Тициано Феррарони SJ
Среди многих выражений, используемых в духовной традиции для обозначения дьявола, есть и такое: «враг человеческой природы». Его нам передал Игнатий Лойола. Оно появляется в нескольких важных местах его трудов. Статья исследует первоначальный смысл этого выражения, принимая во внимание средневековое восприятие самого Игнатия, и ставит вопрос о его актуальности сегодня. Отмечается, что это выражение является откровением эсхатологической борьбы, происходящей в сердце каждого человека, где на кону стоит именно толкование человеческой природы и полной реализации человека в Боге. Автор статьи — профессор духовного богословия Папского богословского факультета Южной Италии, Кафедра Сан-Луиджи, Неаполь.
***
Христианская традиция всегда стремилась предостеречь нас от злого присутствия, которое, хотя и не может соперничать с Богом в достоинстве и силе, стремится испортить Его творение, пытаясь помешать спасению человека и в целом исполнению творения. Столетиями формулировались многочисленные грани и оттенки способа действия этого присутствия , и так много названий было дано ему. Большинство из них — обычные имена, более или менее образные, иногда персонифицированные, каждое из которых выражает какую-то свою характеристику: сатана (обвинитель), дьявол (разделитель), лукавый, змей, дракон, демон и т. д.[1]. Есть еще обращение «Люцифер» — «светоносец», которое первоначально было обращением к Христу, но с течением веков стало именем ангела, восставшего против Бога из гордости[2].
Признано, что это злое присутствие обладает собственной волей и свободой, а значит и достоинством разумного существа, «личности». Добавим, что иногда о нем говорят в единственном числе, а иногда во множественном (бесы, дьяволы, княжества и силы и т. д.). Кажется, что так много имен и так много представлений необходимо для обозначения присутствия, которое не имеет собственного имени и лица, чья тактика состоит именно в том, чтобы освободиться от любой попытки понять и постичь его.
Уникальное высказывание Игнатия Лойолы
Игнатий Лойола, человек, укорененный в чувстве Церкви[3], безоговорочно принял традиционные представления о дьяволе: об этом свидетельствует тот факт, что во время Первой недели Духовных упражнений, когда упражняющемуся предлагается размышлять о динамике греха, начиная с падения ангелов, несколько слов, которые в книге посвящены этому эпизоду, отражают классическую демонологию (ср. ДУ 50). Однако при ближайшем рассмотрении видно, что не все термины, унаследованные от традиции для обозначения этого злого присутствия, имеют одинаковый вес для Игнатия: не случайно слово Satanás редко появляется в его трудах[4], термин diablo никогда не выходит из-под его пера, а вместо него несколько раз появляется слово demon. Затем Игнатий использует выражение espíritu malo («злой дух») для обозначения действия, которое дьявол совершает в человеческом сердце, внушая вредоносные мысли в противоположность добрым, предлагаемым Духом Божьим[5].
Однако наше внимание привлекает тот факт, что любимый термин Игнатия для описания этой злой сущности — enemigo (враг)[6]. Иногда он добавляет к этому термину уточнение de natura humana (человеческой природы) с некоторыми вариациями. Только один раз встречается синоним adversario (противник или неприятель) (ДУ 13). Поэтому мы замечаем, что как бы Игнатий ни ставил себя в рамки преемственности традиции, тот факт, что он отдает предпочтение некоторым терминам, свидетельствует об определенной чувствительности или даже о решительном выборе. Говорить о дьяволе, используя термин «враг», значит предполагать определенную перспективу, а говорить о нем в более конкретных терминах — «враг человеческой природы» — предполагает определенное видение человека, Бога и самого дьявола, а также определенное понимание того, как они действуют и взаимодействуют.
Выражение enemigo de natura humana (враг человеческой природы) встречается семь раз в книге «Духовные упражнения»[7], только один раз в Конституциях Общества Иисуса[8], но в «Письмах и наставлениях» мы встречаем его с особенной частотой.
