«Мысли о религии» Блеза Паскаля

Четыреста лет назад, 19 июня 1623 года, родился французский философ Блез Паскаль. Он из тех мыслителей Нового времени, чью профессию трудно определить. В возрасте 16 лет Блез представил публике свою первую работу о конических секциях. В 19 лет сконструировал механический калькулятор, названный «Паскалиной», — предшественник наших компьютеров. В 24 года сумел экспериментально продемонстрировать существование пустоты, тем самым опровергнув теорию эфира. Спустя несколько лет заинтересовался расчетом вероятностей. После смерти отца и поступления сестры Жаклин в цистерцианский монастырь Пор-Рояль вращался в утонченном парижском обществе, где познакомился с картезианской философией: в салоне мадам де Сабле встретил, помимо прочих, эссеиста Франсуа де Ларошфуко.

Вечером 23 ноября 1654 года Паскаль пережил нечто, наложившее отпечаток на всю его последующую жизнь. В ту же ночь он написал о происшедшем на куске пергамента и с тех пор всегда носил его с собой зашитым под подкладку куртки. Так называемый Mémorial начинается с отсылки ко встрече Моисея с Богом в неопалимой купине: «Огонь. Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, не философов и ученых»^[1]. Эта фраза — визитная карточка религиозного философа Паскаля. С одной стороны, она сообщает о непосредственном восприятии Бога и служит выражением глубокой религиозности; с другой, автор размышляет о содержании своего опыта. Христианскому Богу Ветхого и Нового Завета он противопоставляет Бога философской или научной религиозности. Вывод ясен: этот второй Бог ни в ком не зажигает пылкого энтузиазма; никто не проливает «слез радости» о Боге философов, а живущий «отдельно от него» ни в чем не должен каяться^[2].

Янсенисты и иезуиты

В то время приверженцы янсенизма группировались вокруг монастыря Пор-Рояль, недалеко от Версаля. Движение, носившее имя фламандского епископа Корнелия Янсена (1585–1638) — латинизированная форма: Янсений, — в рамках споров XVII века о благодати требовало пересмотреть соответствующее учение св. Августина. В посмертно опубликованном трехтомнике Августин Янсений рассматривает природу человека, первородный грех, искупление, совершенное Иисусом Христом, и божественное предопределение. Как Августин отстаивал благодать Божию против пелагианской ереси, так Янсений сражается с богословием иезуитов, которых считает еретиками своего времени.

Августин обвинял Пелагия и его последователей в недостаточно серьезном отношении ко греху Адама и благодати Христа. Тот факт, что Бог создал человека хорошим, означал для них, что у каждого есть способность избежать зла и делать добро собственными силами. Августин, напротив, учил, что начиная с первородного греха люди могут избежать вечного проклятия только с помощью и по выбору Бога. Спор о божественной благодати был в то же время спором о свободе. Если спасение человека зависит в итоге от Бога, это значит, что человеческая воля ограничена: сколько бы усилий я ни прилагал, всего моего усердия не хватит, если не вмешается спасительная воля Божия. На этом фоне пелагиане выглядят защитниками человеческой свободы. Однако цена, которую они платят за свою позицию — умаление Божьей власти. Либо искупление зависит от воли отдельного человека, либо именно Бог решает, кто будет спасен.

В Новое время споры разгорелись снова. Испанский иезуит Луис де Молина (1535–1600) предложил формулировку, позволяющую примирить свободную волю человека с божественным предвидением. С этой целью он разработал теорию, неизменно вызывающую резкие возражения, о так называемом «среднем знании», благодаря которому Бог предвидит, как поведет себя каждый человек, оказавшись в такой-то ситуации. В соответствии с этим предвидением Бог определяет обстоятельства жизни для каждого человека. Следовательно, оказавшись в конкретной ситуации, человек принимает свободное решение действовать так, как предусмотрено Богом.

В своем толковании августиновского учения о благодати Янсений ставит иезуита Молину в один ряд с пелагианами. Однако, если учение Молины до сегодняшнего дня не было ни подтверждено, ни осуждено Папами, то Августин Янсения попал в Индекс запрещенных книг. В мае 1653 года папа Иннокентий X опубликовал перечень из пяти ошибок Янсения. Скоро выяснилось, что осужденные положения не содержатся буквально в книге Янсения. Янсенисты, признавая эти положения безусловно еретическими, утверждали, что они не соответствуют мысли автора. Среди последователей Янсения был богослов Антуан Арно; его сестра Анжелика — аббатиса цистерцианок Пор-Рояля. Арно, опубликовав весьма длинное письмо в защиту Янсения, попал под прицел на своем факультете. Его текст был изучен комиссией и объявлен еретическим. В конце января 1656 года Арно лишился кафедры в Сорбонне.

