Даниэль Куеста Гомес SJ
В последние годы возобновился интерес европейского католического мира к народной религиозности. Большая часть этого процесса произошла во время понтификата Папы Франциска. Тема обсуждалась в документах Латиноамериканского совета епископов и в аргентинской «теологии народа». В статье подчеркивается необходимость того, чтобы мы, как европейцы, спросили себя о чертах и влиянии нашей народной религиозности. Только так мы сможем понять Дух Божий, живущий внутри нее, и выработать богословское мышление, которое освещало бы пастырскую деятельность. Автор — доктор богословия Папского Григорианского университета.
***
Народная религиозность – реальность, которая почти никогда не оставляет нас равнодушными. Одни считают это большой возможностью для Церкви, а также одним из признаков ее жизнеспособности в наше время, показывающем присутствие Божественного желания в обществе. Другие, наоборот, думают, что народная религиозность ясно показывает упадок Церкви, которая, больше не способная распространять истинную глубину Евангелия, создает суррогаты, отдаляющие людей от послания Христа и ведущие к суевериям, инакомыслию и поверхностности.
Тем не менее народная религиозность в католическом мире двигает массами как в старой секуляризированной Европе, так и в Латинской Америке и на других континентах, представляя собой один из самых мощных «громкоговорителей», на который Церковь может в настоящее время рассчитывать. Речь идет об особенном собрании верных, «богословском месте», из которого можно идти навстречу новой евангелизации[1], о прочной стене или оружии против секуляризации[2] или просто об общине, в которой можно жить и распространять веру[3]. Но в то же время народная религиозность рискует превратиться в угрозу, способную ослабить церковное тело[4] или даже напрямую атаковать его[5].
Поэтому народная религиозность ставит много вопросов перед Церковью и обществом, как те, которые задал кардинал Карлос Амиго Вальехо: «Религиозное измерение ищут из-за веры или как замену исчезнувшему верованию? Это убежище и крайний предлог против того, что считается крахом религиозной практики? Может быть, это завуалированная критика методов действия Церкви? Можно ли подозревать в этом побег по отношению к социальному обязательству, которое поддерживает сама Церковь? В чем заключается народная религиозность? Что должно остаться, а что надо обновить? Народная религиозность — это помощь или побег от истинного христианского долга?[6]».
В поисках определения
Следует отметить, что само понятие «народная религиозность» не совсем ясно, так же как нет единого его определения – из-за этого возникают сложности и недоразумения, которые влияют на наш способ сближения с ней. Что касается названия: в первую очередь мы сталкиваемся с тем, что в отношении термина «религиозность» появляется немалое смущение, поскольку он воспринимается в негативном значении. Как будто существует официальная «религия», которая является серьезным и истинным путем к Богу Христу, и есть суррогат или утешительный приз, которым является такая «религиозность», достаточная для одних, но недостаточная для других.
Учитывая эту реальность, были предложены новые обозначения, но ни одно из них не смогло получить преимущество и распространение. Так, Павел VI решил назвать ее «народным благочестием», чтобы победить данную ей негативную интерпретацию и вынеся на передний план ее потенциал [7]. Потом «Директива о народном благочестии и литургии» разделила религиозность и благочестие, показав, что второе – это выражение первого [8]. В недавнем прошлом другие богословы предложили разные определения и акценты. Джордж Сиболд говорит о «народной мистике» как о внутренней реальности «народного благочестия» [9]. Виктор Кордина использует провокационное выражение «религия народа», которое может дать место двусмысленности, заставляя думать, что речь идет о вере, отличной от церковной [10]. Эти предложения показывают, что, несмотря на наши попытки, мы не можем найти определения лучше, чем «религиозность».
Потом есть прилагательное «народная», которое, либо потому, что стоит рядом с существительным «религиозность», либо из-за влияния реальности, к которой оно обращается, для многих имеет негативное значение. Любопытно, что и в церковном, и в мирском окружении слово «народный» не имеет негативного смысла (подумаем о том, что значит «народный» для подростков и молодежи). В частности, это прилагательное должно иметь положительный смысл для Церкви, учитывая важность «народа Божьего» для католиков (особенно после Второго Ватиканского собора).