Конечно, Игнатий не первый, кто назвал дьявола врагом. Уже в притче о пшенице и плевелах можно найти использование этого термина по отношению к нему: «Враг, посеявший плевелы, есть диавол» (Мф 13, 39). Поэтому многие духовные авторы, начиная с самых ранних веков, изобиловали описанием козней «противника» и предлагали средства для их обезвреживания. Игнатий следует по этому пути, но делает это со своей оригинальностью: не будем забывать, что он был человеком Средневековья и, более того, в молодости он носил титул идальго (рыцарь). Война входила в семантический горизонт средневекового человека, который смотрел на мир, разделяя его на друзей для защиты и врагов для борьбы, и тем более этот менталитет пронизывал человека, который был рыцарем, олицетворением защиты чести и справедливости и борьбы с врагом.
Поэтому неудивительно, что, когда Игнатий предложил Духовные упражнения, он использовал именно эту рыцарскую «гордость», чтобы привести в движение привязанности упражняющегося. Яркими примерами являются упражнение «Призыв царя» (см. ДУ 91–98) и размышление «О двух хоругвях» (см. ДУ 136–147) — два упражнения, составляющие основу предложения Игнатия. В первом случае речь идет о призвании служить царю (сначала земному, а затем, a fortiori, вечному) в его борьбе с врагами во имя блага человечества; во втором — об ученичестве, чтобы упражняющийся научился разоблачать вражеские соблазны и убедился, что служит под правильным стягом.
Отметим, однако, что, хотя язык войны пронизывает эти два упражнения, он принимается и интерпретируется в новой перспективе: постепенно упражняющийся понимает, что враги, которых следует бояться, — это не люди, которые, напротив, рассматриваются Христом как друзья, которых Он хочет привести к Отцу. Вместо этого упражняющийся обнаруживает, что «настоящий» враг тот, который действует внутри него, посягая на его сердце. Именно сердце станет местом битвы. Не это ли пережил сам Иньиго, когда во время выздоровления после ранения в Памплоне он в какой-то момент понял, что врагами, с которыми нужно бороться, были не французы, а те голоса внутри него, которые атаковали его и завладели его сердцем, заставляя его чувствовать «скуку и недовольство» (Рассказ паломника о своей жизни, 8)?
Теперь перейдем к выражению Игнатия, который добавляет уточнение «человеческой природы» к классическому термину «враг». Если рассматривать Упражнения как личное путешествие, в котором упражняющийся идет к исполнению своей природы, заключающейся в том, что он является творением, направленным к Богу (ср. «Начало и основание», ДУ 23), то «врагом человеческой природы» будет тот, кто делает все возможное, чтобы помешать этому пути человеческого исполнения: он будет пытаться отвлечь человека от его основного направления (т. е. от Бога) и заставит его свернуть с этого пути, предлагая отвлекающие факторы, внушая мысли, которые делают усилия невыносимыми, обескураживают, чтобы человек остановился или даже повернул назад.
В «Правилах ощущения и познания различных движений, происходящих в душе», относящихся к Первой и Второй неделям упражнений (см. ДУ 313–336), содержится подробное описание различных способов, с помощью которых враг пытается выполнить эту задачу. Если природа человека находит свое основание и реализацию в отношениях с Богом, то враг человеческой природы будет всячески пытаться ослабить, а то и разорвать эти отношения, внушая сомнения в Боге и провоцируя самозамкнутость, сужение кругозора до собственных потребностей и заботы о собственном выживании. Когда человек станет существом, замкнутым на самом себе, ищущим в себе свое происхождение и реализацию, тогда он будет искажен, дегуманизирован, и враг получит очко в свою пользу.
