равно как и ощущение себя частью общины, — одна из основных форм защиты: «Общины, обладающие крепкой системой смысла, очень хорошо умеют справляться с бедствиями и бурными конфликтами»[8]. Это фундаментальный признак, находящий подтверждение в исследованиях, проведенных в местах, пострадавших от войн и катаклизмов; так и для жертвы злоупотребления: присутствие людей, которым доверяешь и можешь с ними поделиться, а они тебя воспримут всерьез, играет решающую роль при работе с травматичными последствиями трагического эпизода.

Разумеется, справедливо и обратное: такое событие, как развод, может стать более или менее травматичным в зависимости от связи с родителями и от семейного климата; расставание, сопровождаемое напряженностью, ссорами, даже с применением насилия, может меньше шокировать ребенка, чем событие внезапное, когда прежде ничего нельзя было заподозрить. Тут важен аспект непредвиденности, упомянутый выше.

«The Adverse Childhood Experiences Study»

Последствия травмы стали предметом интересного исследования, The Adverse Childhood Experiences Study («Неблагоприятный опыт в детстве», ACE), проведенного с 1995 по 1998 годы в США, с участием более 17 000 взрослых. Были выявлены травматичные переживания, чаще других поражающие детей от рождения до 17 лет, в частности: «Подвергнуться насилию, злоупотреблению или небрежению; присутствовать при насилии дома или в сообществе; член семьи покушается на самоубийство или совершает его; в семье проблемы с употреблением веществ; проблемы с психическим здоровьем; неустойчивость, вызванная расставанием родителей; неустойчивость, вызванная тем, что кто-то из семьи находится в заключении; нехватка ресурсов (пища, жилье); дискриминация и травля»[9].

Исследование обнаружило важную корреляцию между негативным опытом в детстве и жизненным путем взрослых участников: 64 % заявляют, что столкнулись по крайней мере с одним из типов травматичных событий до 18 лет; 17,3 % — практически каждый шестой взрослый — с четырьмя или более типами.

Сопоставление со взрослым возрастом также показало сильную связь между травмой и развитием зависимостей (курение, алкоголь, наркотики), агрессивным поведением, преступностью, убийствами, трудностями в отношениях, контролем над эмоциями, сексуальной распущенностью, депрессией, раком, диабетом, сердечно-сосудистыми заболеваниями, психическими расстройствами, самоубийствами (последние обнаружены в более чем 50 % случаев). Кроме того, отмечены трудности с образованием и, соответственно, с получением достойной работы. ACE также накладывает бремя на здравоохранение: в Канаде и США затраты составляют около 750 миллиардов долларов в год[10].

Исследование предлагает материал для изучения и укрепления индивидуальных и социальных факторов, помогающих уменьшить влияние травмы на пациента. Подтверждена решающая важность надежной привязанности как лучшая форма профилактики. Наконец, показано, что означенные проблемы с большой вероятностью передаются последующим поколениям: «Это значит, что чем выше число неблагоприятных событий в детстве (и чем ниже возраст пострадавшего), тем больше патологий у взрослого, включая связанные с поведением, опасным для здоровья»[11].

По-настоящему важный аспект этих исследований — их эффективность для предотвращения тяжелых и хронических патологий у взрослого, посредством лучшего информирования о влиянии детской травмы, и для защиты — посредством создания благоприятной среды. В свете этих данных Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) недавно обозначила неблагоприятный опыт в детстве как серьезную угрозу для физического и психического здоровья. ВОЗ также упомянула возможные вмешательства на терапевтическом уровне и образовательные, юридические и здравоохранительные проекты, помогающие препятствовать неблагоприятным ситуациям и наращивать life skills[12]: 1) предоставлять помощь и поддержку родителям и работникам здравоохранения на образовательных встречах, поощряя культурное и ненасильственное родительство; 2) на уровне школы: развивать качественное образование, включая виды деятельности, которые укрепляют устойчивость и демонстрируют опасность насильственных форм поведения; 3) запускать программы по предотвращению злоупотреблений и по личной защите, обучать поиску помощи; 4) в учебных заведениях поощрять эмпатию и сотрудничество между учащимися, преподавателями и администрацией, уделяя внимание слабейшим, не допуская насилия; 5) освещать и подчеркивать воспитательную роль отца, сильно недооцененную; 6) законодательно запрещать наказания, связанные с насилием; 7) учреждать службы для диагностики и помощи жертвам насилия и злоупотреблений[13].

Вылечиться от травмы?

Можно ли на самом деле исцелиться от травмы? Неуместны магические ожидания: «исцеление» не означает, что воспоминание или эмоция, связанные с травматичным эпизодом, исчезнут; скорее сравняются по значимости со всякой другой мыслью. Как и в случае с физической травмой, шрамы остаются, но мы приняли тот факт, что речь идет о минувшем событии, каковым оно и должно остаться.

