Исцеление раненой Церкви: уроки Руанды после геноцида

Марсель Увинеза SJ

Через двадцать девять лет после геноцида тутси в Руанде многие по-прежнему спрашивают себя, как могло произойти подобное преступление, унесшее жизни почти миллиона человек всего за 100 дней, при этом остальной мир молча наблюдал за происходящим. В статье предпринята попытка реконструировать солидарную память о чудовищном событии, автор рассматривает отдаленные причины геноцида и размышляет об ответственности Католической Церкви. Как написал Ж. Ж. Карне, неспособность быть беспристрастной «стоила Церкви ее независимости и пророческого гласа, оставив бессильной перед лицом эскалации насилия». Какие уроки из этого нужно извлечь?

***

Введение

Летом 2002 года в Вене один руандийский богослов встречался с представителями австрийской католической прессы. По этому случаю ему задавали разные серьезные вопросы, в том числе следующий: «Какой образ, на ваш взгляд, точно передает нынешнее положение дел в Руанде?» Не задумываясь, он ответил: «Кладбище и строительная площадка». Он был хорошо знаком с реалиями, пережитыми страной, но не смог описать их так, как хотел бы. Однако, возможно, более точного образа для описания Руанды и не было: кладбище, ведь каждый холм был омыт кровью невинных людей, чьи останки поспешно погребали прямо на месте казни. И строительная площадка, потому что мы стремимся восстановить страну, чтобы заполнить бездны горя и отчаяния, изменившие ее пейзаж.

Спустя двадцать девять лет после геноцида против тутси под руководством правящих властей многие по-прежнему задаются вопросом, как могло произойти столь чудовищное преступление, унесшее почти миллион жизней всего за 100 дней¹. Вспоминая чудовищное прошлое Руанды, мы должны спросить себя: как стало возможным убить стольких людей, и при этом весь остальной мир молча наблюдал за происходящим?

Отдаленные составляющие геноцида

Именно проблемная история Руанды и сопутствующие ей разносторонние факторы взрастили корни геноцида тутси. Среди определяющих причин следует выделить злоупотребление властью, концепцию ошибочной и некритичной лояльности, этничность личности и алчность. Среди прочих факторов: «страх, ненависть, месть, невежество, глупость, обманы, угодливость, пренебрежение, чувства разного рода»². Все это обусловило убийство почти миллиона тутси и, тем самым, привело к тому, что любой, кто не соглашался с политикой геноцида, в свою очередь становился угрозой и мишенью. «Все жертвы идеологии Hutu Power (Власть хуту — прим. пер.) были невиновны. То были мужчины и женщины, взрослые и дети; преследуемые словно «добыча охотника», у них не было ни власти, ни намерения причинить вред»³.

Убийства происходили в религиозных и общественных местах, таких как церкви, школы и административные здания: дома утешения и молитвы превратились в бойни. Филипп Гуревич использует удивительное выражение «геноцид по соседству» для описания социальной и психологической близости между палачами, жертвами и зрителями⁴.

Какие отдаленные причины конфликтов в Руанде можно выделить? Во главе списка, безусловно, следует поставить кодификацию расовых и этнических условий. Процитируем Ива Тернона: «Геноцид против тутси — прямое следствие этнического прочтения истории Руанды. Миф о трех расах — тва, хуту и тутси, — последовательно укоренившихся на этой территории, и борьба между хамитскими захватчиками, тутси, и банту, хуту, — абсурд, изобретенный в XIX веке европейцами и пропагандировавшийся бельгийской администрацией в тридцатые годы»⁵. Межчеловеческие отношения в Руанде рассматривались через призму «этнической», а по факту даже экономической стратификации, как до, так и после 1962 года, когда страна объявила независимость. Такая расистская колониальная идентификация дорого стоила Руанде.

