Федерико Ломбарди SJ
17 декабря 2022 года Папа Франциск подписал декрет о «героических добродетелях» отца Маттео Риччи. Это важный шаг в деле беатификации известного миссионера-иезуита, исполнившего мечту св. Франциска Ксаверия о благовестии в Китае. Риччи умер в Пекине в 1610 году. Прославили его в первую очередь метод благовестия через «приспособление» к конфуцианской культуре великой азиатской страны и плодотворный диалог с китайским образованным классом, ставший возможным благодаря научным знаниям отца Риччи. Поэтому его заслуженно считают примером для подражания и олицетворением встречи между Католической Церковью и Китаем, между западной и восточной культурой. Задача этой статьи — пролить свет на высочайшее качество добродетелей и христианской жизни отца Риччи. Именно святость мотивировала и вдохновила иезуита Маттео Риччи на все его труды.
***
17 декабря 2022 года Папа Франциск подписал декрет, где сказано, что Маттео Риччи в своей жизни применял христианские добродетели «героически», то есть выдающимся образом, образцово, поэтому можно предложить его христианам для «почитания»[1]. Это первое официальное признание со стороны Церкви, за которым могут последовать более торжественные: беатификация и канонизация, — если Богу будет угодно ниспослать великие милости по ходатайству почитаемого.
Отец Риччи был и прежде знаменит[2]. Первый миссионер-иезуит, в XVI — начале XVII века он исполнил мечту св. Франциска Ксаверия: сумел попасть в Китайскую империю в 1583 году и добрался до столицы, Пекина, где прожил с 1601 по 1610 год и основал христианскую общину, существующую по сей день. До того христианские миссионеры посещали Китай, но их успехи были недолговечны, поэтому местные католики считают отца Риччи пионером евангелизации в Китае.
Его слава связана и с методом, примененным в ходе миссии: Риччи тщательно изучал язык, обычаи и культуру тогдашнего Китая, в результате стал собеседником и другом для многих высокопоставленных китайцев и заслужил уважение даже при императорском дворе. Мало того: поскольку он был основательно наставлен в научной и гуманитарной западной культуре, его слушали охотно и с интересом, как носителя знаний и мудрости. Когда он умер, его погребение в Пекине было дозволено императорским указом — такой чести прежде не удостоился ни один иностранец. В этом смысле он стал строителем прочных мостов диалога между Востоком и Западом.
Но здесь мы не собираемся ни повторять хорошо известные сведения о культурных заслугах этого иезуита, ни доказывать актуальность и значимость его примера в наше время, когда Китай играет столь важную роль в глобальной истории. В этом нет нужды. А лучше обратим внимание на свидетельство христианина, целиком посвященного Богу, и на евангельское вдохновение, без которого немыслимы его необыкновенные дела, — иными словами, посмотрим на его святость.
Давняя молва о святости отца Риччи
Слава о святости отца Риччи не создана искусственно в наши дни, чтобы окружить ореолом деятеля, чьи исторические и культурные заслуги растут в цене. Молва о святости зародилась уже у его смертного одра, о чем свидетельствуют тогдашние документы. 11 мая 1610 года, узнав о его кончине, верные стеклись во множестве к пекинскому дому иезуитов и, «переходя от бесполезного плача к похвале», прославляли «героические добродетели отца Риччи, называли его „святым человеком и апостолом Китая”. Настойчивыми просьбами убедили одного из братьев, прилично владевшего кистью, написать портрет отца ради общего утешения». Ведь при жизни отец из смирения не желал позировать для портрета[3].
Вот что рассказывает о. Сабатино де Урсис, настоятель дома, где проживал Риччи, о его последней исповеди, ради которой умирающий призвал настоятеля за два дня до кончины: «То была почти генеральная исповедь, доставившая мне утешение и назидание, каких я, пожалуй, за всю жизнь не получал. Причина в том, что я увидел великую внутреннюю радость в добром старце, а вместе с ней великую невинность, святость жизни, чистоту совести и согласие с волей Господней». Де Урсис описывает уход в полном сознании и безмятежности, сопровождаемый таинствами и предваренный духовным разговором, утешительным и полным надежды, с собратьями и верными, посещавшими отца; наконец, «после полудня во вторник он сел посреди комнаты и так, сидя, очень мирно и спокойно, без всякого движения, отдал душу Творцу, закрыв глаза, словно чтобы уснуть сном святого и глубокого созерцания»[4].