Как видите, речь идет о сложной идее, в которой в игру вступают не столько слова, сколько смысл и вес, которые накладывают на них масштаб и опыт народной религиозности. Поэтому, по нашему мнению, наверное, лучший способ обращения к этой реальности — продолжать использовать выражение «народная религиозность», с оговоркой, что мы не обращаемся к второсортной реальности, а к вере народа, которая не отличается от веры «святого верного народа Божьего», о котором говорит Папа Франциск.
Что касается определения «народное благочестие», это одно из тех понятий, которые так легко понять и так сложно дать определение. У всех нас есть идея народной религиозности и во многих случаях это не просто интеллектуальное понятие, а дополнение к тому, что мы испытали в чувственном плане и прожили через веру. Тем не менее, когда речь идет об определении и обозначении границ, мы осознаем, к каким большим сложностям это приводит. Действительно, народная религиозность указывает на серию реальностей, начиная от торжественных проявлений народной веры до свечи, зажженной перед сакральным изображением в домашней обстановке. Это и многое другое собирается под широким и комплексным определением «народной религиозности» или веры народа, показывая сложность ее определения и неполноту любой попытки сделать это.
В поисках контекста
В последние годы народная религиозность вызвала интерес в европейском католическом мире. Она стала объектом размышлений в попытках понять ее и тем самым принять в церковное общество. Большая часть этого процесса произошла во время понтификата Папы Франциска, в течение которого на нее ссылались разные документы. Особо важными стали акценты, сделанные на народной религиозности в энциклике «Evangelii gaudium»[11] и включение ее в перечень «конкретных и определяющих опытов жизни в вере» в новом Руководстве по катехизации[12].
Тем не менее, несмотря на очевидные последствия изменений, эти упоминания не инновационные, а являются наследием серии документов и размышлений на эту тему. В первую очередь энциклики «Evangelii nuntiandi» (EN) Павла VI, который уже в 1975 году говорил о народной религиозности, а точнее о народном благочестии, как об инструменте евангелизации (ср.EN 48), а также документов Латиноамериканского совета епископов, среди которых выделяются советы в Пуэбло, Санто-Доминго и Апаресиде[13]. В частности в Испании это наследие документов, написанных епископами Южных епархий[14], а также публикаций и наблюдений некоторых священников.
Но до того момента поведение многих членов Церкви по отношению к народной религиозности было подозрительным, ведь они думали, что в ней заключались элементы, которые либо из-за своей чужеродности, либо из-за архаичности сталкивались с импульсом обновления, данным Вторым Ватиканским Собором[15].
Странно, что этот подозрительный европейский взгляд на народную религиозность имеет в то же время другое восприятие проявления народной веры на латиноамериканском континенте. Нередко можно встретить священников и верных, критикующих европейскую народную религиозность и рассматривающих ее как наследие прошлого, которое надо пережить, и в то же время восторгающихся и восхваляющих «чистоту» проявления веры латиноамериканского народа.
По этой причине во многих случаях думают, что указания и вдохновения документов Латиноамериканского совета епископов имеют вес только для латиноамериканского общества и, в частности, относятся к типу народной религиозности, отличному от нашего. Следовательно, в воображении многих христиан существовали и продолжают существовать два искаженных представления о народной религиозности: одно чрезмерно идеализирует «чистейшую» веру латиноамериканского народа и характеризуется превосходством самых бедных верных, другое видит европейскую народную религиозность пустой, отстающей и архаичной. Тем не менее, узнав обе реальности, мы понимаем, что, несмотря на разницу их контекстов и проявления, в них много общих предпосылок и элементов. Действительно, у обеих большой потенциал и обе могут быть «богословским местом», о котором говорил Папа Франциск, но также обе окружены опасностями и злоупотреблениями, которые могут обернуться против них[16].