Проблема идентичности обострилась и прояснилась в конце XIX столетия. Считалось, что правящие élite стоят над рядовыми руандийцами. «Слово «тутси» […] стало термином, относящимся к группе élite в целом, а термин «хуту» отождествлялся с рядовыми народными массами»⁶. Когда европейцы впервые вступили на земли Руанды в конце XIX века, обобщенное определение группы тутси как повелевающих скотоводов и хуту — как подданных им земледельцев «получило распространение […], но пока не окончательно закрепилось по всей стране»⁷. Правящие кланы совершили ошибку, приняв теорию о собственном превосходстве над прочими социальными группами Руанды, и воспользовались этой теорией для извлечения собственной выгоды. Как утверждает Иэн Линден, «специфическое осмысление прошлого в передаче правителей из числа тутси, подкрепленное авторитетом католического духовенства, повлияло на политическое сознание руандийцев и, одновременно, европейцев»⁸. Суровая истина заключается в том, что бельгийское правительство трансформировало спорные «ярлыки» в окончательную идентичную принадлежность.

Вовлечение Церкви в трагическое прошлое Руанды

Колониальная эра в Руанде началась в 1885 году с Берлинской конференции, установившей колонизацию и раздел Африки между европейскими силами. Руанда и Бурунди стали немецкими протекторатами; немецкие колонисты и аристократия тутси работали бок о бок с Белыми отцами в деле освоения и возделывания земель. Тем не менее, во время Первой мировой войны бельгийская армия атаковала страну, разбила малочисленный немецкий контингент, и в 1922 году Руанда стала бельгийской колонией⁹. Бельгийские колонии также тесно сотрудничали с Белыми отцами, большинство из которых были французами. В том же году был назначен Апостольский викарий Руанды, монсеньор Леон Класс, оказавший огромное влияние на историю страны¹⁰. В двадцатые годы Церковь учредила элитную школу Groupe Scolaire d’Astrida, целью которой была подготовка детей из числа тутси к работе на руководящих постах администрации колониальной системы. Именно с этого момента Церковь начала играть центральную роль в сложной истории Руанды.

Небезосновательно утверждение, что отдаленная причина раздела Руанды коренится в поддержании неравной социальной стратификации в стране и, что еще намного важнее, в том факте, что «бывшая некогда гибкой этническая граница, которую ученики из числа хуту могли преодолеть […] при бельгийской администрации стала непреодолимым кастовым барьером, определявшим доступ к ключевым политическим позициям»¹¹.

Двойственная роль иерархов Церкви в трагической истории Руанды

Первые миссионеры прибыли в Руанду в начале XX века. Роль служителей евангелизации поначалу должна была опираться на непоколебимые основания, с целью отвоевать себе место при дворе короля Юхи V Мусинги, бескомпромиссного монарха, правившего с 1896 по 1931 год, чья власть была неоспорима. Их неспособность справиться со структурной несправедливостью ухудшилась, когда иерархия «во времена Класса и Рихарда Кандта провозгласила своим долгом следовать предписаниям, нацеленным на уважение к авторитету тутси»¹². Епископ Класс «сделал все, чтобы подавить симпатии и сочувствие к хуту среди духовенства»¹³. Предпочтение, отданное кланам, возглавляемым тутси, и негативное восприятие хуту заложили основы для ошибочных пастырских решений. Следующие слова Класса свидетельствуют о его явной поддержке структурной несправедливости: «Я пользуюсь этими обстоятельствами, чтобы призвать вас [его миссионерских сотрудников] с обновленным рвением как можно скорее заняться религиозным воспитанием, катехуменатом, обращением юных mututsi: вождей и прочих молодых мужчин batutsi, не пренебрегая при этом долгом содействовать обращению и религиозному воспитанию юных мирянок batutsi. Все это абсолютно необходимо»¹⁴. Хотя его поступки и служение нельзя свести к одной цитате, она показательна: справедливо утверждать, что епископ отдавал явное предпочтение тутси. Позиция Класса и подчиненных ему священников подпитывала недовольство хуту к представителям тутси, многие семинаристы из числа хуту бросали учебу и подготовку к священству, чтобы получить дипломы педагогов или медицинских работников.