О том, как почитали отца Риччи в те дни, говорит подробность, не упущенная де Урсисом. Мандарин Лев Ли Чжицзао, один из ближайших учеников и друзей отца, пожелал непременно самолично предоставить дерево и приготовить гроб, достойный усопшего, и наставлял рабочих: «Не покупайте в спешке дурных досок из страха, что тело отца пострадает от тления. Уверяю вас, тело такого человека не истлеет». Де Урсис с изумлением прибавляет: «Похоже, так и было на самом деле, потому что прошли два дня и две ночи, прежде чем изготовили гроб, и, несмотря на сильную жару, лицо оставалось таким свежим, а краски такими живыми, что все христиане это заметили и еще больше укрепились во мнении, уже высказанном об отце мандарином Львом»[5].
Не углубляясь в другие подробности и не умножая свидетельств, все же добавим, что уже через 10 лет после смерти отец Риччи почитался у китайцев как ходатай об их спасении. Целых четыре тогдашних источника, независимых друг от друга, сообщают о видении молодого китайского католика Михаила Чжанга. Незадолго до смерти он увидел «святой лик Небесного Господа», судящего его жизнь, и явились в суд святой апостол Матфей и учитель Риччи, «чтобы усердно ходатайствовать о нем перед Господом Неба, и Тот дозволил ему взойти в Небесную славу»[6].
Молва о святости отца Риччи не умолкала и в последующие времена; однако с 1635 года возник и разгорелся «вопрос обрядов», при этом был оспорен метод «соглашения» с культурой и китайскими обычаями предков (им пользовался в свое время Риччи, а затем миссионеры-иезуиты), что привело к очень весомым последствиям и даже способствовало упразднению Общества Иисуса в конце XVIII века. Конечно, то время совсем не годилось для «дела о беатификации» отца Риччи. «Вопрос обрядов» был окончательно закрыт только в 1939 году Пием XII, но и тогда время оказалось неудобным: китайско-японская война, затем учреждение Китайской Народной Республики и коммунистического режима навязали Церкви другие приоритеты.
Между тем важные миссионерские энциклики XX века — Maximum illud Бенедикта XV (1919), Evangelii precones Пия XII (1951), Princeps pastorum Иоанна XXIII (1959) — развивают тему об уважении Церкви к различным народным культурам; более того, именно в упомянутой энциклике Иоанна XXIII Маттео Риччи впервые открытым текстом поставлен в пример. Затем II Ватиканский Собор углубляет и расширяет перспективы отношений между евангелизацией и культурами в своих документах о Церкви, об отношениях между Церковью и миром, о миссионерской деятельности Церкви. Последующие Понтифики движутся в том же направлении: Павел VI с Evangelii nuntiandi (1975) и Иоанн Павел II с Redemptoris missio (1990). В этом контексте переосмыслить значение отца Риччи, поставить его в пример благовестия в диалоге с культурами предлагают все чаще сами Папы[7].
Надо подчеркнуть, что речь идет не только об образцовом методе евангелизации в отрыве от свидетельства жизни евангелизатора. Иоанн Павел II в речи от 25 октября 1982 года, произнесенной в Григорианском университете в четырехсотую годовщину прибытия отца Риччи в Макао, прямо утверждает: «Инкультурация, предпринятая отцом Маттео Риччи, имела место не только в сфере понятий и миссионерской работы, но и личного жизненного свидетельства. Надлежит прежде всего обратить внимание на его образцовую посвященную жизнь, которая решительно побуждала тех, кто с ним общался, высоко ценить его учение»[8].
Те многие и разнообразные случаи, когда Папа Франциск упоминает имя отца Риччи, дают понять, что для нынешнего Понтифика этот иезуит — один из самых очевидных примеров евангелизатора, открытого на встречу разным контекстам, в которых Церковь неся миссию, «выходит наружу». Нередко это первый — после св. Павла — пример, приходящий на ум Папе Франциску. И нельзя забывать: как ранее Иоанн Павел II и Бенедикт XVI, так и теперь Франциск убеждены в том, что инкультурация Евангелия совершается по настоянию Святого Духа, Чьим послушным орудием служит евангелизатор, в особенности благодаря «распознаванию». Для Папы Франциска отец Риччи — тот, кто учит, как быть святым, искать Бога во всем, распознавать под руководством Святого Духа, инкультурировать христианскую веру, возводить мосты между цивилизациями, уважать, слушать, вести диалог. И вот чему еще учит Риччи — воспользуемся словом, особенно значимым для Папы — встрече. Теперь «дело» об официальном признании Церковью добродетелей и святости отца Риччи получает зеленый свет[9].
