Джастин Глин SJ

Автор статьи исследует связь между инвалидностью и воплощением и утверждает, что принятие Христом немощи как составной части человеческой природы подразумевается не только в распятии, но и в самом факте воплощения. Ведь воплощение для всех: создает новые отношения с Богом и между нами в условиях человеческой жизни, заключенной в границы, всегда подвижные. Автор преподает каноническое право в Католическом богословском колледже в Мельбурне.

***

Чтобы выстроить правильное богословие инвалидности, нужно присмотреться к воплощению — центральному понятию христианской веры. Что мы имеем в виду, когда говорим, что Христос — человек и что человек сотворен по образу Божию? Если ответы на эти вопросы базируются на физических и умственных способностях, мы автоматически исключим — как отклонение от нормы — людей, которые нуждаются в заботе. А какова альтернатива?

Нэнси Исланд, автор знаменитой книги The Disabled God, первой высказала идею (тогда — шокирующую), что инвалидность — это составная часть идентичности Христа: израненные руки и бок самим своим увечьем заявляли о Божественности[1]. Другие потом говорили, что у Церкви есть обязанность принимать людей с инвалидностью, ссылаясь предпочтительно на притчу о пире в Лк 13. Впрочем, хотя Церковь в последние годы отошла от представления о людях с инвалидностью как объектах милосердия, и внутри Церкви все чаще говорят о необходимости открыть для этих людей дорогу из «внутреннего изгнания» к активному участию в церковной жизни, все же богословы мало обсуждают природу инвалидности как таковую[2]. Сохраняется молчаливая предпосылка: неинклюзивная Церковь («мы») должна немного ослабить контроль у ворот и впустить других, инвалидов («они»).

А если не так, каковы последствия? Если, как утверждают многие люди с инвалидностью, инвалидность — это всего лишь социальный конструкт[3], в таком случае различные немощи, поражающие всех людей на некоторых этапах жизни, это просто аспекты — даже больше, насущные элементы — того, что значит быть людьми. И, следовательно, сам разговор о том, что надо открыться и впустить инвалидов в Тело Христово, звучит не менее экстравагантно, чем предложение впустить рыжеволосых, или леворуких, или сорокадвухлетних.

Человек, сотворенный по образу Божию

Причина, по которой это понятие медленно входит в наше богословие, частично кроется в том, как мы понимаем образ Божий, по которому, как сказано в Быт 1, 27, мы сотворены. Ведь воплощение — как обе стороны монеты. С одной стороны, если Бог во Христе делает нас способными жить в этом образе, что отсюда следует? В ответе, данном на этот вопрос, коренится история изгнания инвалидности из богословия воплощения.

Ведь историю образа Божия мы привыкли рассказывать в терминах способности «делать» (прежде всего мыслить). Прослеживается линия от Августина через Фому Аквинского до современных авторов вроде Амоса Йонга: дескать, инвалидность (в особенности когнитивный упадок) — это повреждение образа Божия. С этой точки зрения, поскольку мы не «дети меньшего Бога» (вспомним название одного старого фильма), любой недостаток или умственное и физическое отличие должны быть злом, проявлением первородного греха, которое будет устранено в эсхатоне, когда все достигнут совершенства, угодного Богу.

Однако есть образ Божий, столь же древний, но более позитивный, он не исключает те примерно 15 % человечества, которые отмечены немощью и вследствие этого социальной недееспособностью. Такой образ Божий связан с тем, что мы можем не «делать», а «быть». Иоанн Зизиулас подчеркивает, что каппадокийские отцы усматривали личностность Троицы в способности любить и быть в общении[4]. Этот образ Божий согласуется с еврейским преданием, усматривающим святость в том, чтобы «действовать» так, как Бог «действует». Такое понимание образа Божия, разумеется, гораздо инклюзивнее и не требует особых физических или умственных качеств.

Современные авторы Питер А. Коменсоли и Мариус Доробанту применили эту концепцию к инвалидности и отметили: чтобы любить и жить в общении, необязательно быть способным «делать» нечто конкретное физически или умственно — возможность святости открыта каждому, согласно его способностям.

Иисус взял на себя наши болезни

Другая сторона медали — воплощения — означает, что Бог принял человеческую природу. Что это за природа? Одна из ее основных характеристик — ограниченность. Карл Ранер и другие подчеркивают, что человеческая природа ограничена смертью, временем и иными характеристиками, которые индивидуализируют каждого человека: пол, социальная, этническая принадлежность и т. д. Дебора Кример отметила, что инвалидность тоже входит в этот перечень; жаль, что ее наблюдение привлекло к себе мало внимания[5].