Тем временем Паскаль все плотнее сближался с кружком янсенистов Пор-Рояля. Здесь тридцатидвухлетний философ узнал об интригах против Арно и немедля сочинил насмешливое «Письмо к провинциалу». К лету 1657 года увидели свет 18 писем, и они имели большой коммерческий успех. Паскаль показал себя талантливым полемистом: обличал отрыв от жизни и противоречивость богословских словесных игр, возвращая религиозным вопросам их подлинную серьезность. Так, он критиковал богословов из Доминиканского ордена, поскольку с одной стороны они признавали, что все люди располагают «достаточной благодатью» (gratia sufficiens), чтобы делать добро, а с другой — привлекали дополнительную гипотезу о «действенной благодати» (gratia efficax). «Свет довольствуется словами, не многие входят в суть дела»^[3].

Но истинной мишенью нападок и насмешек в Письмах к провинциалу были иезуиты. В письмах с четвертого по десятое анонимный автор излагает свои беседы с неким отцом-иезуитом о нравственном богословии Ордена. Использованы многочисленные цитаты, иногда чудаковатые; между прочим, они взяты у испанца Антонио Эскобара-и-Мендосы (1589–1669). Исходный пункт — понятие актуальной благодати, которую иезуиты толковали, по-видимому, в том смысле, что Бог вменяет грех человеку, только если ранее дал ему знание зла. Таким образом, согласно Паскалю, закладываются основания для казуистики, приспосабливающей строгие евангельские критерии к человеческим нуждам. В качестве иллюстрации он рассказывает гротескную историю о поиске оснований для освобождения от заповеди о посте. Иезуит спросил у собеседника, тяжело ли ему ложиться спать без ужина. Когда тот ответил утвердительно, отец остался доволен: «Я очень рад, — ответил он, — что нашел это средство принести вам облегчение без греха. Ну же, вы вовсе не обязаны поститься»^[4].

О том, что Паскаля занимает не только сатира, свидетельствует десятое письмо. Анонимный автор обвиняет иезуита в том, что тот учит исповедников, что страх наказания служит достаточным основанием для отпущения грехов. «Так наши отцы освободили людей от тяжкой обязанности действительно любить Бога»^[5]. И тут становится ясна центральная мысль этой конфронтации. Для Паскаля значение имеет только любовь верующего к Богу. Эта любовь должна быть как можно совершеннее, к ней нельзя прибавлять никакой задней мысли или иных намерений. Паскаль обвиняет иезуитов в чрезмерной моральной снисходительности, поскольку они уделяют слишком много внимания конкретным обстоятельствам. К этому он прибавляет инсинуацию — нередко небезосновательную: дескать, духовные отцы-иезуиты служат прежде всего интересам сильных и богатых, укрепляя тем самым собственное влияние.

Защита христианства

Паскаль участвовал не только в математических и естественнонаучных дебатах, но и в спорах внутри французской Церкви. Читая сегодня его основную работу, Мысли, мы не должны пренебрегать этим обстоятельством. Тот же философ, который в споре о Янсении не желал подчиняться суждению ни Папы, ни Сорбонны, в Мемориале обещает «полное подчинение Иисусу Христу и моему руководителю»^[6]. Он не дает точного объяснения, почему его духовник, Луи-Исаак Леметр де Саси, племянник Арно, заслуживает большего доверия, чем другие клирики. Исследуя его философию религии, нужно очень внимательно присмотреться: подразумевает ли для него христианская вера слепое послушание кому бы то ни было.

Паскаль, еще пока работал над Письмами к провинциалу, начал приводить свои философско-религиозные размышления в систематическую форму. Его целью было защитить христианство от возражений, выдвигаемых образованными людьми того времени. Но он умер 19 августа 1662 года, в 39 лет, не успев закончить свою Апологию христианства. Он оставил около тысячи заметок, половина была опубликована в 1670 году его друзьями под названием Мысли о религии и других предметах. Поскольку это только фрагменты, текст по сей день вызывает у редакторов значительные затруднения. Конечно, сохранился собственноручный текст, но заметки Паскаля располагаются в абсолютно случайной последовательности, как их наклеил на большие листы его племянник. Сам Паскаль распределил свои заметки по тематическим сериям. К счастью, сохранились две тогдашних рукописных копии фрагментов, упорядоченных по сериям. Однако эти копии, очевидно, подверглись редактуре и полностью не совпадают между собой в плане группировки. Поэтому в наше время есть разные издания Мыслей, с разной нумерацией фрагментов.

Философы и богословы всевозможного толка обсуждают одну из тем Паскаля, известную под названием «пари»; в ней наш мыслитель выступает и в роли математика. Рассуждение строится на двух предпосылках, из которых, пожалуй, только первая найдет отклик у наших современников. Паскаль исходит из того, что все теоретические попытки доказать существование Бога терпят неудачу, потому что веру если и можно защитить посредством разума, то никак нельзя доказать. Вторую гипотезу Паскаля сегодняшние читатели вряд ли поддержат столь же единодушно. Она гласит, что некоторые люди — конечно, не все — предназначены Богом для жизни в вечном блаженстве. Эту жизнь человек, разумеется, не может добыть себе сам. Но некоторые могут надеяться на ее достижение, а условие для этого — христианская вера.

Итак, тема пари должна доказать, что в этой ситуации абсолютно разумно поверить в Бога. Ведь если Бог действительно существует, верующий может получить вечную жизнь; если же Бога нет, верующий теряет лишь несколько земных благ, каких он себя лишил, живя религиозно. Для неверующих верно обратное: если Бог существует, им грозит опасность потерять вечную жизнь; если же Бога нет, они по крайней мере не терпят бесполезных лишений. Но с учетом диспропорции между конечной земной жизнью и бесконечной вечной жизнью, выбрать христианскую веру представляется разумным на основании простого расчета. Кто верит, тот делает ставку на «бесконечный выигрыш»^[7].

Возражениями Паскалю заполнены целые книжные шкафы, но от многих ускользает подлинный итог: из невозможности с уверенностью доказать существование Бога отнюдь не вытекает бессилие человеческого разума в религиозных вопросах. Кто хочет привести других к вере, не прибегая к насилию или манипуляции, тот должен использовать разум. Своим пари Паскаль указывает на тот очевидный факт, что неразумно не обращать никакого внимания на возможность придать жизни смысл через религию. В этом контексте следует понимать высказывание Паскаля, постоянно цитируемое: у сердца есть доводы (raisons), неведомые разуму (raison)^[8]. Доводы сердца отнюдь не противоречат разуму, но это размышления, которые касаются отдельных людей в их жизни.

Несчастье по нашей вине?

Новизна Паскалевой апологии состоит в его антропологическом подходе. Паскаль подчеркивает в равной мере сильные и слабые стороны человеческой природы. Он не оптимист чистой воды, но и не тотальный пессимист. С одной стороны, он, достигший успеха в качестве молодого научного гения, знает о своей интеллектуальной одаренности. С другой стороны, всю жизнь у него шаткое здоровье, перед обращением он прошел через депрессивный кризис. В Мыслях он описывает человеческую жизнь как поиск, часто тщетный, истины и счастья. Человек хочет понять себя самого и мир, но от него сокрыты самые тесные связи; стремится к беззаботной жизни, но в какой-то момент терпит разочарование. Многие в ответ на это ищут убежища в удовольствиях.

Паскаль зорко анализирует divertissement — развлечение, отвлечение. Из жизни парижского высшего света он заимствует иронический пример: охоту на зайца. Получить зверька в собственность — это никому не нужно. Если зайца купить, «он нас не защитит от зрелища смерти и бедствий, от нее отвлекающих, а вот охота — да, защищает»^[9]. Подобным же образом, кто ищет покоя, тот его хранит лишь недолгое время, а потом снова бросается в суматоху.

В отличие от многих экзистенциалистов, которые придут позже, Паскаль не довольствуется констатацией того, что ограниченное знание и преходящая удача присущи человеческой природе, но задается вопросом о причинах. Почему человек стремится к чему-то большему, если не может этого достичь? Почему никто не достигает того, к чему стремится? Вместо того чтобы определить стремление просто как иллюзию, а тщету назвать трагической, философ берет объяснительную модель из иудео-христианской традиции. В библейской истории о первородном грехе он усматривает религиозное объяснение тому, что должно остаться загадкой для антропологии. Нынешнее плачевное положение контрастирует с изначальным величием человека. «Если бы человек всегда был порочен, то не имел бы никакого представления ни об истине, ни о блаженстве»^[10].

Насколько далек Паскаль от читателей нашего времени — об этом можно судить по его отношениям с библейским текстом. Паскаль полагает, что глава 3 книги Бытия — это составленный Моисеем рассказ об историческом событии, имевшем место в начале истории человечества. Паскалю неведомо этиологическое толкование рассказа о первородном грехе, предложенное историко-критической экзегезой, которая войдет в силу через несколько десятилетий после его смерти. Паскаль исходит из того, что рассказ передавался по непрерывной цепочке мужчин и женщин, надежных свидетелей. Кроме того, он верит, что вина Адама, с ее последствиями, перешла на все дальнейшие поколения. Поэтому для него «изумительно, что самая давняя тайна нашего знания, тайна о передаче греха, есть то, без чего мы вообще не можем познать себя»^[11].

На некритичное, наивное отношение Паскаля к библейскому откровению можно реагировать по-разному: одна крайность — объявить безнадежным философа и мыслителя, не дожившего до эпохи Просвещения; другая — пытаться гармонизировать пророчества и чудеса с картиной мира, предлагаемой естественными науками. На наш взгляд, не учтен аспект, из-за которого христианство держится или падает в качестве религии искупления. На каком основании Бог обещает человеку улучшение его положения, если человек не несет никакой ответственности за свои несчастья? Что бы мы ни думали о тайне первородного греха, она достигает того эффекта, ради которого Паскаль ее использует. Первородный грех объясняет, почему, несмотря на всю плачевность нашего положения, отнюдь не неразумно ожидать искупления от Бога, сотворившего Адама и его потомков.

Стать христианами

Если теперь отвлечься от дискуссии о достоверности Священного Писания, напрасно мы будем искать в Апологии Паскаля философские или богословские аргументы в пользу христианства. И это неслучайно. В разделе, содержащем знаменитое пари, автор вкладывает в уста своего воображаемого собеседника вопрос: что сделать, чтобы прийти к вере? Ответ: не следует преумножать доказательства существования Бога, но нужно сократить число собственных страстей. Путь, ведущий к вере, — не чисто умственное усилие, он состоит не просто в размышлении о том, уместно ли заключить пари. Поскольку Паскаль полагает, что его ответ не удовлетворил собеседника, то прибавляет ссылку на тех, кто уже далеко продвинулся в вере: «Поступайте так же, как они начинали: все делая, как если бы уже верили, беря святую воду, заказывая мессы и т. д.» ^[12].

Кому по душе стереотипное представление о Паскале — ханже и реакционере, тот здесь найдет искомое. Для некоторых комментаторов Паскаль — прототип математика и натуралиста, чрезвычайно одаренный, но в религиозных вопросах он, дескать, упрямо держится за народную религиозность, усвоенную в детстве. Это впечатление подтверждается почти легендарными обстоятельствами чудесного исцеления его племянницы Маргариты Перье от гнойного свища. Сочли, что исцеление произвела реликвия — частица тернового венца Христова. Это произошло 24 марта 1656 года, в разгар полемики о янсенистах, в которой Паскаль поучаствовал Письмами к провинциалу. Многие увидели в чуде божественное подтверждение правоты Арно и его сторонников. От Паскаля до нас дошло свидетельство о событии, заверенное нотариусом. По мнению некоторых исследователей, именно встреча с чудом в собственной семье побудила Паскаля к написанию Мыслей.

Паскаль — масштабный мыслитель. Считать его приверженцем слепой веры или фидеизма — в корне неверно. Назвать его представителем традиционного церковного благочестия? А как тогда быть с тем фактом, что он не подчинил церковному учительству свое суждение в диспуте о благодати, но склонял французское общественное мнение к янсенизму? Видеть в Паскале прежде всего борца за применение разума в защиту христианства — значит закрывать глаза на его эмоциональную религиозность. А пассаж о пользовании святой водой и служении месс можно понять, в очень общем смысле, и как напоминание о том, что религия не обходится без каких-то общих жестов, что религия не частное дело. И нельзя не учитывать, что обрядовое действие — только начало пути к вере. Христианство не плод рациональной дедукции, но еще ошибочнее думать, что оно исчерпывается внешними действиями.

Паскаль выстраивает градуированную шкалу из трех порядков, меж которыми движемся мы, люди. Шкала начинается с естественного порядка тел. Выше, отделенный бесконечным расстоянием, располагается порядок духов (esprits). Исследованию этих двух порядков посвящают себя науки. Над всеми истинами телесного или духовного мира, доступными нашему пониманию, для христиан находится двойная заповедь о любви к Богу и ближнему. Паскаль силится выстроить математическое сравнение: «Бесконечное расстояние между телами и умами (esprits) есть образ расстояния, бесконечно более бесконечного, между умами и любовью»^[13]. Мыслитель, несомненно, прав: в эпоху, когда сокращается религиозная практика, а библейское откровение сталкивается со скептицизмом, христианство сумеет быть убедительным, только если религиозной вере соответствует порядок, воспринимаемый нами как иной, чем те, что находятся в мире.

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

^[1]  Б. Паскаль, Мысли, 757.

^[2]  Там же.

^[3]  Б. Паскаль, Письма к провинциалу. Первое письмо.

^[4]  Его же, Письма к провинциалу. Пятое письмо.

^[5]  Его же, Письма к провинциалу. Десятое письмо.

^[6]  Б. Паскаль, Мысли, № 757.

^[7]  Его же, Мысли, 681.

^[8]  Ср. там же.

^[9]  Его же, Мысли, 168.

^[10] Его же, Мысли, 164.

^[11] Там же.

^[12] Его же, Мысли, 681.

^[13] Его же, Мысли, 339.