Духовная подготовка к миссии
Какие же черты и события из жизни отца Риччи породили и взрастили славу о его святости?
Юность предоставляет мало информации. Родился в 1552 году в Мачерате. Как только — в 1561 году — в этом городе открылась коллегия иезуитов, девятилетний Маттео стал одним из первых учеников. Это значит, что он получил серьезное образование в школе, где культура и добродетель, ум и духовная жизнь соединяются гармонично. В 16 лет Маттео отправлен в Рим по воле отца: изучать право в университете «Сапиенца» ради блестящей карьеры. Но юноша продолжает вести духовную жизнь, общаясь с иезуитами, и ощущает призвание к монашеству. Через три года, приняв твердое решение, 15 августа 1571 года он стучится в дверь новициата в Обществе Иисуса. Отец был извещен постфактум и так расстроился, что устремился в Рим, чтобы отговорить и вернуть себе сына, но внезапная лихорадка и совет друзей убедили его согласиться с выбором Маттео.
Новициат заложил прочную основу для посвященной жизни благодаря прохождению Духовных упражнений св. Игнатия. Маттео учится «видеть все в Боге» и «искать и находить Бога во всем», в тварном мире и в людских делах; слышит призыв следовать за Иисусом Христом в Его миссии всеобщего спасения, безоговорочно и не боясь никаких трудов. Кроме того, он чувствует себя призванным служить в апостольском коллективе, объединенном глубокой и прочной дружеской любовью, делающей людей «друзьями в Господе»; он усваивает образ жизни, в котором духовность питается верностью религиозным практикам, достигающим глубин духа, таким как личное размышление и испытание совести; берется исполнять монашеские обеты — бедности, чистоты и послушания — зрело, безмятежно и бескомпромиссно.
Все это упрочится в последующие годы учения в Римской коллегии — тогдашней выдающейся кузнице апостолов — в атмосфере великого рвения и высоких идеалов. Здесь Маттео изучает гуманитарные и прочие науки, философию и богословие — с воодушевлением, интересом и прилежанием, под руководством блестящих преподавателей, в их числе Христофор Клавий, Хуан де Ледесма и Роберт Беллармин.
Многие будущие мученики и святые иезуиты вместе с Риччи или в то же время проходят новициат и обучение в Римской коллегии; многие из его товарищей, как и он, вдохновляемые примером Ксаверия и других миссионеров-иезуитов, пишут отцу-настоятелю письма с просьбой направить их в самые трудные и опасные места: на Восток, в Америку или в Англию; двое из его попутчиков (Родольфо Аквавива и Пьетро Берно) примут мученическую смерть в Индии и впоследствии будут причислены к лику блаженных. Надо учесть, что потрясающее духовное и идейное общение останется прочным фундаментом, даже когда путь отца Риччи к дальним землям и культурам станет более уединенным. В письмах он всегда выказывает глубокую любовь к собратьям, с которыми познакомился в те годы, и особенно к наставникам, сохраняя искреннюю благодарность и крепкую духовную связь с ними. Святым не станешь в одиночку.
Подумаем и вот еще над чем: когда образованных китайцев привлечет и восхитит личность учителя, прибывшего с Запада, одновременно знатока наук (математики, астрономии, географии…), любящего мудрость (спасибо великим классическим авторам) и ведущего безупречную добродетельную жизнь, Риччи пожнет плоды горячего усердия, с каким он принимал дары знания и благодати в годы учебы, религиозной и светской.
Человеческий и духовный путь иезуита Риччи, начиная с этих лет, выстраивается прямолинейно. Все, что мы знаем о его дальнейшей жизни, говорит о том, что перед нами одаренная уравновешенная личность, желающая и готовая учиться, постоянная в исполнении обязанностей, спокойная, без внутренних и внешних конфликтов, достойных упоминания. Если верить графологическому анализу, то характер у отца Риччи, по классификации Ле Сенна, «страстный»: живой, вдумчивый, активный, очень ответственный и открытый.