Наблюдение не анекдотичное и не банальное, потому что у него есть конкретные последствия в момент повторного открытия, оценивания и повторного сближения, которое предпринимает европейская Церковь по отношению к народной религиозности. В последние годы она приобрела некоторое признание в жизни Церкви, мы открыли, что в европейском контексте не хватало богословской и пастырской структуры, в которую ее можно было бы встроить. Таким образом многие исследователи, особенно после «Evangelii gaudium» старались найти народную религиозность в документах Латиноамериканского совета епископов и в так называемой аргентинской «народной теологии», особенно в трудах Хуана Карлоса Сканноне, Джорджа Сиболда и Карлоса Марии Галли.
Обращение к этому латиноамериканскому богословию очень помогло в изучении столь сложной и разнообразной реальности при всей ее кажущейся простоте. Эти труды и размышления осветили новое признание европейской народной религиозности, как и ее включение в структуру Церкви. Тем не менее многие думают, что этих озарений недостаточно, если мы стремимся изучить, понять, оценить и вписать в церковный контур европейскую народную веру. Основные черты и вдохновения латиноамериканских документов скорее могут помочь понять нам, что вибрирует в самой глубине нашей народной религиозности, но мы не должны забывать, что вышеуказанные документы родились из богословия, в основном контекстуального, то есть построенного на условиях и конкретном опыте народа. Из этого вытекает необходимость применять данное богословие в нашем европейском контексте с должной разумностью, чтобы мы смогли вывести на свет знаки времени, которые присутствуют в европейской народной религиозности. Иначе мы скатимся в новую форму богословской схоластики.
Пока мы считаем, что нужно, не оставляя основных аспектов многочисленных латиноамериканских документов и богословия, которое они выражают, как европейцы, спросить себя об условиях и характеристиках нашей национальной религиозности. Только так мы сможем понять Дух Божий, который вибрирует внутри, и, следовательно, разработать богословское мышление, которое бы освещало пастырские действия, пока они не встроят народную религиозность в контекст церковной общины и пока им не удастся включить ее в то же время в новую евангелизацию.
Возможные характеристики народной веры в Европе
Прежде чем предложить характеристики, которые, по нашему мнению, являются определяющими чертами контекста, характеризующего народную религиозность наших стран, мы хотим напомнить, что наш опыт проявления народной веры отмечен средой, в которой мы сами ее узнали и прожили, а именно испанским контекстом. Мы говорим это потому, что, с одной стороны, это контекст, в котором народная религиозность представлена в разных вариантах, связанных с разными характерами и способами выражения, которые пронизывают реальность этой страны. Но, с другой стороны, мы верим, что в этом разнообразии можно найти ряд важных черт, похожих на те, что присутствуют на других европейских территориях, например, на юге Италии.
Первая из этих черт тесно связана с тем, что мы сказали ранее: наша народная религиозность в последние годы испытала принятие большей частью церковной иерархии. Уместно в этом случае вспомнить, что это явления стало плодом не только понтификата Папы Франциска, так как во время него произошло развитие существующего процесса.
Суть в том, что, несмотря на то, что у нашей народной религиозности и клира всегда были непростые отношения, в годы после Второго Ватиканского собора мы еще больше отдалились друг от друга. Рискуя впасть в редукционизм, можно сказать что, с одной стороны, у народной религиозности были трудности с внедрением ее в процесс обновления Второго Ватиканского собора (и в некоторых случая не было желания). С другой стороны, Церковь не знала (и не захотела) включить такие формы веры в обновленную динамику, потому что в большинстве случаев посчитала, что речь идет о реальностях прошлого, которые надо было очистить или преодолеть в угоду другим опытам, более подходящим для того времени.