Психотерапия может оказать существенную помощь, прежде всего потому, что позволяет описать случившееся словами, в безопасной обстановке, возможно, впервые в жизни; вербализация, в свою очередь, позволяет увидеть событие на расстоянии (слово — пространство абстракции — требует дистанцироваться от пережитого) и гармонично соединить эмоцию и знание. Справедливо высказывание, приписываемое Карен Бликсен: «Любые страдания можно вынести, если включить в историю или рассказать историю о них».

В ходе терапии важно прежде всего поднять проблему суждения о случившемся. Суждение бывает тем более резким и однобоким, чем значительнее травма. Увы, в таких ситуациях роли меняются: жертва чувствует себя виноватой, в отличие от агрессора. Ведь вина как возложение ответственности — один из способов контролировать, иметь власть над случившимся; способ избежать хаоса, бессилия — когда чувствуешь себя жертвой неодолимых сил, — отчаянная попытка избежать психического дисбаланса, хотя и в форме не только ложной, но и разрушительной. Ведь чувство вины может стать существенным препятствием на пути выздоровления.

Есть много терапевтических тактик проактивной работы с травмой[14]. Одна из них — Mindfulness. Ее цель — намеренно наращивать осознанность, чтобы понять тесную связь между телом и психикой и жить и взаимодействовать с миром качественно иным образом. «Присутствовать в настоящем», жить здесь и сейчас сознательно, принимая воспоминания и мысли, не вынося о них суждения и даже не вступая с ними в диалог, — вот что предлагает практика осознанности: «Когда мы начинаем осознавать, куда направлено наше внимание и на чем сфокусировано, то с большей вероятностью используем именно те цепочки мозга, которые в первую очередь создают карты намерений и регулируют внимание, обращаемое нами на других людей»[15].

К осознанности восходят еще два последующих терапевтических проекта. Первый — сенсомоторная психотерапия (PSM), она фокусируется на частях тела, вовлеченных в травму, выявляя эмоции и мысли, связанные с нею. Цель терапии — взять под контроль эти ощущения и таким образом восстановить базовую безмятежность, сглаживая сенсомоторные травматические эффекты[16].

Второй проект — лечение, основанное на ментализации (MBT). Здесь требуется признать раны, нанесенные травмой, на уровне ментальных процессов, вовлекая эмоционально-телесный и интерсубъективный аспект. Что касается лечения, пациента поощряют «понять эмоциональную природу травмы; назвать эмоции, с ней связанные; размышлять над чувствами, восходящими к его прошлой жизни, нынешней и к состоянию „здесь и сейчас”; сосредоточить внимание на подспудных чувствах, присутствующих в пост-травматических симптомах (стыд, унижение, беспомощность — чувство бессилия и неэффективности); исследовать, соответствуют ли эти чувства каждой конкретной ситуации, пережитой пациентом, и всегда ли они понятны другим людям»[17]. Желаемая цель — психические состояния, благоприятные для позитивных и стабильных видов деятельности и отношений. Это принципиально важно для личной идентичности и для формирования самости, в которой разные аспекты гармонично связаны между собой.

Наконец, упомянем терапию десенсибилизации и переработки движениями глаз (EMDR). Эта терапия основана на предпосылке, что всякое недомогание или патология коренятся в каком-нибудь предшествующем событии: «Цель терапии EMDR — быстро переварить дисфункциональный остаточный продукт прошлого и трансформировать во что-то полезное. По сути, с EMDR дисфункциональная информация претерпевает спонтанную перемену формы и смысла; терапия поощряет в пациенте интуиции и эмоции, повышающие самооценку, вместо самоуничижительных»[18]. В ходе терапевтической работы концентрируются на травматичном событии, перерабатывая его, сначала с закрытыми глазами, останавливаясь на том, что беспокоит, и повторяя до тех пор, пока пациент не будет в состоянии воспроизвести его полностью, с открытыми глазами, следуя тем движениям, какие рекомендует терапевт. Со временем это упражнение, модифицируя внутренний комментарий к травматичному эпизоду, позволяет десенсибилизировать симптомы[19].

Когда травма становится возможностью

Одна из характеристик устойчивости, как было отмечено, — внимание к миру другого. Это важный шаг на пути к исцелению: желание помочь другим выйти из тоннеля травмы означает, что мы не остались в плену расстройства и способны увидеть, что наша жизнь важна для других. В этом парадокс помощи: мы находим новый способ пережить травму, когда перестаем фиксироваться на ней, иными словами, когда забываем о себе и щедро обращаемся к другим. Психиатр Ирвин Ялом замечает, что эффективность терапии ощутимо повышается, когда человек перестает заботиться исключительно о себе и своих проблемах, а старается помочь другим: «Говорят, что Клинтон Т. Даффи (мифический персонаж из тюрьмы Сан-Квентин) утверждал, что лучший способ помочь человеку — позволить ему помочь вам. Людям нужно чувствовать себя нужными»[20].