Долгий и трудный путь в свете веры
Однако при всем послушании и терпении Риччи вполне способен внимательно и критично оценивать происходящее в общинах, встречаемых на его жизненном пути. Но об этом он предпочитает говорить в письмах к генеральному настоятелю, Клаудио Аквавиве, еще будучи молодым монахом, не достигнув или едва достигнув тридцати лет. Из Индии — куда Риччи прибыл в 1578 году, и то был первый этап его жизни на Востоке, — он открыто критикует решение провинциала назначить двух ректоров, по его мнению непригодных, и порицает дискриминацию кандидатов в Общество — местных уроженцев; из Макао — где с 1582 года он готовится войти в Китай, изучая язык и обычаи этой страны, — выносит очень веское суждение о большинстве присутствующих португальских иезуитов, которые ограничиваются попечением о соотечественниках и не испытывают подлинного интереса к миссии среди китайцев, но даже отговаривают от изучения китайского языка его товарища Микеле Руджери (который «был полумучеником со здешними отцами»), а потом и его самого[10].
Последняя деталь помогает понять, что в долгом пути отцу Риччи приходится преодолевать не только материальные трудности, сами по себе впечатляющие: будь то неудобства, для нас сегодня труднопредставимые, весьма продолжительного морского путешествия, или болезни, нередко на его нападавшие. И не только культурные трудности: требуется с нуля основательно овладеть сложным языком. Гораздо значительнее духовные трудности: прежде всего, искушение унынием. Португальские отцы в Макао прекрасно знали, что, после Франциска Ксаверия, по меньшей мере 40 миссионеров, из них 25 иезуитов, не сумели войти в Китай. И надежд уже не осталось. Потребовалась дальновидность «визитатора», отца Алессандро Валиньяно, чтобы два тридцатилетних итальянских иезуита — Руджери и Риччи — предприняли новую попытку, пользуясь новым методом: начав с изучения языка и культуры. И потребовалось их постоянство (грубо говоря упрямство), порожденное верой и миссионерским рвением и сопровождаемое молитвой, чтобы дело, наконец, увенчалось успехом. В 1583 году два товарища обосновались в Чжаоцине, административном центре провинции Кантон (Гуандун), ближайшей к Макао.
В том, что необыкновенный проект отца Риччи был мотивирован и всегда питался верой, сомнений нет. Взять хотя бы знаменитый Глобус: большая географическая карта с разными континентами, выставленная в его доме с 1584 года, которая вызывала немало изумления и восхищения у посетителей-китайцев и которую Риччи совершенствовал до последних лет жизни, выпуская новые варианты, была для своего автора пространством истории спасения. Сам Риччи, презентуя ее, начинает с таких слов: «Кто знает небо и землю, тот может убедиться, что Правитель неба и земли абсолютно благ, абсолютно велик и абсолютно один»[11]. Говоря о Палестине, Риччи комментирует: «Господь Неба воплотился в этом крае, который поэтому называется Святой Землей»[12]. Начиная с лет, проведенных в Чжаоцине, Риччи совместно со своим товарищем Руджери составляет первый Катехизис на китайском языке (автором по праву считают Руджери). Хотя позже он опубликует ряд других трудов и переводов западных текстов нравственного и научного характера, Риччи постоянно работает над своей главной книгой, которая, наконец, будет издана в Пекине в 1603 году, на последнем этапе его пути. Книга называется Истинное значение Небесного Господа. В ней представлена христианская вера в диалоге с китайской мудростью. Автор прилагает все силы, чтобы ввести своих собеседников в богопознание, в истинную религию. Образованные китайцы хорошо поняли, что именно с этой целью учитель Риччи добрался до их Империи с далекого Великого Запада, проделав путь, полный приключений и опасностей.
Риччи постоянно питает свою веру религиозными практиками, освоенными во время обучения, и никогда не оставляет их. В его биографии на китайском языке о. Джулио Алени, прибывший в Макао в 1610 году в и в Пекин в 1613 году, описывает его день в Пекине: молчаливая и продолжительная утренняя медитация, служение Мессы, семь канонических часов в течение дня, вечернее испытание совести. Алени прибавляет, что, по рекомендации св. Игнатия, после медитации Риччи «записывал все, что Господь свыше ему внушил», и утверждает, что сам читал с большой духовной пользой «книгу», которая получилась из этих записей, но, к сожалению, была затем утрачена[13]. А испытанию совести Риччи в своем последнем нравоучительном труде на китайском языке посвящает целую главу, основательную и подробную. Очевидно, что он на опыте убедился в важности этой практики для тех, кто постоянно стремится возрастать в добродетели, «к вящей славе Божией», согласно девизу св. Игнатия Лойолы[14].