Другие более конкретные соображения приходят к нам из тех отрывков, где Игнатий прямо использует выражение «враг человеческой природы». Отметим, что особенно это выражение появляется там, где человеческая природа проявляется наиболее хрупко. Именно на этом уровне, как считает Игнатий, враг действует эффективнее всего, поскольку, указывая на слабости человеческой природы и показывая их как непреодолимые препятствия, ему легче заставить человека колебаться в его продвижении к Богу. Не случайно «враг человеческой природы» три раза подряд упоминается в Заключительных правилах Первой недели, где, используя красочные образы, Игнатий описывает, как враг использует именно слабости человека: его страх (ср. ДУ 325), его стыд (ср. ДУ 326) и его личные слабости (ср. ДУ 327).
Эта способность врага пробираться в самые деликатные места человека, чтобы уменьшить его жизненные силы, также осуждается в письме, которое Игнатий написал сестре Тересе Реджадель 18 июня 1536 года: «Итак, столкнувшись с врагом человеческой природы, иcкушающем вас, чтобы отнять силы, которые дает вам Господь, и сделать, посредством ловушек и обманов, такой слабой и робкой, что не смеете сказать: „Я жажду служить Господу нашему”, — тогда как вы должны бесстрашно сказать и провозгласить: „Я — Его слуга, и я скорее умру, чем откажусь служить Ему”» (Epp. I, 99–103)[9].
Отметим, что для Игнатия в человеческой природе, даже в ее слабостях, нет негатива, но игра врага заключается в том, чтобы заставить человека поверить, что его природа проблематична, неадекватна: таким образом человека побуждают рассматривать ее и себя в неблагоприятном свете, отвергнуть ее, отвергнуть себя, отвергнуть Самого Создателя человеческой природы. Так враг внушает негативное толкование, провоцируя уныние и страхи, которые вредят пути человека[10]. Игнатий призывает нас решительно[11] противостоять искушению уныния, сотрудничая в Божьих действиях всеми силами.
Добавим, что в этой борьбе за воплощение человеческой природы человек не остается один на один с голосом врага: есть еще и Друг человеческой природы, тот, Кто проявил эту дружбу, приняв ее и наполнив ее во всех, даже самых тяжелых, аспектах. Воплощенный Бог, Иисус Христос, показал нам красоту и достоинство человеческой природы, продемонстрировал ее в ее исполнении, указал нам путь к ней и показал, что туда можно попасть. Путь Друга заключался именно в том, чтобы полностью принять человеческую природу, не восставая против нее, а сделав из нее инструмент для служения человечеству и во славу Отца. Он, истинный человек, который знает нашу природу «бесконечно лучше, чем мы сами» (ДУ 89), продолжает подсказывать путь, звать нас в правильном направлении и ободрять на пути, с мыслями, противоположными мыслям «врага человеческой природы».
Эсхатологическая борьба в человеческом сердце
Еще один элемент для размышления возникает из того факта, что Игнатий неоднократно говорит о «враге человеческой природы», но никогда не говорит о «враге Бога». Только в цитате из Евангелия он упоминает о «враге Христа, Господа нашего» (Конст. 622). Далекие от утверждения, что для Игнатия дьявол — «друг Бога», мы можем уловить в этом игнатианском видении вариант серьезного восприятия христианского не-дуализма: дьявол не является «непосредственным» врагом Бога, потому что он ничего не может сделать против Бога — он не является равным Богу. Он — творение, и как таковое может угрожать Божьему делу, но не самому Богу. Поэтому, несомненно, дьявол ведет себя как враг Бога, но точно не в контексте идеи, согласно которой он мог бы стремиться победить Его. Не имея возможности сделать что-либо против Бога, он обращается против самого прекрасного из всех созданий — человека.
Можно сказать, что Игнатий серьезно относится к 12-й главе книги Откровения, в которой описывается последняя битва: «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Откр 12, 9). Раскрытие в этой главе (apokalypsis означает «снять завесу») открывает нашим глазам вечное настоящее Бога, показывая, что в вечности уже произошла последняя битва, и что Агнец со своими ангелами и мучениками уже победил. Битва сейчас ведется на земле (ср. Откр 12, 13. 17): вечная и окончательная победа должна распространиться во времени и пространстве, и это исполнение возложено на человеческую свободу и ответственность. Поэтому эсхатологическая борьба, то есть борьба между жизнью и смертью, не откладывается на неопределенное будущее: она разыгрывается здесь и сейчас, в сердце каждого мужчины и каждой женщины[12], чтобы каждый мужчина и каждая женщина могли вернуть победу Христа в свое собственное сердце и сделать из своего сердца — из того «места», которое прежде и больше, чем любое другое на земле, доверено каждому — часть Царства Божьего, водрузив там знамя Воскресшего Христа.
