Федерико Ломбарди SJ

В Китае, куда иезуиты прибыли в конце XVI века, положение женщин заставило миссионеров уделять особое внимание поиску подходящих способов, чтобы донести до них христианскую весть. Но именно семьи этих женщин и их мужья, ставшие христианами, хотели, чтобы женщины тоже приняли крещение. В статье также представлена уникальная история придворных дам-христианок, через которых о. Адам Шалль пытался создать в императорском дворце благоприятные условия для обращения императора. Самой важной женской фигурой в истории Церкви в Китае является Кандида, племянница Сюй Гуанци, «доктора Павла», самого известного ученика Маттео Риччи.

***

Многие слышали о миссионерах-иезуитах в Китае XVI-XVIII веков. Самый известный из них — Маттео Риччи, вошедший в историю как главный герой встречи китайской и западной культур и — в том, что касается Церкви, — как модель «инкультурации» провозглашения Евангелия в Китае и, в целом, провозглашения Евангелия народам с культурой, сильно отличающейся от европейской. Но Риччи — лишь первый из длинного ряда выдающихся деятелей, запомнившихся в основном научными или техническими заслугами (астрономия, математика, гидравлика, литье пушек), культурными заслугами (перевод конфуцианской классики), художественными заслугами (живопись, архитектура). Некоторые задаются вопросом, не было ли главным делом иезуитов культурное знакомство, а не евангелизация.

Поэтому стоит подчеркнуть, что самым глубоким намерением, двигавшим миссионерами, было предложение знания Евангелия и новизны христианской жизни, вдохновленной им. На этих страницах мы сосредоточимся на не очень хорошо известном аспекте их евангелизационной деятельности и реакции, которую они встретили: китайские женщины, ставшие христианками[1].

Первые крещения, первые исповеди, участие в жизни общины

В китайском обществе женщины должны были вести крайне замкнутый образ жизни и находиться под строгим контролем своих родителей, мужей и родственников, поэтому прямые отношения миссионеров с ними были практически невозможны, их следовало избегать, чтобы не вызвать неприятия и подозрений. Тем более что иезуиты вскоре отказались от одежды и образа жизни бонз, чтобы принять образ жизни литераторов, и хотя женщины из народа часто посещали бонз, социальный контроль над женщинами из образованных классов был очень строгим[2].

После многих попыток первой китайской резиденцией иезуитов стала резиденция отцов Руджери и Риччи в Чжаоцине, на юге страны, где они пробыли шесть лет. За все это время было совершено не более 70-80 крещений (не считая крещения умирающих детей), но в последний год, 1589-й, «в последнем крещении, в котором участвовали восемнадцать человек, приняли участие некоторые почтенные матроны, которые оказывают большое доверие и поддерживают христианство в домах» (FR I, 261)[3]. Это первые китайские женщины, присоединившиеся к Церкви! Естественно, речь идет о женах или матерях образованных мужчин, уже крещенных или очень близких к двум миссионерам, которые никак не могли катехизировать их напрямую, а только через третьих лиц (там же, № 2). Даже позже и в других местах это оставалось обычным способом связи с женщинами, чтобы привести их к крещению.

В 1600 году в Нанкине отец Лаццаро Каттанео смог крестить целую семью, начиная с очень влиятельного старца, принявшего имя Павел, «а после него его сына Мартина, его племянников и весь его дом, мужчин и женщин с другими родственниками, которые были первыми и лучшими христианами в Нанкине» (FR II, 93 s). Мартино будет выполнять высокие обязанности в своей военной карьере, а в 1604 году он получит звание «доктора» в Пекине. Также в Нанкине отец Жуан да Роша крестил других женщин (FR II, 254, № 6).

Похоже, что 1601 год стал поворотным моментом, чему способствовал о. Николо Лонгобардо, действовавший в Чаочжоу. До этого миссионеры мирились с тем, что о крещении женщин не могло быть речи, учитывая, в каком заключении они находились, но сами неофиты настаивали на том, чтобы их жены были крещены. Поэтому Лонгобардо написал Риччи и другим отцам и получил их полное согласие. «Затем тот же опыт доказал, что наш Господь не исключил женщин из своего знания. Напротив, они показали такие хорошие результаты, у многих из них получалось даже лучше, чем у мужчин» (FR II, 203).