Учитывая политические решения Класса, достаточно очевидно, что «к концу Второй мировой войны в Руанде была не просто Церковь, в которой доминировали тутси; здесь сложилась Государственная Церковь»¹⁵. Возлагая ответственность за политические решения исключительно на тутси, «бельгийцы и их партнеры-миссионеры создали касту даже из беднейших тутси, ощущавших себя, как правило, членами привилегированного круга, из которого хуту были исключены навсегда»¹⁶. «Брак» Церкви и государства имел роковые последствия.

Среди источников внутренних церковных и социальных проблем пятидесятых годов выделялся тот факт, что многие élite из числа тутси, включая духовенство, все больше не доверяли бельгийским колониалистам, но при этом были неспособны к самокритике, поскольку «их критика игнорировала внутреннюю стратификацию руандийского общества»¹⁷. И колониальная администрация, и католические миссионеры видели существующее неравенство, но, несмотря на это, легко соглашались с идеей, что «социальные различия и неравенства связаны с расовыми отличиями, в том смысле, что экономическая, политическая и юридическая власть по сути сосредоточены в руках одной расы»¹⁸. Такое восприятие неравенства — не что иное, как рана на теле Церкви, нравственная несостоятельность, соглашательство, пассивный взгляд на «людей, терпящих произвол […], хотя у нас есть средства помочь им»¹⁹.

Уроки церковных иерархов

Следование политическим интересам без нравственных требований нанесли Руанде раны. Руандийские церкви в период после провозглашения независимости не извлекли пользу из опыта конца пятидесятых годов, когда немногие хуту, получив образование, чему поначалу способствовали миссионеры, начали восстания, требуя уважать свои политические интересы. В колониальной и постколониальной Руанде, цитируя Карни, неспособность быть беспристрастной «стоила Церкви независимости и пророческого голоса, оставив ее бессильной перед лицом эскалации насилия со стороны ее государственного союзника»²⁰. Итак, в некоторых случаях религиозные институции выступали не в качестве проводников перемен, а как хранители обычаев, одобряя существующие структуры. Христианские церкви пожинали плоды неискренности и двойных стандартов своих церковных лидеров и христианских общин. Иерархи Церкви не смогли предложить альтернативу и надежду на перспективу исхода проблемной истории Руанды.

Очевидно, что Церкви не извлекли ценный урок из периода, предшествовавшего независимости. «Если в колониальный период миссионеры оказали решающее влияние на укрепление власти тутси […], то после провозглашения независимости Церкви сыграли важную роль в консолидации власти хуту […]. Церковь начала оказывать поддержку не тутси, а хуту, по-прежнему открыто вмешиваясь в этническую политику»²¹. С оглядкой назад становится понятно, почему в 2017 году Папа Франциск просил «прощения у Бога за грехи и недостатки Церкви и ее членов — в том числе священников, монашествующих, посвященных лиц, — тех, кто поддался ненависти и насилию, предав евангельскую миссию»²². Подобным образом каялись в своем падении и молились о прощении и руандийские епископы.

Тем не менее, мы должны напомнить о тех немногих церковных деятелях, кто стремился к реформе. Монсеньор Тадде Нсенгьюмва (тогдашний епископ Кабгайи) «в январе 1991 года опубликовал пастырское послание, в котором обвинял Католическую Церковь в том, что она стала «колоссом на глиняных ногах», отказывающимся использовать свою власть во благо, и призывал ее реформировать собственные структуры»²³. Нсенгьюмва был исключением на фоне соглашательства католической иерархии во время насилия. В пастырском послании к епархии в декабре 1991 года он предложил четкий анализ религиозного и политического положения дел в Руанде. Вот некоторые наглядные пункты документа: 1) Хотя большая часть руандийского народа десятилетия назад обратилась в христианство, большинство из новообращенных не умеют жить христианскими ценностями. 2) Обряды в руандийских храмах не отражают глубинные убеждения людей. 3) Связь Церкви с государством скомпрометировала нравственную позицию первой в обществе. 4) Некоторые политические партии сформированы на основе оппортунизма. 5) И Церковь, и государство соглашаются друг с другом по вопросу социального греха в стране; десятилетиями практикуется этническая дискриминация в школах, положение бедных слоев обычно замалчивается. Наконец, Церковь должна примкнуть к рядам обездоленных и положить конец своему союзу с государством.