Кризис, «сон» на реке и помощь Господа
Хотя маршрут отца Риччи в целом выглядит как постоянное «восхождение к Пекину» с юга на север, длиной в 28 лет, с четырьмя промежуточными этапами в разных городах, все же просматриваются два главных последовательных периода. Их разделяет и соединяет необыкновенное внутреннее переживание.
Первый период, в Чжаоцине, а затем в Шаочжоу, достаточно плодотворен: некоторое — не очень большое —число крещений, интерес самых образованных китайцев к новинкам, доставленным с Запада, и т. д. Однако трудности все еще велики, враждебность к иностранцам распространена и укоренена. В Чжаоцине Руджери и Риччи трижды подвергаются суду по несправедливым или клеветническим обвинениям, в конце концов отца Риччи (к тому времени Руджери уже вернулся в Европу) изгоняет из города недовольный наместник. Отцу Риччи удается получить разрешение перебраться в другой город, но климат здесь нездоровый, и двое молодых и сильных собратьев, посланных ему на помощь, умирают один за другим в короткое время. Окружение — весьма недоверчивое, и нет недостатка в угрозах. Однажды Риччи подвергся настоящему нападению, с применением физической агрессии, вынужден был бежать через окно, повредил ногу и остался хромым на всю жизнь. Сила духа у миссионеров не иссякает; их великодушие и готовность прощать обидчиков вызывают восхищение, но положение сложное. К тому же до сих пор миссионеры одевались как буддийские бонзы, полагая, что так их монашеский образ жизни будет лучше воспринят и понят. Но теперь они сомневаются в правильности своего выбора, да и китайские друзья полагают, что это не поможет завоевать уважение в кругах, более продвинутых в культурном и социальном отношении. Риччи, посоветовавшись с Валиньяно, решает сменить одежду и переместиться в Нанкин, присоединившись к мандарину, держащему путь на север. Но переезд омрачен кораблекрушением: сам Риччи чуть не утонул, и утонул отважный молодой спутник, став третьим из товарищей, утраченных отцом Риччи менее чем за четыре года. В Нанкине Риччи попадает в среду, настолько враждебную к иностранцам, что даже мандарины, которых он считал друзьями, меняют свое отношение к нему и отказывают в поддержке. Разочарование велико. Отцу Риччи ничего не остается, как вернуться на юг.
Вероятно, это самый критический момент во всей его миссионерской эпопее. Но именно теперь, когда его, совсем разбитого, везет лодка, 25 или 26 июня 1585 года, очень глубокое духовное переживание — «сон», по его собственному описанию — утешит и укрепит отца Риччи в миссионерских трудах. «Когда я печалился из-за неудачной поездки и дорожных волнений, явился передо мной незнакомец и сказал: „Так ты хочешь продвигаться по этой земле, чтобы разрушить ее старый закон и насадить закон Божий?” Дивясь, как он смог проникнуть мне в сердце, я ответил: „Ты или дьявол, или Бог”. Он сказал: „Дьявол — нет, а вот Бог — да”. Тогда я, бросившись Ему в ноги и плача навзрыд, воскликнул: „Господи, раз Ты это знаешь, почему до сих пор мне не помог?” Тогда Он сказал: „Иди в этот город, — и как бы показал мне Пекин, — и там Я тебе помогу”»[15]. Это единственный сон, рассказанный отцом Риччи в его воспоминаниях; единственный, рассказанный миссионером-иезуитом в Китае от первого лица за почти 200 лет. Как бы его ни толковать, событие очень значительное[16].