Прекрасен рассказ о том, что произошло с мандарином, который решил принять крещение. «Его мать и бабушка опередили его, крестясь раньше, а он выступал в роли катехумена и, в то же время, в роли катехизатора. Выслушав Учение, он шел и рассказывал им обо всем; и так, постепенно, женщины были очень хорошо катехизированы. Они были крещены в день Святой Анны в присутствии двух своих сыновей. Отец дал им необходимые наставления, задал вопросы и нашел их очень хорошо подготовленными. Мать назвали Марией, а бабушку Анной» (FR II, 204 s). Далее в рассказе говорится о крещении мандарина, о преданности и добром примере этих женщин. Следует отметить, что они также любили встречаться с другими женщинами более низкого социального статуса, даже крестьянками, которые также стали христианками, относясь к ним «как к сестрам», и это было поводом для «большого удивления». 

В «ежегодных письмах» — т.е. отчетах в Рим — за 1601 год иезуиты рассказывают, как проводилось крещение женщин: после того, как наставления члена семьи были завершены, «в одной из главных комнат одного из домов воздвигался алтарь, на котором со свечами и благовониями выставлялся образ Спасителя. Сюда стекались родственники и знакомые. Затем приходил миссионер, который в присутствии мужей и родственников расспрашивал женщин о христианском учении, которое они должны были знать от и до, и о главных таинствах христианства. Женщины отвечали из отведенной для них комнаты, не удивляясь тому, что их рассматривают и экзаменуют иностранцы, что в китайском женском мире было в новинку. После проверки совершалось крещение; затем отец дарил каждому неофиту венец, распятие и образок, если у него таковой имелся» (FR II, 204, № 4).

Другая очень интересная история связана с крещением в Наньчане, где работал о. Эмануэль Диас. В конце 1604 года один человек королевской крови принял крещение и получил имя Иосиф. После этого трое его близких родственников крестились на Богоявление, взяв имена трех волхвов. Но затем и пожилая мать захотела отказаться от языческих культов, которым она была очень предана, и пройти катехизацию. Отец Риччи рассказывает: «Наши люди провели ей катехизацию в ее доме, и, по причине большого внимания к китайским благородным женщинам, она не выходила наружу, но через прикрытую дверь слушала катехизацию и отвечала, не будучи замеченной». В день крещения иезуитов ждал сюрприз! Вместе со старушкой были и другие женщины, которые незаметно прослушали весь катехизис! «Вышли шесть катехуменов, которые слушали все вместе с нею. Их спрашивали обо всем, они отвечали очень хорошо. И так все вместе они крестились с елеем и со всеми другими обрядами, это было большим утешением для всех. И после этого они также совершили Мессу в прекрасной часовне, сделанной ими же» (FR II, 338). О. Д’Элиас отмечает, что Риччи настаивал на совершении всех крещальных помазаний («елея»), «чтобы показать победу христианства над преувеличенной скромностью женщин древнего Китая» (там же, n. 8). На самом деле, одной из проблем, с которой пришлось столкнуться миссионерам, было сильное сопротивление физическому контакту с женщинами как для крещения, так и для соборования (при котором также предписывалось помазание ног, что вызвало бы большое волнение, и фактически это не практиковалось иезуитами).

Практика личного исповедания грехов также постепенно распространилась и дошла до женщин через их обращенных мужей. Первое явное свидетельство — по крайней мере, в случае с высокопоставленной дамой, — написал Риччи, рассказывая о крещенном в 1602 году в Пекине литераторе, который, получив наставления о семи таинствах, «немедленно пожелал принять таинство исповеди; и он сделал это с чудесным настроем, скорбя и плача о своих грехах во время исповеди. И по его примеру многие другие стали принимать то же таинство, особенно его сын и другие члены семьи, даже его жена, что казалось очень трудным из-за большого порицания женщин в этой стране; но этот добрый христианин открыл путь этому святому делу» (FR II, 309 s.). Примерно в то же время о. Лонгобардо также начал исповедовать женщин в Чаочжоу (ср. FR II, 326). То, что женщина тайно говорила с мужчиной, а что еще хуже, с иностранцем, было действительно ново и очень смело. И в дальнейшем для исповеди отцов вводили в комнату, разделенную занавеской, через которую они общались с женщиной, совершенно не видя ее, в то время как в другой части комнаты, достаточно далеко, чтобы не слышать, находился другой человек.

Но были также ситуации и места, где евангелизация женщин, пусть и с должной осторожностью, могла осуществляться в несколько менее обусловленных формах. Так было в деревнях, в отличие от городов, и в более народных слоях населения, особенно в северном Китае. На это намекает живой рассказ о. Каспара Феррейры, посетившего в 1607 году некоторые деревни вокруг Пекина, куда о. Диего Пантоха уже ездил двумя годами ранее, чтобы успешно сеять слово Евангелия[4]. Так, Феррейра пишет, что когда он приблизился к одной из этих деревень, «великое множество мужчин, женщин и детей вышло встречать нас с таким торжеством и ликованием, как будто все они были христианами», и его приветствовали под большой беседкой из плетеных прутьев «для тех, кто желал слушать проповеди». «Здесь нас снова посетили самые разные люди, особенно женщины в компании одной, которую они признали своей начальницей и которая отвечала за то, чтобы собирать их на проповеди и учения, а также собирала идолов и сжигала их перед образом Спасителя, что делала с необыкновенным рвением и усердием». Во время своего пребывания в деревне, продолжает Феррейра, «я преподавал учение и молитвы пожилым и замужним женщинам, мой брат — мужчинам, а некоторые хорошо обученные дети — девам». Среди прочих новостей Феррейра рассказывает о молодой христианке, которая, навещая своего мужа в тюрьме в Пекине, гостила у знакомой, и та каждый вечер молилась дома со своей семьей перед идолом. Молодая женщина объяснила, что не может присоединиться к такому почитанию, напротив, она так убедительно говорила о своей христианской вере, «что целых девять семей обещали прийти послушать наши проповеди и креститься».

Не было недостатка и в критике; например, «другие люди обвиняли нас в том, что мы, вопреки китайскому обычаю, разговаривали с женщинами, добавляя, что мы раскрашивали их лица, когда крестили их (намек на помазание); но ни этими наветами, ни насмешками и угрозами они никогда не могли добиться своего». Феррейра организовал несколько братств, в том числе одно для женщин. Поэтому мы можем говорить о хорошо структурированной и сплоченной общине: «Когда я уходил, они все провожали меня, и мужчины и женщины, и было похоже, что между нами были долгие годы близкого знакомства». Одним словом, с самого первого этапа миссии был открыт путь для евангелизации китайских женщин, для их участия в жизни христианской общины, и они не преминули продемонстрировать энтузиазм, преданность, апостольский дух, инициативу и даже лидерские качества.

Дамы-христианки при дворе династии Мин

В миссионерской стратегии иезуитов того времени было очень важно не только проповедовать Евангелие среди образованных слоев населения и высокопоставленных государственных чиновников, но и попытаться добраться до императора, получить его благосклонность и разрешение на христианскую проповедь и — если это было возможно — даже добиться его обращения.

Маттео Риччи преподнес ценные подарки императору, но никогда не видел его лично. Отец Диего де Пантоха, младший и наиболее яркий товарищ Риччи, мог посещать дворец, чтобы обучать игре на восхитительном музыкальном инструменте (маникордио, разновидность клавесина), заводить и обслуживать часы, подаренные императору, и таким образом знакомиться с обстановкой при дворе. Но после его изгнания в Макао в 1618 году, после «преследования Нанкина», отношения пришлось восстанавливать. Этим занялся о. Адам Шалль фон Белл, немец, прибывший в Пекин в 1623 году и привлеченный великим чиновником-католиком Сюй Гуанци (для христиан — «доктором Павлом») к важной программе «реформы календаря», в которой научные, математические и астрономические навыки иезуитов оказались решающими. Шалль был не только выдающимся ученым с растущей известностью, но и смелым человеком, и предприимчивым апостолом[5]. Поэтому он задумался о возможных способах привнесения христианской веры в среду императорского дворца, в котором доминировали тысячи евнухов (поговаривают, что их количество доходило до 10 000), которых миссионеры считали морально неблагонадежными и, за редким исключением, коррумпированными.

Но также во дворце было много женщин (упоминается около 2 000), среди которых были дамы и фрейлины, назначенные на службу императору и императрице или королевам, которых следовало отличать от императорских наложниц. Самые лучшие из них, назначенные на личную службу императору, были гораздо ближе к нему, чем евнухи. Бартоли хорошо объясняет иерархию этих дам: «Есть три главных ранга, один тем выше другого по достоинству, чем ближе они к особе императора, и чем достойнее работа. Самые главные из них — двенадцать, мудрые ораторы, сведущие в тонкостях китайского языка и письма, на котором составляются записки, подносимые королю[6]. Они по очереди входят в императорскую прихожую, получают от евнухов записки, которые должны быть рассмотрены, читают их, объясняют императору и возвращают императорские рескрипты евнухам. Ко второму рангу принадлежат сорок дам: «Они заботятся о том, что непосредственно относится к особе императора, о платье, о книгах, о кисти и краске для письма; о том, чем он пользуется, к чему прикасается и о чем просит». Дамы третьего ранга — тридцать человек, «которые накрывают стол для императора, сервируют его, прислуживают и, кроме того, стоят по обе стороны от него; помимо этого, они чистят и убирают комнату [императора] и следят за ее убранством». Эти дамы трех первых рангов — самые важные люди после королев, и им тоже прислуживают евнухи и фрейлины. Затем есть дамы, находящиеся на службе у королев, которые составляют гораздо более многочисленный четвертый ранг.

Только дворцовые евнухи могли разговаривать с этими дамами, больше никто. После долгих поисков о. Шалль в 1635 году, во время правления последнего императора династии Мин, Чжу Юцзяня, сумел связаться с евнухом по имени Ван, человеком редкой мудрости и добродетели, который обратился в христианство и был крещен с именем Иосиф. Через него христианская вера распространилась среди придворных дам, которых он катехизировал и в конце концов крестил, следуя указаниям Шалля. В 1637 году уже 18 дам были христианками. Три из первого ранга: Агата, Елена, Изабелла; одна из второго: Лючия; четыре из третьего; восемь из четвертого; плюс две, которые были из первого ранга и по возрасту оставили службу. Прогресс был быстрым: к 1639 году христианских дам стало 40, а в следующем году — 50! Отец Шалль через Иосифа духовно наставлял их в письмах; они регулярно встречались для молитвы; иезуитский настоятель назначил одну из них «руководителем» общины. Однако они не могли принимать Евхаристию, потому что никто посторонний не мог вступать с ними в контакт. 

Мемуары Шалля и другие иезуитские источники рассказывают интересные эпизоды о делах этой общины (женские искушения тщеславием и ношением безвкусных украшений и их исправление другими дамами, унижения и страхи из-за опрокинутой посуды во время службы за столом императора, зависть и злоба язычницы, которая позже обращается в христианство, и т. д.)[7]. Безусловно, добродетельное поведение этих дам, не скрывавших своей веры, вдохновленное уважением, милосердием и скромностью, было оценено императором. О. Шалль, предложивший императору великолепное издание изображений из жизни Христа и драгоценное восковое изображение Поклонения волхвов, которое император заставил почитать при дворе, мог надеяться, что примеры и атмосфера христианской жизни, которые распространялась вокруг него, в конце концов приведут его к вере… Но все это было трагически прервано.

В 1644 году упадок правления династии Мин, который продолжался уже некоторое время, достиг своего апогея. Когда маньчжуры пронеслись по северному Китаю и приблизились к столице, Пекин попал в руки предательского и узурпировавшего власть генерала Ли Цзычэна. Император Чжу Юцзянь, видя, что игра проиграна, повесился, как и императрица с детьми. После короткого периода междуцарствия, во время которого в Пекине царили полный беспорядок, пожары и грабежи, маньчжуры захватили власть и положили начало новой династии Цин. О. Шалль — единственный иезуит, который с большим мужеством остался в столице, пытаясь защитить христианскую общину и дом иезуитов, где он разместил множество беженцев. В те страшные недели он особенно заботился о защите женщин от насилия, убеждая их не совершать самоубийства, как делали многие, чтобы избежать позора изнасилования. Ему действительно удалось защитить несколько десятков женщин[8].

Община придворных дам рассеялась, когда они убежали из дворца. Когда все наладилось, они вернулись в свои семьи, вышли замуж или, в некоторых случаях, остались жить в целомудрии. Шалль рассказывает о случае с Еленой, одной из дам первого ранга, считавшейся прекрасной, которая, когда ее везли к новому маньчжурскому господину, к которому она была приставлена в качестве наложницы, смогла броситься с моста. Ее спасли, но, поскольку она сломала ногу, отпустили, и она продолжила поддерживать духовные отношения с о. Шаллем, рассказывая ему о прошлых событиях во дворце и религиозных вопросах, которые задавал император.

Дальновидный Шалль остался в Пекине и, благодаря своему опыту, быстро нашел признание и расположение у жителей Маньчжурии, особенно у регента и нового, очень молодого императора. Поэтому ему принадлежит большая заслуга в сохранении императорской благосклонности к католической миссии в период бурной смены династий Мин и Цин.

Однако в это же время другие иезуиты — в частности, отцы Самбиази, Кофлер, Бойм — продолжали оставаться близкими к сторонникам Мин и ветви этой династии, которая сопротивлялась и сохраняла контроль над южными регионами Китая. Здесь тоже были придворные женщины, обращенные в христианство благодаря помощи важного христианского евнуха, но и здесь дело закончилось плохо. При дворе последнего кандидата на звание «императора» династии Мин, Юнли, в 1648 году крещение приняли пять знатных женщин самого высокого достоинства. Среди них были жена Юнли, Анна, и жена отца покойного кандидата, Елена. Через несколько дней после их крещения родился сын Юнли, и отец Кофлер, хоть и неохотно, согласился крестить его после заверений отца о его будущем христианском воспитании. Ребенок получил имя Константин, как пожелание будущему христианскому императору! В 1650 году императрица Елена отправила два письма, Папе Иннокентию X и Генералу иезуитов, с просьбой помолиться за дело Мин и помочь китайской миссии. Письма были доверены о. Бойму, чтобы он отвез их в Рим. Они добрались туда с большими приключениями, и письмо к Папе, написанное на желтом шелке, хранится в архиве Ватикана как драгоценная реликвия. Но ответ из Рима никогда не достигнет места назначения. Наконец, в 1662 году, когда маньчжуры закончили долгую войну, распространив свой контроль на весь Китай, Юнли и все мужчины его семьи были убиты, а вместе с ними исчез и Константин. Императрицы и их фрейлины были доставлены в Пекин и заперты до конца своих дней в скромном жилище, без возможности контакта с посторонними. Иезуиты, со своей стороны, утверждают, что это долгое заключение было утешено истинной верой и искренним христианским благочестием[9].

Кандида, «добродетельная женщина»

Но если превратности дам двора Мин в конечном итоге не увенчались успехом, то среди женщин христианской общины появились другие выдающиеся личности, которые, благодаря благоприятным семейным и социальным условиям, стали настоящими столпами динамичной и впоследствии процветающей Церкви, хотя не обошлось и без внешнего противодействия, неспокойной обстановки и даже внутренних трений среди миссионеров[10]. Самой известной личностью, несомненно, является Кандида, чья слава распространилась и в Европе благодаря одному из ее «духовных отцов», иезуиту Филиппу Купле, который в 1681 году был направлен в Рим в качестве прокуратора китайской миссии и опубликовал прекрасную книгу о жизни Кандиды, которая по сей день остается главным источником информации о нашей героине и из которой мы черпаем вдохновение для этих страниц[11].

Кандида одна из восьми детей — четырех мальчиков и четырех девочек — Иоакима, единственного сына Сюй Гуанци, самого известного и влиятельного ученика и друга о. Маттео Риччи, ставшего христианином в 1603 году[12]. Дед боялся остаться без потомков, но с доверием к Провидению принял христианское правило не иметь других жен или наложниц, кроме законной жены[13], приобщил всю свою семью к христианской вере и с помощью иезуитов основал христианскую общину Шанхая. Он всегда оставался для своей внучки маяком веры, мудрости и добродетели.

Кандида родилась в 1607 году в Сунгкианге, недалеко от Шанхая, и ее христианское имя было выбрано потому, что в день ее крещения в мартирологе поминалась святая с таким именем[14]. О ее ранних годах не сохранилось ничего особенного, кроме ее большой набожности и преданности, что естественно в семье ревностных новообращенных. В ее 14 лет умерла мать, а в 16 Кандида была выдана замуж за богатого и влиятельного человека, но все еще язычника. Браки молодых христианских девушек с язычниками разрешались при условии, что жена сможет сохранить свою религию, и в надежде, что это будет способствовать распространению христианской веры. И действительно, в день свадьбы, согласно традиционному китайскому обычаю, Кандида вместе со своей семьей была освобождена от предписанных «поклонений» традиционным «идолам» и могла совершать почитание перед образом Спасителя, даже в отсутствие священника. В течение следующих 14 лет Кандида рожает восемь детей своему мужу, который перед смертью также обращается в христианство. Когда ей исполнилось 30 лет, она становится вдовой.

Здесь, по словам о. Купле, начинается совсем другая история. Иезуит, уже несколько раз отмечавший полное отсутствие свободы у китайских женщин, прямо заявляет, что «состояние вдовства для китайских женщин по сравнению с браком — это состояние свободы». Для Кандиды не может быть и речи о втором браке, потому что «после смерти мужа, став свободной и самой себе хозяйкой, она желает принадлежать только Богу» (HD 14 s). В этом новом состоянии Кандида сможет жить очень активной жизнью еще 40 лет.

Кандида — ответственная мать, которая будет продолжать заботиться о своих детях, и в особенности об одном из них, Василии, который доставит много волнений, но сделает блестящую карьеру и останется очень любим ею. Она также будет продолжать мудро управлять семейным домом с его многочисленным персоналом; но больше не состоя в подчинении, она будет предпринимать множество инициатив и развивать интенсивное сотрудничество с миссионерами для жизни и развития христианской общины. Из бесчисленных трудов и добродетелей, о которых поведал о. Купле, мы, к сожалению, можем вспомнить лишь некоторые.

Как было принято среди китайских женщин высокого положения, Кандида была мастерицей вышивки на шелковых тканях, чем занималась вместе со своими сестрами, дочерьми и служанками, и благодаря этому собирала немалые суммы, «которые тайно, по совету Евангелия, использовала для помощи миссионерам, бедным, для строительства церквей и часовен и всего необходимого для благочестивых занятий новых христиан» (HD 24). Для этих дел Кандида использует не семейное имущество, которое должно стать наследством для ее детей, а плоды своего личного труда, посвящение которых благотворительности она считала честью.

Иезуитом, который больше, чем кто-либо другой, пользовался духовным сотрудничеством и конкретной поддержкой Кандиды (как и поддержкой ее отца, прекрасного христианина), был о. Франческо Бранкати из Палермо, великий апостол христианской общины в Шанхае и окрестностях в течение двух десятилетий, с 1647 по 1665 год. В этой области Бранкати построил не менее 90 церквей и 45 часовен. Кандида сотрудничала с ним в организации приношений, обустройстве церквей и т. д. Кроме того, Бранкати организовал различные типы «Конгрегаций», среди которых было три основных: «Страстная» — для благочестивых и покаянных упражнений по пятницам, когда мужчины собирались в церкви, а женщины занимались своими делами дома; «Святого Игнатия» — для подготовки образованных мужчин к проповеди по воскресеньям в церквях, куда не могли прийти миссионеры; «Святого Франциска Ксаверия» — для катехизаторов, обучающих детей. Кандида — «мать этих Конгрегаций», для которых она приобретала книги и изображения, напечатанные за свой счет, призы и подарки, и все, что способствовало жизни и деятельности Конгрегаций (HD 37).

Кандида имеет большие заслуги в своем апостольстве среди женщин. Как ее дед Сюй Гуанци поощрял и убеждал Маттео Риччи и первых иезуитов переводить и публиковать книги о западной науке и культуре, что помогло бы им стать частью образованного китайского общества, так и Кандида дала понять миссионерам, что для обращения женщин, которые не могут посещать церковь, они должны писать благочестивые книги на китайском языке. Что и сделали иезуиты — Купле упоминает 126 произведений о благочестии и религии, опубликованных иезуитами до этого времени, — а Кандида сделала все возможное, чтобы распространить их и раздать как можно большему числу женщин. Она также настаивала на том, что должна быть церковь, специально предназначенная для женщин, куда в назначенное время они могли бы вместе приходить на празднование Евхаристии, без присутствия мужчин, кроме священника и алтарника, и где священник мог бы читать проповеди, обращенные к алтарю, а не к присутствующим женщинам.

Младенческая смертность была очень высока, поэтому Кандида была озабочена тем, чтобы обучить христианских акушерок тому, как крестить младенцев, которым грозит смерть. Многие дети — и особенно девочки — оказываются незащищенными и брошенными своими родителями, которые не знают, как их поддержать. Кандида убеждает своего сына Василия, ставшего богатым и состоятельным, выделить большой дом для размещения этих многочисленных детей. Конечно, она также должна была найти много кормилиц, чтобы они кормили детей грудью, а затем все необходимое для их воспитания и образования. Для тех, кто не выживал, Кандида также обеспечивала достойное погребение на специальном кладбище, на котором была надпись: Charitas omnia sustinet («Благотворительность заботится обо всех»). Многие нехристиане жертвовали средства на эти достойные восхищения дела милосердия.

Апостольская креативность Кандиды необычна — она заботится о слепых, которые бродят по самым людным улицам, зарабатывая на жизнь гаданием и «даря удачу»; она собирает их вместе и предлагает им что-то на жизнь, наставляя их в вере, чтобы они вернулись на улицы, декламируя «основы веры, изложенные в стихах» и обучая «принципам веры людей, которые приходят послушать их» (HD 76 s).

Когда о. Купле уехал в Европу, Кандида хотела выразить свое глубокое чувство церковного единства и благодарность за то, что она обрела веру благодаря миссионерам. Поэтому она послала через отца ценные подарки для иезуитских церквей в Риме, но прежде всего она помогла собрать и отправить Папе Римскому большое количество книг, написанных на китайском языке миссионерами-иезуитами. Это более 400 текстов, как религиозных, так и научных, из которых более 300 идентифицированы и представляют собой первую значительную группу книг на китайском языке, хранящихся в Ватиканской библиотеке[15]. Папе было важно знать о духовной и культурной жизнеспособности и богатстве Церкви в Китае, чтобы продолжать поддерживать ее молитвой и направлением новых миссионерских сил. У китайской Церкви были Миссал, Ритуал, Бревиарий и книги по богословию и духовному образованию на китайском языке. Поэтому она созрела для того, чтобы также иметь китайское духовенство и совершать литургию на китайском языке. Христианская женщина, освобожденная от своего традиционного состояния подчинения, поддержала Прокуратора миссии иезуитов, чтобы донести это послание, эти надежды, эти просьбы до Рима.

Слава о добродетели и благотворительности этой великой женщины достигла двора Пекина, вероятно, через посредничество ее сына Василия. Так Кандида получила в подарок от императора очень богатое платье, украшенное вышивкой и серебряными пластинами, в сочетании с роскошным украшением для волос, богатом жемчугом и драгоценными камнями. В то же время ей присваивается официальный титул «Добродетельная женщина». Хотя Кандида не любила богатство, из уважения к императору она надела это необыкновенное платье в свой день рождения. На титульном листе биографии, опубликованной о. Паре, а также на знаменитом панно «Китай» Дюальда[16] Кандида изображена в этом очень аляповатом платье, которое, конечно, не было ее обычным платьем; более того, говорят, что многие ценные серебряные украшения с этого платья она продала и раздала как милостыню. Тем не менее, китайцы любят этот образ: он красноречиво свидетельствует о том уважении, которое она заслужила своими добродетелями и трудолюбивой благотворительностью не только в христианской общине, но и в китайском обществе. Если ее прадед, доктор Павел, на деле продемонстрировал, что христианская вера может вдохновить на посвящение всей жизни науке, мудрости и служению своей стране, вплоть до самых высоких степеней ответственности, то его внучка Кандида показала, что христианская вера может вдохновить на посвящение и ответственность китайскую женщину до такой степени, чтобы она служила примером и вдохновением для всех ее соотечественников.

Кандида мирно скончалась 24 октября 1680 года в городе Сунцзян, сопровождаемая молитвами своих близких и о. Эмануэле Лорефиче, миссионера из соседнего Шанхая, который совершил над ней таинства. По обычаю того времени, на серебряном кресте было отчеканено ее исповедание веры: «Верую, надеюсь, люблю Господа Небес, Бога в трех лицах, опираюсь на святые заслуги Иисуса. Я твердо верю и горячо надеюсь на прощение моих грехов, воскресение моего тела и вечную жизнь». Генерал иезуитов, узнав об этом, распорядился, чтобы все священники ордена по всему миру отслужили три заупокойные мессы — так было принято молиться за величайших благотворителей. О. Купле завершает ее биографию, отмечая: «Все жители города Сунцзян считали эту женщину святой» (HD 146)[17]. И мы тоже.

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Статья в основном опирается на записи самих миссионеров-иезуитов того времени. Следовательно, это история, рассмотренная с одной из точек зрения, и ее следует углубить и дополнить другими источниками. Но приведенные нами свидетельства достойны внимания.

[2] О. Филипп Купле замечает: «Это правда, что если бы отцы, первыми приехавшие в это королевство, чтобы проповедовать Евангелие, продолжали одеваться как бонзы, им было бы легче общаться с женщинами, которые свободно могут говорить с этими служителями идолов и посещать их храмы для молитвы; но первые миссионеры мудро рассудили, что для религии было важнее общаться с представителями власти, писателями и главами семей, чем с людьми, которые и без посещений и разговоров могли быть обучены нашим таинствам через чтение книг или через их мужей» (Histoire d’une dame chrétienne de la Chine, Paris, Michallet, 1688, 8).

[3] Часто мы будем ссылаться на важнейшую публикацию Fonti Ricciane, содержащую записи Della entrata della Compagnia di Giesù e Cristianità nella Cina, изданную в 3 томах с грандиозной системой примечаний о. Паскуале Д’Элия (Roma, Libreria dello Stato, 1942—1949). Здесь этот труд будет цитироваться с аббревиатурой FR.

[4] Отчет Феррейры приведен в «Ежегодных письмах» Маттео Риччи от 18 октября 1607 года к генералу Акуавиве , см. M. RICCI, Lettere, a cura di F. D’ARELLI, Macerata, Quodlibet, 2001, 447-451.

[5] Биография-источник: A. VÄTH, Johann Adam Schall von Bell, Köln, Bachem, 1933.

[6] Д. Бартоли, La Cina, IV, cap. 209. Известное творение Бартоли было переиздано много раз, например: Torino, Marietti, 1825.

[7] Основным источником этих событий являются рукописные воспоминания о. Шалля, известные как Historia o Historica relatio (del 1660—61), латинский текст которых был опубликован в H. Bernard (ed.), Lettres et Mémoires d’Adam Schall S.J., Tientsin, Hautes Études, 1942, с переводом на французский о. Поля Борне. Действительно захватывающие рассказы о придворных дамах находятся на стр. 44-64. См. также A. VÄTH, Johann Adam Schall von Bell, cit., 122-124.

[8] О. Шалль — нестандартный персонаж. Ранее он переоделся угольщиком, чтобы попасть в тюрьму, где был заключен генерал-христианин Сунь Юаньхуа, приговоренный к смерти после мятежа его солдат. О. Шалль смог преподать ему таинства до казни. Во время беспорядков в Пекине он встал перед дверью дома, размахивая ужасным японским мечом, чтобы отвадить злоумышленников…

[9] Об этих событиях конца династии Мин cм. F. Bortone, I Gesuiti alla corte di Pechino (1601—1813), Roma, Desclée & C., 1969, 62-64. О благочестивой жизни благородных дам, заключенных Пекине, рассказывает и Филипп Купле, Histoire d’une dame…, cit., 105 s.

[10] Это количество китайцев-христиан, приведенное Мартино Мартини в его труде Brevis relatio de numero et qualitate christianorum apus Sinas (1654): в 1627 — 13 000; в 1636 — 40 000; в 1640 — 60—70 000; в 1651 — 150 000.

[11] Считается, что Купле написал первую рукопись о жизни Кандиды на латыни, но, естественно, печатные издания были опубликованы на разных языках. Прежде всего уже процитированное издание на французском языке, Histoire d’une dame chrétienne chinoise, Paris, Michallet, 1688 (на которое мы будем ссылаться в статье обозначая его аббревиатурой HD и указывая номер страницы); потом издание в Мадриде в 1691-м, в Анверсе, в 1690-м и 1694-м. Иезуит Розиньоли опубликовал итальянскую версию, объединенную в одном томе с биографией великого деда Кандиды: Vite e virtù di D. Paolo Siu Colao della Cina e di D. Candida Hiu, Gran dama cinese, Milano, Malatesta, 1700.

[12] О докторе Павле см. F. Lombardi, «Xu Guangqi. Un grande cinese cattolico al servizio del suo popolo e del suo Paese», in Civ. Catt. 2021 II 73-85.

[13] Миссионеры были очень строги в требовании моногамии и отказа от сожительства как условий для крещения. О. Диего де Пантоха был убежден, что китайские женщины осознали бы, что это было сильным подтверждением женского достоинства и расположило бы их к христианству. Он подробно рассказывает об этом в своем знаменитом трактате Семь побед (над семью смертными грехами), в третьей главе, посвященной похоти.

[14] В отличие от мужчин, у китайских женщин не было собственных имен — им присваивалось имя отца и соответствующий порядковый номер дочери. Христианские же женщины могли гордиться своим крестильным именем, напоминавшем о мучениках и святых, наследницами веры которых ощущали себя китаянки.

[15] Ср. C. Yu Dong, «Chinese language books and the Jesuit mission in China. A Study on the Chinese missionary books brought by Philippe Couplet from China», in Miscellanea Bibliothecae Apostolicae Vaticanae, vol. VIII, Città del Vaticano, Libr. Ed. Vaticana, 2001, 507-554. В каталоге этих книг можно легко увидеть, насколько они направлены на поддержку милосердия и религиозного образования. Многие написаны о. Бранкати. Одна книга (о. Ро) каталогизирована как Centum selecta monita Sanctae Matris Theresiae (святая Тереза Авильская была канонизирована вместе со святым Игнатием и святым Франциском Ксаверием в 1622-м). Может, это специальный знак внимания к духовной жизни женщин?

[16] J. B. Du Halde, Description géographique, historique, chronologique, politique et physique de l’Empire de la Chine…, Paris, Le Mercier, 1735, 4 voll.

[17] Мы не смогли получить последних достоверных сведений о могиле Кандиды. Тем не менее есть отчеты одного из священников — потомка семьи Сюй, Симона Сюй Ченсена, нашедшего и открывшего 24—25 марта 1937 года в окрестностях Сунцзяня могилу Василия, сына Кандиды, и рядом с ней могилу женщины, одетой в парадные одежды, описанные выше. Этот факт упомянут в католическом издании Шанхая, 1937, n. 5. Ср F. BORTONE, I Gesuiti alla corte di Pechino (1601—1813), cit., 95.