Христос стал человеком, но это по определению означает, что Он стал конкретным человеком, со всеми вытекающими последствиями. Он не мог быть одновременно мужчиной и женщиной, евреем и греком, слепым и зрячим и т. д., не пожертвовав конкретикой, без которой немыслима человеческая природа. Поэтому Исланд права, когда указывает на увечья, сделавшие Его инвалидом, — спутники преждевременной смерти, вызванной жестокими истязаниями.

В то же время христианство всегда понимало, что принятие Христом ограничений, связанных со статусом конкретного индивида в человеческом роде, соединило Его узами солидарности со всеми, независимо от их физических, умственных или временных качеств. Сам тот факт, что Бог стал человеком, раз и навсегда включил Его в прямое общение со всеми, независимо от их индивидуальных атрибутов (мужчина, женщина, свободный, раб, иудей, эллин, как утверждает Павел в Гал 3, 28). Конечно, мы не верим, что Христос — Спаситель только для еврейских ремесленников из Галилеи I века, распятых на кресте! Как заявил Григорий Назианзин в Первом послании Кледонию, «что не воспринято Христом, то и не исцелено, а что составило союз с Богом, то и спасено»[6].

Хотя Григорий не упоминает конкретно об инвалидности или неполноценности, его слова явно свидетельствуют о том, что у истины о «Боге-инвалиде» корни еще глубже, чем полагает Исланд. Беря на себя качества человеческой природы, Христос взял немощи (в том числе присущие детству и отрочеству). Иными словами, Бог-инвалид немощен не только на кресте, но уже в яслях.

На интересную догадку о соответствии этого взгляда взгляду евангелистов наводит следующий текст св. Матфея: «Когда же настал вечер, к Нему привели многих бесноватых, и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных, да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит: Он взял на Себя наши немощи и понес болезни» (Мф 8, 16–17, цитата из Ис 53, 4).

Согласно Томасу Вайнанди, это дает понять, что Иисус входил в буквальную солидарность с теми, кого исцелял, реально принимая на Себя их болезни[7]. Иными словами, чудеса исцеления были актами глубокого сопровождения — вступления в мир исцеляемых, с их увечьями и т. д. — не менее, чем актами исцеления. Если так — очень серьезны последствия для восприятия Церковью инвалидности в сегодняшнем мире. По меньшей мере это значит, что неполноценность как ограничение, непременно присущее человеческому опыту детства, старения и смерти, обусловливает все аспекты человеческой реальности и моделирует наше взаимодействие с Богом и ближним: взаимодействие, основанное скорее на отношениях, чем на физических или умственных качествах. Это, в свою очередь, означает, что неполноценность должна быть составной частью того, что взял на Себя — и приобщил к божеству — Христос, когда принял человеческую плоть.

В свою очередь, единая для всех людей природа требует включать всех, и нет нужды говорить о «гостеприимстве» или «инклюзии» для «другого» — инвалида. Парадокс: это значит, что в идеальном мире богословы инвалидности остались бы без работы. Если со всеми обращаться одинаково, нет нужды в богословии «инвалидности» или в социальных барьерах, воздвигнутых, чтобы удерживать снаружи людей с инвалидностью, социально неприемлемой. А пока — богословие инвалидности предоставляет полезный аналитический инструмент, позволяющий обозначить зоны изгнания и неравенства внутри и вне Церкви. Но в итоге воплощение для всех: оно создает новые отношения с Богом и между нами в условиях человеческой жизни, заключенной в границы, всегда подвижные.

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Ср. N. L. Eiesland, The Disabled God: Toward a Liberatory Theology of Disability, Nashville, Abingdon Press, 1994.

[2] Темы, здесь упомянутые, обсуждаются подробнее в J. E. A. Glyn, «Et homo factus est»: Incarnation, disability and interdependence, в International Journal for the Study of the Christian Church 22 (2022/1) 47–57.

[3] Ср. его же, «Noi», non «loro»: la disabilità nella Chiesa, в Civ. Catt. 2020 I 41–52.

[4] Ср. I. Zizioulas, Communion and Otherness: Further Studies in Personhood and the Church, London, T&T Clark, 2006, 155–171.

[5] Ср. D. B. Creamer, Disability and Christian Theology: Embodied Limits and Constructive Possibilities, Oxford – New York, Oxford University Press, 2010.

[6] Григорий Назианзин, св., Первое послание к пресвитеру Кледонию, в его же, Пять богословских слов.

[7] Ср. T. G. Weinandy, In the Likeness of Sinful Flesh: An Essay on the Humanity of Christ, London, T&T Clark, 1993, 103 сл.