Спустя два-три дня Риччи прибыл в Наньчан, где задержался на три года, носил одежду грамотных людей, завязал много плодотворных знакомств. Именно здесь он публикует свой первый труд на китайском языке, маленький трактат О дружбе, очень успешный: дружба, высоко ценимая конфуцианской мудростью, равно как и западным христианским гуманизмом, оказалась ключом ко встрече между двумя мирами; она преодолевает недоверие и строит надежный мост искреннего и глубокого общения. Наконец Риччи видит перед собой ровную дорогу, но внимательно следит за тем, как бы не возгордиться: «Чтобы почести, которые мы теперь начинаем принимать от китайцев, не вскружили нам голову, наш Господь сперва дал нам терпеть целых двенадцать лет и в Чжаоцине, и в Шаочжоу много бесчестия, изнеможения, обид и столько гонений, что их одних довольно было для закладки надежного фундамента; поскольку все это время нас почитали за отбросы мира, надеюсь, что наш Господь, давший нам столько упорства для перенесения этих мук, даст и благодать не превозноситься из-за почестей, тем более что дальше на пути никогда не будет недостатка в страданиях ради нашего Господа»[17].
Авторитет и слава отца Риччи упрочатся и в последующий — краткий, но насыщенный — период пребывания в Нанкине. Здесь ему не раз придется принимать ответственные решения, демонстрирующие его благоразумие, способность к распознаванию и упование на то, что он может различить волю Божию и следовать ей. Мы уже упомянули об отважном, но тщательно обдуманном переходе к одежде и обыкновениям образованных конфуцианцев. Теперь мы видим подлинную мудрость: наконец прибыв в столь желанный Пекин, Риччи не находит подходящих условий для пребывания; остаться опасно для него, а значит и для всей китайской миссии, за которую он ощущает и несет ответственность как настоятель. Возвращение на юг не воспринимается как провал, впереди — доверчивое ожидание более благоприятных возможностей. Проходя через Нанкин, Риччи неожиданно обнаруживает, что уже нет прежнего отвержения, и усматривает в этом ясный знак Божией воли. «Из-за этой перемены, несомненно чудесной, которую совершила рука Божия, отец понял, что воля Божия в том, чтобы поселиться в этом городе, а не где-либо еще, и ей должны были подчиниться все человеческие соображения»[18].
В Нанкине Риччи явно отдает предпочтение конфуцианской мудрости и противостоит буддизму и даосизму, которые представлены в идолопоклоннических и суеверных формах. Неудивительно, что приходится провести диспут со знаменитым буддийским учителем в присутствии многочисленной образованной публики. Момент очень важный, о чем свидетельствует тот факт, что Риччи посвящает этому спору целую главу своих мемуаров[19]. В конце он признан «победителем», «все хорошо поняли учение отца; так нам Бог во всем благоприятствовал, чтобы положить начало христианству на этом суде»[20].
Поскольку на помощь прибыли два новых иезуита, Риччи готов повторно отправиться в Пекин. Еще один драматичный поворот: путники почти полгода остаются практически под арестом в руках могущественного евнуха, желающего завладеть дарами для императора. Похоже, ничего иного не остается, как предать себя в руки Божии. Неожиданный благоприятный исход истолкован отцом Риччи опять-таки в свете веры: «Бог пожелал услышать их молитвы и многих Своих служителей, которые по всему миру Его просили об этом деле»[21].
В середине 1601 года в Пекине начинается последний этап жизни Риччи. Девять стабильных лет заполнены усердным трудом; Риччи вместе с немногими собратьями, сопровождающими его, основал христианскую общину в столице империи. Что касается лично его, помимо публикации главных работ о христианской вере и морали, важную сторону его деятельности составляет дружеское общение с образованными местными жителями. Принимать гостей и ходить в гости, церемонно, согласно подробнейшему протоколу, отвечать бессчетное число раз на одни и те же вопросы о западных обычаях, участвовать в долгих пирах — для этого требуется постоянное упражнение в нерядовых добродетелях. Молодой и блестящий товарищ отца Риччи, испанец Диего де Пантоха в письме к европейским собратьям не скрывает отвращения к этим тяжким и скучным обязательствам общественной жизни. Бывало, что отца Риччи приглашали в два или три разных дома в один день[22]. Пусть он общителен и склонен к интеллектуальным беседам, но нетрудно представить, сколько терпения, сколько трезвости, сколько личной дисциплины необходимы, чтобы размеренно вести социальную жизнь в таком ритме, в то же время соблюдая монашеские и миссионерские обязанности. В последний год его жизни множество образованных людей стеклись в Пекин на имперские экзамены для чиновников. Утомление от нескончаемой череды визитов, по общему мнению, стало одной из причин смерти Риччи: неслучайно его называют «мучеником дружбы».
Но наградой за миссионерские труды, за милосердную любовь и терпение, стало не только всеобщее уважение, но и многие дружеские узы, личные и духовные, искренние и глубокие, часто сопровождаемые обращением и крещением. И среди них есть столь значимые, что, не учитывая их, невозможно по-настоящему понять дело отца Риччи. Именно его выдающиеся ученики, друзья, а часто и советники — в особенности «доктор Павел», Сюй Гуанци, и «доктор Лев», Ли Чжицзао, достигшие высот в науке, а также в христианской жизни[23], — убедили его и помогли ему перевести на китайский язык ряд западных научных работ (таких как Элементы Эвклида!), которые сыграют важную роль в культурном диалоге между Китаем и Западом, и обсуждали с ним темы, ценные с точки зрения жизненной мудрости: мысль о смерти и вечной жизни, испытание совести, преодоление алчности и поиск подлинного счастья. Риччи для друзей — не просто интеллектуальный собеседник, но духовный руководитель. Ли Чжицзао составил прекрасное описание своего учителя: «С первой встречи с ним до сего дня прошло почти десять лет, и в эти годы он продолжал совершенствоваться. Бесконтрольные слова, поступки и мысли уже удалены от него, тогда как добродетель, совершенствуемая в гармонии с Небом, с людьми и с самим собой, становится все чище. Желая делать добро миру, он восходит к большему совершенству и никогда не ведет воинственных речей, нацеленных на вытеснение нашей цивилизации… Кто его понимает, того он всегда радостно удивляет. То и дело я прошу у него советов: если следую им, обычно все идет хорошо; если не слушаю его, часто в том раскаиваюсь. Поэтому считаю его совершенным человеком»[24].
Ли Чжицзао пишет эти слова в 1608 году, когда путь отца Риччи уже близок к завершению. Ему 56 лет; по нашим меркам немного, но он, изнуренный трудами, уже чувствует себя старым и видит, что смерть близко. Об этом он говорит в письмах и старается подготовить собратьев и друзей к продолжению возвещения веры в Китае. Нам досталась от него ценная и объемная рукопись, мемуары на итальянском языке, под названием О вхождении Общества Иисуса и христианства в Китай. Во вступлении читаем: «Оставлю свидетельство… о том, сколько наше Общество Иисуса претерпело мук и страданий, чтобы открыть эту дверь и приступить к сокрушению буйного леса, и сколькими трудами в поте лица и стараниями привело его к таким добрым надеждам. Не приходится сомневаться, что это приведение и обращение душ в католическую веру есть целиком дело Божие…»[25]
«Добрые надежды» все еще впереди, и отец Риччи продолжает нас ободрять и вдохновлять. Сегодня Церковь призывает христиан — в мире и особенно в Китае — видеть в нем не только пример для подражания, но и молитвенного ходатая.
***
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Ср. Бюллетень пресс—центра Святого Престола, 17 декабря 2022 г.
[2] Библиография о Маттео Риччи весьма обширна. Перечислим лишь некоторые из недавних жизнеописаний, доступные по-итальянски: R. Po-chia Hsia, Un gesuita nella città proibita. Matteo Ricci 1552–1610, Bologna, il Mulino, 2012; F. Mignini, Matteo Ricci. Il chiosco delle fenici, Ancona, il lavoro editoriale, 20092; G. Criveller, Matteo Ricci. Missione e ragione, Milano, Pime, 20162.
[3] P. M. D’Elia (ed.), Fonti ricciane. Documenti originali concernenti Matteo Ricci e la storia delle prime relazioni tra l’Europa e la Cina (1579–1615), Roma, Libreria dello Stato, 1942–1949, 3 voll. (привычное сокращение — FR). Здесь FR II, 543 и № 3. Портрет, о котором идет речь, кисти брата Мануэля Перейры, хранится в церкви Иисуса в Риме. За всю жизнь отца Риччи с него был написан портрет лишь однажды, по приказу императора, когда тот, не предоставляя личную аудиенцию, пожелал узнать, как выглядит Риччи.
[4] «Сообщение» де Урсиса о Риччи и его смерти было написано по-португальски. Существует итальянский перевод Г. Риччардоло, еще неопубликованный; мы воспользовались им с любезного согласия переводчика.