Удивительно, но пока секуляризация вызывала сокращение присутствия верующих и их присоединения к Церкви, народная религиозность переживала заметный и неожиданный рост [17]. Из-за этого в первое время Церковь смотрела на нее отчасти с интересом (чтобы найти в ней молодых людей, которых она нигде больше не находила) и отчасти обращаясь в глубину (чтобы заново открыть вопрошающую реальность, чувствуя, что Дух действовал через нее). Так началось то, что некоторые называют «синодальным путем», в котором Церковь и народная религиозность заново встретились и идут вместе, сглаживая шероховатости и понимая, что, несмотря на различия, обе ищут одного и того же Христа, чтобы принести Его в этот мир.
Таким образом мы подходим ко второй черте, а именно к вызову, который народная религиозность поставила перед Церковью. Это именно вызов, поскольку эта реальность стала одним из инструментов, благодаря которым Церковь в последние годы смогла дотянуться до «дальних». Но в этом случае неожиданным и особенным элементом стало то, что не церковный институт вышел в общество в поиске «дальних», тех, кто мыслит иначе, тех, кто не согласен с Церковью, чтобы установить с ними диалог и предложить им католическую веру, а скорее «дальние» через народную религиозность постучали в двери Церкви, задавая ей неудобные вопросы одним своим присутствием. Что ищет в крестном ходе этот человек, на первый взгляд атеист и антиклерикал? Только фольклор или действительно что-то большее? Почему эти люди отклоняют все предложения, которые мы им даем через приходы, но всегда присутствуют на проявлении народного благочестия? Может ли народная религиозность сделать так, чтобы люди, которые оказываются в нестандартных ситуациях, чувствовали, что Церковь не отталкивает их, а принимает?
Это присутствие «дальних» и этот вызов задают европейской Церкви глубокие и значимые вопросы особенно из-за затруднений, которые вносят: «Евангелизация, начинающаяся с народной религиозности, идет по другому пути, отличному от традиционного катехизиса […]. Она больше не начинается с благой вести, с продолжением в обращении и кульминацией в торжестве и внешнем проявлении обращения – обычно она начинается во внешнем проявлении, с продолжением иногда в принятии и обращении, заканчиваясь вестью и оглашением. Классический путь обращения „благая весть – катехуменат – торжество” в народной религиозности идет наоборот и получается „торжество – углубление – благая весть”»[18].
Третья черта – парадоксальный характер народной религиозности. Действительно, за ее архаичными формами, которые, на первый взгляд, защищают духовность былых времен, зачастую скрывается желание обновления, похожее на желание других религиозных движений: «Перед этим кризисом, пронизывающим проект современности, перед этой потерей […] люди, для удовлетворения своих духовных потребностей, обратились не к институту Церкви, а к разным формам народной религиозности, особенно к марианским или к новым религиозным течениям в поисках обстановки отличной от привычной. Это беспрецедентное событие, касающееся самых разных людей, вне зависимости от социального или культурного слоя. Они уже „не ищут догм или катехизиса, или норм, чтобы слепо следовать им. Они хотят личного опыта, хотят узнать другие духовные измерения и испытать на личном опыте, что что-то шевелится в глубине души, что они живы и что их что-то трогает внутри или снаружи”. Или, как говорит другой автор: „Их раздражают символические и концептуальные курсы, которые до этого предписывались. И вот он, парадокс: Бог? Да, но по-другому”» [19].
Четвертая черта — это двойственный характер народной религиозности. По нашему мнению, это не эксклюзивная характеристика этого феномена, а скорее неотделимый элемент человеческих условий. Тем не менее в столь двойственной народной религиозности его можно показать в более явной манере, по сравнению с другими областями. Другими словами в этой форме религиозности мы понимаем, что некоторые люди не заинтересованы аспектом служения, а скорее преследуют в качестве цели собственное утверждение и вдохновлены поиском власти (что в другом окружении произошло бы в более тонкой манере). Значит даже в ней возникают столкновения и разделения, противоречащие духу братства, который должен ее характеризовать. И хватает тех, кто находит в ней повод для разного рода излишеств. Действительно, иногда в ней можно найти элементы суеверия, и, возможно, эти элементы могут привести к ложному изображению Бога.