Верно и то, что если «враг человеческой природы» не может играть на равных с Богом, то он не играет на равных и с человеком, причем на этот раз в противоположном смысле, потому что человек в одиночку не может победить дьявола. Но, как мы уже говорили, духовная битва ведется не вдвоем — человек не один против врага, — а втроем, потому что на помощь человеку приходит Друг и его союзники. Поэтому победа в духовной битве достигается не в сражении с врагом лицом к лицу — это опасное искушение. Духовная битва выигрывается тем, что вы позволяете Победителю войти внутрь вас. Это борьба, которую можно выиграть, сдавшись Другу[13]. Не случайно путь Упражнений — это путь, на котором человек располагает себя так, чтобы Христос мог расти в нем, и именно Христос раскрывает и обезвреживает ловушки врага.
Термины, в которых Игнатий говорит о дьяволе, показывают ясную перспективу: никогда не отрицая необычных проявлений, через которые дьявол может дать о себе знать, Игнатий предлагает нам сосредоточиться на его обычных действиях, которые гораздо более коварны и опасны для сердца каждого человека. Обольщая сердце, врагу удается исказить представление человека о реальности и спутать добро со злом, побуждая его совершать злые поступки и распространять зло в мире. За этой концепцией Игнатия мы находим приглашение не отождествлять людей — или группы людей — со злом, которое они совершают, или даже с самим дьяволом, а смотреть на реальность во всей ее сложности, всегда учитывая борьбу, которая происходит в сердце каждого человека. Определяя дьявола как врага, Игнатий предлагает нам избавиться от излишней идентификации: для христианина, следующего за Христом, единственный настоящий враг — это дьявол; люди «сражаются» и иногда попадают в сети врага, но христианину предлагается всегда видеть в них друзей и помогать им выбраться из сетей, в которых они запутались.
Человек не должен себя обманывать думая, что он является наиглавнейшим действующим лицом
Мы видели, что для изображения дьявола существует множество образов, а для его обозначения — множество имен, потому что в действительности у него нет ни своего лица, ни своего имени. Дьявол — это постоянное противоречие: он — «ангел», то есть посланник, который делает все, чтобы дискредитировать «благую весть»; он — Люцифер, то есть носитель света, главная деятельность которого — погасить всякое пламя, чтобы тьма восторжествовала. Его способы заявить о себе меняются от времени к времени и от места к месту, потому что он обязательно проявляет себя через образы, мысли и формы, уже существующие в семантическом горизонте людей, к которым он надеется обратиться; впрочем, каждый духовный опыт культурно и психологически определен, поскольку происходит в рамках определенных представлений, преодолевая и трансформируя их изнутри.
Поэтому не случайно Игнатий выбрал термин «враг» и, более конкретно, выражение «враг человеческой природы», но этот выбор уместен не только для средневековой вселенной, к которой он принадлежал: он показателен также и прежде всего для современного мира, который Игнатий по-своему помог развить: на самом деле процесс переоценки субъекта, так сильно продвигаемый современностью, лежит в основе игнатианской духовности.
Однако, чтобы этот процесс был успешным, важно, чтобы человек не заблуждался, считая себя наиглавнейшим действующим лицом. Помимо плотной сети отношений, которая позволяет возникнуть субъективности, и без которой человек впадает в индивидуализм, есть еще два действующих лица, которые действуют не всегда очевидными способами, и к которым Игнатий не перестает привлекать внимание: Бог и враг человеческой природы. Бог способствует этому процессу. Враг человеческой природы — тот, кто препятствует ей, ставя всевозможные преграды, одной из которых является именно внушение негативного взгляда на человеческую природу, апеллируя прежде всего к собственной слабости и уязвимости человека.