Личные трудности при этом не забудутся, но осознание своей полезности позволяет иначе относиться к жизни, проактивно, а не с позиций жертвы, испытывая некую — уникальную — гармонию с другим человеком. И даже больше: именно прохождение через травму может дать человеку особую способность помогать другим, потому что он знает, что такое травма. Это и важный аспект работы над собой: помогая другим, обнаруживаешь, что помогаешь себе.

Именно такова история Стефании, чей сын Луиджи в 16 лет покончил с собой. Бездонное горе, усиленное чувством вины. Поначалу она спрашивала себя, где ошиблась, как не заметила, что творится с Луиджи… и не находила ответа. Травму усугубляли безжалостные осуждающие комментарии людей, сказанные потихоньку, а это еще больнее. Стефания решила попросить помощи: нужны не утешительные слова, а кто-то, кто сумеет выслушать без осуждения. Таким человеком оказалась мать, пережившая ту же трагедию. Из общения двух женщин родилась идея основать ассоциацию помощи тем, кто страдает от такой же травмы. Ассоциация предоставляет возможность проработать горе на групповых встречах, собраниях, семинарах, делясь опытом. Занимаясь чужой болью, Стефания мало-помалу учится примиряться с собой.

Смерть сына так и останется для нее тайной, но Стефания замечает, что когда перестает обвинять себя или искать причины того поступка, то чувствует себя лучше. И она поворачивается лицом к настоящему, уделяет больше внимания остальным своим детям, которые по-прежнему нуждаются в ней: «Положительная сторона в таком горе — послужить другим. Сегодня я рассказываю о случившемся спокойно, потому что моя боль преобразилась в воспоминание о годах, проведенных с Луиджи, и обо всей той любви, что нас объединяла»[21].

Есть много показательных иллюстраций к тому, как скорбь и гнев становятся мотивацией для помощи и профилактики. Джино Чеккеттин, отец Джулии, чья смерть стала печальной топовой новостью последних месяцев, решил создать фонд, который «намерен хранить живую память о ней и распространять ее весть любви и надежды», занимаясь эмоциональным воспитанием в школах, поощряя диалог, профилактику насилия и проработку горя, если отношения окончились. Для отца Джулии эта инициатива — «совместный путь, в него максимально будут вовлечены учреждения, организации и люди, которые в этот период времени выказали желание поддержать нашу миссию, чтобы обеспечить участие, множественность и движение в перекрестных направлениях. Широкое участие станет гарантией более сильного и устойчивого воздействия»[22].

Еще одна инициатива заслуживает упоминания: Нико Акампора, обнаружив у сына аутизм, решил открыть пиццерию PizzAut, нацеленную на включение молодежи с аутизмом в общий проект, позволяющий найти работу, пользоваться уважением и самореализоваться. С годами интерес и внимание к этому замыслу растет: команду PizzAut принимают в Сенате, в Палате депутатов, в Европарламенте и в Ватикане Папа Франциск. Не кто иной как президент Итальянской Республики Серджо Маттарелла в 2023 году посетил PizzAut в Монце по случаю Всемирного дня информирования об аутизме. Проект, вместе с различными ассоциациями и представителями всех партий, выступает за закон о предоставлении инвалидам площадок и возможностей для работы[23].

Идея оригинальная и революционная, но, как легко догадаться, трудностей и горестей тоже хватает, как уточняет сам Акампора в книге «Запрещено топтать мечты», где изложена история проекта: «Я согласился написать эту книгу, чтобы повторить нам самим и всем, что „запрещено топтать мечты”. Поэтому не ждите трактата по аутизму. Вместо этого вы прочтете рассказ о невероятном приключении, рожденном из желания внести маленький вклад в построение лучшего мира, более инклюзивного, более солидарного. Прочтете о тяжких трудах и разочарованиях, сюрпризах и радостях, о дружбе и любви. Я всего лишь папа мальчика-аутиста, обустроивший место, где другие аутисты обретут работу, достоинство и будущее»[24].

Это примеры того, как травма побуждает к солидарности и близости с теми, кто страдает, и в них травмированный находит самую действенную для себя помощь.

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Ср. V. Caretti — G. Craparo — A. Schimmenti (edd.), Memorie traumatiche e mentalizzazione, Roma, Astrolabio, 2013, 169 сл.