Поэтому важно помнить, что народную религиозность «нельзя канонизировать и тем более верить, что в ней все является плодом Духа. Как и в любой другой человеческой деятельности, к действиям Духа примешиваются человеческие интеллектуальные и моральные ограничения, эгоизм и грех»[20]. Именно потому, что мы должны сблизиться с ней «с взглядом Доброго Пастыря, который не стремится осудить, но любить» (EG 125), мы должны научится распознать, где внутри этой многозначности действует Бог в вере людей. Мы должны научиться этому, чтобы отличать Его действия от «христианства, состоящего из набожности, а именно из проживания веры в индивидуальной и чувственной манере, что не соответствует настоящему „народному благочестию”» (EG 70).
Эта четвертая черта связана с отношениями между нашей народной религиозностью и секуляризацией. Речь идет об очень сложной теме, из-за своей природы поставленной на пограничную зону и проявляющейся по-разному в Европе и Латинской Америке[21]. Начиная с негативных аспектов этого распутья, надо сказать, что наша народная религиозность секуляризирована в некоторых аспектах. Для начала мы можем наблюдать, как этот процесс, старающийся свести к культуре, фольклору или традиции то, что недавно, бесспорно, было религиозным, вошел в народную религиозность так же, как это случилось в искусстве, литературе и т. д.
Как легко можно найти объяснения христианских предметов искусства, описывающих художественный стиль, технику и исторические события, игнорируя при этом богословие, литургию и Библию, так мы можем встретить людей, которые воспринимают народную религиозность с точки зрения культуры, антропологии, истории и так далее, исключая из нее Бога Иисуса Христа или упразднив Его до легендарного персонажа по аналогии с Иеговой, Ра или Шамашем. С этой точки зрения отношения народной религиозности с туризмом являются рискованными, потому что из-за него она может потерять свою христианскую специфику в пользу поиска выгоды или достижений в привлечении средств[22].
Перед этой конкретной опасностью народная религиозность может представлять собой мощное оружие, чтобы противостоять и остановить наступление секуляризации[23]. Это очевидно на примере Испании: можно утверждать, что области, в которых секуляризация нанесла больший ущерб, это те, где народную религиозность оставили умирать. И наоборот: те области, в которых она здравствует, процесс передачи веры не был прерван. В подтверждение этому в местах, где народная религиозность пропитывает культуру, дети узнают, кто такой Иисус, практически естественным образом, потому что они учатся этому у религиозного окружения, семьи и культуры. В более же секуляризованных регионах преподаватели религии сталкиваются со случаями, когда некоторые молодые люди даже не знают, к какой казни был приговорен Иисус. Это не значит, что знание и опыт христианской культуры приводят к автоматическому присоединению к вере, но можно точно сказать, что народная религиозность, несмотря на ее многозначность, облегчает создание экосистемы, в которой вера может развиваться. По нашему мнению, на это ссылается Папа Франциск, когда определяет народную религиозность как «иммунную систему Церкви»[24].
Пятая черта, на которую мы ссылаемся, касается того факта, что, несмотря на все опасности, эти проявления народной веры являются «богословским местом, на которое мы должны обращать внимание, особенно когда думаем о новой евангелизации» (EG 126). Действительно, если и есть то качество народной религиозности, которое находится на стадии разъяснения в богословских и пастырских размышлениях, так это то, что в ней пульсирует действие Святого Духа, невероятным образом пробудившее волнение во многих наших современниках, приведя их на путь вхождения в христианскую общину. Это, в свою очередь, смущает многих верующих, так как этот пусть не формализован ни базовыми моделями, под которыми мы подразумеваем «новую евангелизацию», ни «чистотой», с которой мы представляли желание Бога. Тем не менее хорошие плоды народной религиозности помогают распознать в ней не только действия Святого Духа, но и призыв к сотрудничеству с Ним в Его деле. Плоды, которые определенно являются объединением людей с Богом через преданность и таинство и единением людей через христианское братство и общину и их солидарностью с близкими или далекими братьями, находящимися в нужде.