Давайте решительно встанем на сторону Победителя и смело возьмем на себя обязательства, чтобы каждому из нас были даны внешние и внутренние условия для роста человечности, для реализации в нашей личности того, для чего мы созданы. Давайте сегодня не забудем сказать себе и всему человечеству, что быть человеком — это прекрасно, со всеми нашими слабостями и уязвимостями, потому что именно оттуда рождается забота, отношения и высший смысл жизни. Пусть Бог полностью проявится (теофания) в полном проявлении человека (антропофания). Да прославится в нем Бог, Который в каждое мгновение желает и творит человеческую природу.
***
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] См. S. LYONNET, Démon: dans l’Écriture, in M. VILLER ET AL. (edd.), Dictionnaire de Spiritualité, v. 3, Paris, Beauchesne, 1957, 142–152.
[2] Слово «Люцифер» уже в книге Исаии применяется к упавшему с неба (см. Ис 14, 12), в то время как во Втором послании Петра Люцифер — lucifer на общепринятой латыни, φωσφόρος в греческом оригинале — указывает на Христа ожидающего (2 Пет 1:19). В первые века христианства Люцифер даже было именем при крещении.
[3] См. Игнатий Лойола, Духовные упражнения (ДУ), n. 352.
[4] Оно появляется только в письме к брату Мартину (Письма и инструкции [Monumenta Ignatiana = MI, Epp] I, 79–83) и в Предупреждениях блаженного нашего Папы Игнатия (MI, reglas, 141–143, [9]), переданные Педро де Рибаденейра. В обоих случаях речь идет о цитатах св. Павла: «Потому что сам сатана принимает вид Ангела света (2 Кор, 11, 14), и «ангел сатаны» (2 Кор 12, 7).
[5] См. Св. Игнатий Лойола., Рассказ паломника, n. 8.
[6] Термин появляется 37 раз на страницах «Духовных упражнений», 31 раз он отсылает к демоническому присутствию. В «Конституции» слово «враг», относящееся к демону, возникает три раза. Также есть отсылки в «Рассказе паломника» и в «Духовном дневнике».
[7] См. ДУ n. 7; 10; 135; 325; 326; 327; 334. К этим употреблением следует добавить еще два, которые передают некоторые варианты: в ДУ 136 возникает притяжательное местоимение «нашей», и оно присутствует при перестановке существительного «природа» и прилагательного «человеческая»: «враг нашей природы человеческой». В ДУ 333 св. Игнатий меняет уточняющий термин: «враг нашего преуспеяния и вечного спасения».
[8] В Конституции 553. Добавим, что в Конституции 622 говорится о враге «Иисуса Господа нашего», ясно отсылая к притче о плевелах.
[9] Gli scritti di Ignazio di Loyola, Roma, AdP, 2007, 939.
[10] Папа Франциск подчеркивает этот аспект в апостольском послании Patris corde: «Лукавый заставляет нас видеть и осуждать нашу немощь, тогда как Дух выводит её на свет с нежной любовью. Нежность — лучший способ прикоснуться к нашей слабости. Когда мы показываем пальцем и осуждаем других, это часто является признаком неспособности принять собственные слабости, нашу собственную немощь. Только нежная любовь спасёт нас от сетей обвинителя (ср. Откр. 12:10)» (Папа Франциск, Апостольское послание Patris corde, 8 декабря 2020).
[11] Противодействие, которое Игнатий рекомендует в письме Тересе Рехадель, является советом, к которому он часто возвращается в своих записях (см. ДУ 16, 97, 157 и т. д.).
[12] См. «Размышление о двух Хоругвях».
[13] См. M. GIULIANI, L’ accueil du temps qui vient. Études sur saint Ignace de Loyola, Paris, Bayard, 2003, 103–120.