[2] Ср. P. Janet, L’état mental des hystériques, Paris, Alcan, 1911, 528.

[3] Ср. V. Caretti — G. Craparo — A. Schimmenti (edd.), Memorie traumatiche e mentalizzazione, цит., 171.

[4] Ср. L. Goldberg, The structure of phenotypic personality traits, в American Psychologist 48 (1993) 26–34.

[5] Ср. S. C. Kobasa — S. R. Maddi — S. Kahn, Hardiness and Health: A Prospective Study, в Journal of Personality and Social Psychology 42 (1982) 168–177.

[6] B. Bettelheim, Un genitore quasi perfetto, Milano, Feltrinelli, 1997, 59. Ср. A. Oliverio Ferraris, La forza d’animo. Cos’è e come possiamo insegnarla ai nostri figli, Milano, Rizzoli, 2004, 78–81.

[7] J. Bolwby, The Making and Breaking of Affectional Bonds, London, Tavistock, 1979, 129.

[8] F. Furedi, Il nuovo conformismo. Troppa psicologia nella vita quotidiana, Milano, Feltrinelli, 2008, 158.

[9] E. A. Swedo et Al., Prevalence of Adverse Childhood Experiences Among U.S. Adults — Behavioral Risk Factor Surveillance System, 2011–2020, в Morbidity and Mortality Weekly Report, n. 72, 2023, 707–715.

[10] Ср. M. A. Bellis et Al., Life Course Health Consequences and Associated Annual Costs of Adverse Childhood Experiences Across Europe and North America: A Systematic Review and Meta-Analysis, в The Lancet Public Health, vol. 4, 2019, e517–e528.

[11] M. T. Merrick et Al., Vital Signs: Estimated Proportion of Adult Health Problems Attributable to Adverse Childhood Experiences and Implications for Prevention – 25 States, 2015–2017, в Morbidity and Mortality Weekly Report, vol. 68, 2019, 999–1005.

[12] Life skills («жизненные компетенции») — умения, которые можно укрепить или развить благодаря надлежащим воспитательным воздействиям. Эти умения помогают справиться со стрессом и вообще с трудной жизненной ситуацией, позволяя взять ее под контроль (ср. G. Cucci, L’arte di vivere. Educare alla felicità, Milano, Àncora — La Civiltà Cattolica, 2019, 170–172).

[13] Ср. World Health Organization, Child maltreatment, 19 сентября 2022 г., www.who.int/news-room/fact-sheets/detail/child-maltreatment

[14] Ср. B. Cyrulnik, Autobiografia di uno spaventapasseri. Strategie per superare un trauma, Milano, Raffaello Cortina, 2009; B. Van der Kolk, Il corpo accusa il colpo. Mente, corpo e cervello nell’elaborazione delle memorie traumatiche, там же, 2015; C. Herbert — F. Didonna, Capire e superare il trauma. Una guida per comprendere e fronteggiare i traumi psichici, Trento, Erickson, 2020; J. L. Herman, Guarire dal trauma. Le conseguenze della violenza. Dall’abuso domestico al terrore politico, Roma, Giovanni Fioriti, 2024.

[15] D. J. Siegel, Mindfulness e cervello, Milano, Raffaello Cortina, 2009, 31. Ср. Дж. Куччи — Б. Варгезе, Терапия мыслей. Возвращение древней практики, в Civ. Catt. 2023 II 26–37.

[16] Ср. V. Caretti — G. Craparo — A. Schimmenti (edd.), Memorie traumatiche e mentalizzazione, цит., 183 сл.

[17] Там же, 177; текст слегка изменен.

[18] F. Shapiro, EMDR. Desensibilizzazione e rielaborazione attraverso movimenti oculari, Milano, McGraw-Hill, 2000, XII.

[19] Ср. там же, 5 сл.; 224–227.

[20] I. D. Yalom, Teoria e pratica della psicoterapia di gruppo, Torino, Bollati Boringhieri, 1997, 30.

[21] A. Galli, Fragilità. «Orfana di mio figlio, così sopravvivo», в Avvenire, 25 февраля 2024 г. Ассоциация называется A.M.A. Auto Mutuo Aiuto Ceprano (www.amaceprano.org).

[22] https://fondazionegiulia.org/; ср. G. Cecchettin — M. Franzoso, Cara Giulia. Quello che ho imparato da mia figlia, Milano, Rizzoli, 2024.

[23] Ср. G. A. Stella, PizzaAut, un’avventura gioiosa: l’entusiasmo batte i pregiudizi, в Corriere della Sera, 7 апреля 2024 г.

[24] N. Acampora — E. Soglio, Vietato calpestare i sogni. La straordinaria storia di PizzAut e dei suoi ragazzi, Milano, Solferino, 2024, 12.