***
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] См. Папа Франциск, Evangelii gaudium (EG), n. 126 Папский совет по содействию новой евангелизации, Руководство по катехизации (DC), Cinisello Balsamo (Mi), San Paolo, 2020, nn. 37; 262.
[2] См. С. М. Галли – С. Мовилла Лопес – Вера и народное благочестие. Евангелизаторская сила народного благочестия. Образ. Благословления. Барселона, Centre de Pastoral Litúrgica, 2015, 24 s.
[3] См. А. Ф. Боноркес Коломбо, Народное благочестие: агент и субъект евангелизации в Sal Terrae 108 (2020) 920-925.
[4] См. Д. М. Молина, Возможности и слабости собратства в христианской жизни, там же, 893-898.
[5] См. Епископы Юга Испании, Рабочий документ для размышлений и пастырской практики. Мадрид, PPC, 1975, 9.
[6] К. Амиго Валльехо, Народная религиозность, 2008, там же, 20.
[7] Павел VI, s., Evangelii nuntiandi (1975), n. 48.
[8] См. Конгрегация богослужений и дисциплины таинств, Директива о народном благочестии и литургии Principi e orientamenti (2002), nn. 6-10.
[9] См. Дж. Сиболд, Народная мистика. Буэнос-Айрес, Ágape, 2016.
[10] См. В. Кодина, Народная религиозность, от отвечающей к вопрошающей. Santander, Sal Terrae, 2019.
[11] Cfr EG 69-70; 122-126.
[12] Cfr DC 37; 262.
[13] Речь идет о генеральных конференциях латиноамериканских епископов 1989, 1992 и 2007 годов соответственно. Первые два документа появились в итальянском переводе в Энхиридион. Документы Латиноамериканской Церкви Emi, 1995; документ из Апаресиды в Апостолы и миссионеры Иисуса Христа, чтобы в Нем имели жизнь. Заключительный документ, Città del Vaticano, Libr. Ed. Vaticana, 2012.
[14] См. Епископы Юга Испании, Народный католицизм, новые пастырские видения. PPC, 1985; Id., Братства и КОФРАДИИ, Пастырское письмо епископов Юга Испании. там же, 1988.
[15] См. Х. С. Карвахаль Бланко, Введение: народная религиозность, столь древний и новый феномен, в ред. Народная религиозность, среда для евангелизации. II Дни пастырского обновления для священников, Madrid, Ediciones Universidad San Dámaso, 2019, 15 s.
[16] См. Д. Куэста Гомес, Крестный путь идет изнутри. В поисках братской духовности. Bilbao, Mensajero, 2019, 40-46.
[17] См. Э. Гевара Перес, Возрождение кофрадий в XXI: братства и другие ассоциации бдения в городах Андалусии, в Ф. О. Кампос (изд.) Народная религиозность: Кающиеся конфрадии, том I. San Lorenzo del Escorial, Real Centro Universitario Escorial-María Cristina, 2017, 43-58.
[18] Х. Х. Бросель Muerte y Resurrección de Cristo en la religiosidad popular valentina. Análisis y aproximación catequética, Roma, Pontificia Università Salesiana, 2001, 47.
[19] Дж. Сиболд, Народная мистика, цит. 57 с.
[20] В. Кодина, Религия народа, цит. 160.
[21] См. Дж. Сиболд, Народная мистика, цит. 57-69.
[22] См. Епископы Юга Испании, Народный католицизм… Цит. 6.4.5; Так же Народный католицизм. Новый пастырский взгляд. Madrid, PPC, 1985, 2; 3.
[23] См. Документ Апаресиды, цит. 64.
[24] Папа Франциск, Речь для участников I Международной конференции ректоров и работников санктуариев.