Нсенгьюмва критиковал Католическую Церковь за пассивность и соучастие в эскалации насилия²⁴. Его слова описывают бесспорное институциональное банкротство и соучастие руандийской Церкви в геноциде.

Некоторые уроки для мира

Если из этой чудовищной истории Церковь в Руанде, Африканский континент и, наконец, mutatis mutandis, Вселенская Церковь и все человечество и смогут извлечь урок, то он заключается в необходимости глубоко и искренне стараться искоренять подобное. То, что внешне живая, преимущественно и показательно христианская (более того, католическая) община может оказаться вовлеченной в столь кровавые события, заставляет Церковь задуматься, во-первых, о шкале ценностей, применяемой к оценке, что для того или иного народа означает быть «христианским», и, далее, обсудить методы, используемые для реализации этого условия. Каковы были критерии и цели, на которых строилась и откуда черпала информацию миссионерская евангелизация руандийского народа? До какой степени мотивация и методы были верны и приносили плоды в воплощении Евангелия в жизни местного населения? Какие педагогические и катехетические модели в настоящем наиболее соответствуют евангельскому ядру? Уроки, извлеченные из анализа событий руандийской катастрофы — прежде всего, именно в рамках африканского католичества — могут способствовать поиску нового способа передачи ценностей Евангелия и научению жить ими: новой евангелизации. Богословие развивается не в вакууме, и должно находить конкретное практическое применение. Поэтому «нельзя отделять системное богословие от исторического, истину от истории»²⁵.

Во-вторых, наша Церковь должна исполнять пророческую роль, ведя народ к большему единству между культурными практиками, благочестием, молитвами, повседневной жизнью и соблюдением слов и заповедей Божиих. Если серьезно относиться к вызовам современной Руанды, особенно — к задаче восстановить доверие к нашим приходам, общинам, мы должны стать более пророческой Церковью, которая постигла бы «мистику открытых очей», используя слова немецкого богослова Йоханна Баптиста Метца. Речь идет «о мистике, которая, прежде всего, делает видимым всякое невидимое и неудобное для видения страдание и — удобно ли это, или доставляет неудобства — обращает на него внимание и берет на себя за него ответственность из любви к Богу, Который есть Друг человека»²⁶.

Восстановление трагически израненного доверия — огромная задача. Она требует смелых поступков, показывающих смысл и реальности, и трансцендентного. В конечном счете, нужен новый образ действия и бытия. Геноцид тутси в 1994 году показал, что христианская евангелизация не смогла в полной мере выковать новую культуру, способную принять путь Христов. Стремление добиться справедливости в Руанде, наказав génocidaires (вершителей геноцида — прим. пер.) без погружения в пласты исторического наследия бельгийского колониализма и постколониальной политики, без изучения методов формирования в обществе отчуждения, подозрения и насилия — всего, что стало толчком для геноцида, — обречено на провал. Более того, игнорирование всего этого может создать новые причины для несправедливости в обществе, чреватые очередным витком насилия. Богословие должно вести христиан ко встрече с культурной разобщенностью и к отдалению от языческой культуры. Если мы ежедневно читаем Евангелие, но поддаемся политическим манипуляциям, нацеленным на достижение власти, или потворствуем беззаконию, что ведет к смертельным конфликтам одних против других, мы, однозначно, до сих пор не поняли, о чем нам говорит Евангелие.