[5] FR I, p. CXXXII.
[6] Михаила Чжанга крестил другой знаменитый миссионер-иезуит, Джулио Алени, автор первой биографии Маттео Риччи на китайском языке, опубликованной в 1630 г. и переведенной на итальянский Джанни Кривеллером: G. Aleni, Vita del Maestro Ricci. Xitai del Grande Occidente, Macerata — Brescia, Fondazione Internazionale Padre Matteo Ricci — Fondazione Civiltà Bresciana, 2010. Пересказанный эпизод — на с.81 сл., № 117.
[7] Известны по меньшей мере восемь важных высказываний Иоанна Павла II о Риччи и три — Бенедикта XVI. Еще чаще, хотя и менее систематически, Риччи упоминает Папа Франциск.
[8] Иоанн Павел II, s., Обращение к участникам Научного собрания в четырехсотую годовщину прибытия Маттео Риччи в Китай, 25 октября 1982 г.
[9] Главная заслуга принадлежит епархии Мачераты: именно родина отца Риччи, хранящая живую память о нем, проявляла конкретную инициативу в последние несколько десятилетий. Епископ, монсеньор Тарчизио Карбони, поощряемый усердным и преданным исследователем жизни отца Риччи, монсеньором Отелло Джентили, в 1984 г. получил от Конгрегации дел о святых согласие на открытие дела в Мачерате, а не в Пекине, где Риччи умер. Однако после первого епархиального этапа случилась остановка. В 2009 г., когда приближалась четырехсотая годовщина смерти отца Риччи, епископ, монсеньор Клаудио Джулиодори, возобновил дело. На втором епархиальном этапе, поскольку тем временем изменилась ситуация в Китае, к работе Исторической комиссии смогли присоединиться два китайских исследователя, и были получены из континентального Китая четыре свидетельства о том, что по сей день идет молва о святости отца Риччи. В 2013 г. собранный материал отправили в Рим, в Конгрегацию. Общество Иисуса занималось этим делом на последующем римском этапе, итогом которого недавно стал вышеупомянутый декрет «о героических добродетелях слуги Божия».
[10] Ср. M. Ricci, Lettere (1580–1609), a cura di F. D’Arelli, Macerata, Quodlibet, 2001. Два упомянутых письма к о. Клаудио Аквавиве — от25 ноября 1581 г. (с. 29–31) и 13 февраля 1583 г. (с. 52 сл.).
[11] Il mappamondo cinese di P. Matteo Ricci S.I. conservato presso la Biblioteca Vaticana, commentato tradotto e annotato da P. M. D’Elia, Biblioteca Apostolica Vaticana, 1938, tav. XVIII.
[12] Там же, tav. XX.
[13] Ср. G. Aleni, Vita del Maestro Ricci…, цит., № 101–103.
[14] Ср. M. Ricci, Dieci capitoli di un uomo strano, a cura di Wang Suna — F. Mignini, Macerata, Quodlibet, 2010, cap. VII.
[15] «Lettera di Ricci a Girolamo Costa», от 28 октября 1595 г., в M. Ricci, Lettere (1580–1609), цит., 290.
[16] Ср. R. Po-chia Hsia, Un gesuita nella città proibita…, цит., 181. «Сон» имел место практически в середине миссии отца Риччи в Китае. Это как бы духовный водораздел. Отныне Риччи без колебаний стремится в Пекин. Иезуиты, конечно, увидят здесь аналогию с «видением» св. Игнатия на пути в Рим, в часовне Сторты, где Господь Иисус сказал ему: «Я буду содействовать тебе в Риме».
[17] «Lettera a Duarte de Sande da Nanchang», 29 августа 1595 г., в M. Ricci, Lettere (1580–1609), цит., 264 s.
[18] FR II, 44.
[19] «О большом споре отца Маттео Риччи с весьма известным служителем идолов о святой вере» (FR II, 71 сл.).
[20] Там же, 80.
[21] Там же, 120.
[22] Ср. там же, 160 сл.
[23] О «докторе Павле» ср. F. Lombardi, Xu Guangqi. Un grande cinese cattolico al servizio del suo popolo e del suo Paese, в Civ. Catt. 2021 II 73–85.
[24] M. Ricci, Dieci capitoli…, цит., 361–364.
[25] FR I, 5.