Неспособность Церкви и теологов осудить этническую дискриминацию, приведшую к геноциду, заставляет всех нас, в духе увещевания Марио Агуилара, решить «неотложную задачу по созданию теологии освобождения, которая позволит говорить жертвам и богословам»²⁷. Богословы, работающие рядом с коренными народами по всему миру, сталкиваются с похожими проблемами, слушая воспоминания о массовых убийствах миллионов детей, женщин и мужчин, происходивших и по-прежнему происходящих практически на всех континентах, в результате чего многие народы оказываются на грани истребления. Богословам, работающим среди армянского народа, приходится решать схожие проблемы памяти о геноциде, развернутом против этого народа в Османской Империи и Турецкой Республике. Богословы, работающие в Германии, по-прежнему должны продолжать решать вопросы не только в связи с памятью о Холокосте, но и в связи с сегодняшним ростом антисемитизма в этой стране, в Европе и в Соединенных Штатах. Богословы, особенно белые богословы, после долгого замалчивания обвинений в геноциде, прозвучавших в 1951 году в ООН как от коренных народов, так и от афроамериканцев, требовавших смягчить последствия трех веков рабства, репрессий, линчевания, насилия и жестокости полиции, должны не только слушать голоса этих обездоленных народов, но провести очистительное испытание, через которое смогут занять свое место рядом с ними.

Пятый урок: помнить о вреде, нанесенном другим — отдельным лицам и группам — равноценно смелости принять на себя ответственность. Рискнуть принять на себя коллективную ответственность за прошлые ошибки — сложная задача, ее нельзя взвалить против воли, под угрозой или скрепя сердце. Хотя принятие коллективной ответственности за прошлые ошибки не в состоянии упразднить причиненный вред или облегчить его тяжесть, этот акт, по мнению Джеффри Блуштейна, знаменует «ретроактивное изменение сути бесчестного прошлого»²⁸. Отныне преступление обретает иной смысл, поскольку осознается как ошибка, влекущая за собой ответственность, которую необходимо принять. И еще одна цитата из Блуштейна: «Принимая бремя явки с повинной, ответственная группа демонстрирует готовность взять на себя горе и смирение ради жертв и тем самым символически подтверждает то, что отрицалось ранее, а именно: моральную позицию жертв»²⁹.

Наконец, известно, что во время геноцида «было распространено, причем в самых жестоких формах», половое насилие. По приказу вождей, его главной целью стали женщины из числа тутси. По подсчетам, от 250 000 до 500 000 женщин были изнасилованы ополченцами, génocidaires, правительственными чиновниками и гражданскими лицами, во многих случаях насильники были соседями или даже родственниками выжившей жертвы. Сообщается о следующих актах полового насилия: изнасилование, сексуальная пытка, нанесение увечий, насильственный инцест, сексуальное рабство, насильственное «бракосочетание». За минувшие 29 лет множество женщин страдало из-за травм вследствие пережитого сексуального насилия, из-за его тяжелых физических и психологических последствий, а также из-за социальной стигматизации, зачастую сопровождающей жертв полового насилия³⁰.

Заключение

При размышлении над опытом ран и шрамов, нанесенных Руанде, становится очевидно, что все мы — дети наших культур, природной и социальной среды, образования, семейного и социального опыта и, в конечном счете, нашего отношения к Богу³¹. Все это влияет — но не определяет — на то, кем мы являемся и кем станем. Богословие, которое можно извлечь из ран Руанды, не должно всего лишь вызывать жалость к этой маленькой холмистой стране в Центральной Африке. Размышление об этом прежде всего должно помочь читателю и человечеству хотя бы отчасти понять, почему мы те, кто мы есть, и как разные условия и обстоятельства влияют на наши решения и даже формируют их и необходимое обновление церковной изобретательности, потребность созидать заслуживающую доверия и подлинную Церковь. В конечном счете Руанда — зеркало для человечества и для его лучшего будущего.

***

ПРИМЕЧАНИЯ: