Патрик Дж. Райан SJ

Торговля африканскими рабами оторвала от Тропической Африки по меньшей мере 18 миллионов человек. Иудеи, христиане и мусульмане участвовали в этой и других формах работорговли – иногда как жертвы, иногда как организаторы. Однако каждая из трех религиозных традиций пришла к осознанию несправедливости действия, которое Папа Иоанн Павел II в 1992 году назвал тяжким грехом против седьмой заповеди. Репарации потомкам рабов стали нравственным императивом. В последние годы канадские и американские иезуиты изучают эту историю и воздают этот нравственный долг. Автор статьи преподает дисциплину «Религия и общество» в Фордемском университете в Нью-Йорке.

***

Более тридцати лет назад в Гане я жил в иезуитском доме с видом на Атлантический океан и рыбный порт Мори. Из окон можно было наблюдать Форт Нассау, это голландская торговая база, основанная в 1612 году и названная в честь нидерландского королевского дома Оранских-Нассау. Здесь, на берегах нынешней Ганы, португальские торговцы скупали золото и людей с конца XV века. В XVII веке эти земли были завоеваны голландцами, которые продолжили заниматься той же коммерцией до XVIII века, когда передали эстафету Соединенному Королевству.

Все эти три европейские державы налаживали обмен с местными африканскими народами, населяющими побережье и внутренние территории, и приобретали людей, зачастую военнопленных. С 1500 по 1900 годы из Африки были вывезены 18 миллионов ее жителей, но только 11 миллионов пересекли Атлантический океан, остальные были направлены через Сахару в Северную Африку и на Ближний Восток, а также через Индийский океан, для насыщения невольничьих рынков в Юго-Восточной Азии[1]. Ученые пришли к выводу, что в те века Бразилия и Карибские острова взяли себе большую часть африканских рабов, но в 1860 году почти четыре миллиона человек африканского происхождения жили в рабстве в США.

Рабство существует на протяжении почти всей нашей истории, но принимает разные формы. Приверженцам иудаизма, христианства и ислама знакомы обе стороны рабства: не только подчинение, но и господство. Какие соображения мы можем извлечь из соответствующих религиозных традиций, чтобы противостоять устойчивым явлениям – расизму и неравенству, от которых страдают потомки порабощенных африканцев?

Рабство в традиции Израиля

Рассказы в книге Бытия служат прелюдией к истории спасения Израиля, в частности – к длинному повествованию о бегстве избранного народа из Египта и о возвращении на Землю Обетованную. В книге Бытия есть элементы, позволяющие понять, как верующие израильтяне в древности, а также современные евреи смотрят на положение людей, попавших в рабство. Прочитав о творении мира и о развращении потомков Адама и Евы после изгнания из Эдема, переходим к приключениям Ноя, который после потопа дает начало новому человечеству. Согласно следующему преданию, Сим, сын Ноя, – представитель семитов, в частности Израиля; Иафет символизирует европейцев, в частности греков, колонизировавших восточное Средиземноморье; что же касается Хама, третьего сына, предание связывает его с Египтом. Хам «увидел наготу отца своего» (Быт. 9, 22), когда Ной злоупотребил вином и напился. Книга Бытия говорит, что Хам «был отец Ханаана» (Быт. 9, 18), туземного народа, среди которого поселились Авраам и Лот, когда впервые вступили на Землю Обетованную. Сим и Иафет получают благословение от Ноя, а Хам и особенно его сын Ханаан осуждены на рабское состояние – здесь иронически перевернута последующая ситуация, когда Израиль окажется в египетском рабстве (ср. Быт. 9, 26). Хам – отец не только Ханаана, но и многих других народов, населяющих долину Нила, Синайский полуостров и полуостров Сомали (ср. Быт. 10, 6–7). Книга Бытия не отождествляет Хама с чернокожими африканцами; возможно, Берешит Рабба, древнееврейский комментарий на Бытие, написанный в начале нашей эры, дал начало этому расистскому прочтению[2].

Завершив рассказ об истоках, книга Бытия переходит к самой главной истории – Авраама и его потомков, начиная с миграции патриарха на Землю Обетованную. В этой истории порабощенные люди играют центральную роль. Жена Авраама, Сарра, долгое время бездетная, предлагает патриарху использовать в качестве суррогатной матери рабыню-египтянку по имени Агарь (ср. Быт. 16, 1). А когда Сарра в старости производит на свет Исаака, то требует от мужа: «Выгони эту рабыню и сына ее» (Быт. 21, 10). Бог печется об обоих сыновьях Авраама, о рабе и о свободном, спасает их от неминуемой смерти: первый отправлен в пустыню с матерью, как козел отпущения (ср. Быт. 21, 12–19); второй принесен в жертву (ср. Быт. 22, 1–18). В обоих случаях Бог выказывает больше милосердия, чем люди.

Все эти древние истории в книге Бытия предваряют повествование об освобождении Израиля из египетского рабства. В своих законодательных текстах Пятикнижие проводит различие между порабощенными евреями и иноплеменниками. Евреи-рабы – это большей частью те, кто выплачивает долги трудом, согласно договору, заключенному на ограниченное время: им будет возвращена свобода по истечении седьмого года (ср. Исх. 21, 2–3). В последующем израильском законе с порабощенными чужестранцами предусмотрено иное обращение. В Кодексе святости, входящем в состав книги Левит и написанном после вавилонского плена, отражено положение храмовых священников, некогда бывших рабами «при реках Вавилона» (Пс. 137/136, 1): «А чтобы раб твой и рабыня твоя были у тебя, то покупайте себе раба и рабыню у народов, которые вокруг вас. […] Они могут быть вашей собственностью […]. Вечно владейте ими, как рабами. А над братьями вашими, сынами Израилевыми, друг над другом, не господствуйте с жестокостью» (Лев. 25, 44–46). Совесть израильтян не была спокойна от подобного различия в обращении с рабом-евреем и иноплеменным рабом; последний буквально назван ‘eved kan’ani, «порабощенный хананеянин».

В Вавилонском талмуде есть по крайней мере один текст, из которого следует, что освобождение такого иноплеменного раба считается добрым делом (мицва). Соломон Цейтлин († 1976), знаменитый профессор еврейской истории, перефразирует рассказ Талмуда о том, как раввин Элиэзер бен Гиркан (I и II век н. э.) освободил иностранного раба, чтобы достичь миньяна, то есть требуемого числа людей (10) для служения в синагоге[3]. В Талмуде содержится возражение против этого конкретного освобождения, но также приведена реплика: «Всякий, кто освобождает своего раба-хананеянина, тот нарушает положительную мицву, как сказано о рабах-хананеянах: “можете передавать их в наследство и сынам вашим по себе, как имение; вечно владейте ими, как рабами” [Лев. 25, 46]. Тогда каким же образом рабби Элиэзеру было дозволено освободить своего раба? Гемара [комментарий к Мишне внутри Талмуда] отвечает: “Это мицва, вытекающая из нарушения, [но] мицва, доставляющая пользу многим, – иное дело, и ради этой цели можно освободить своего раба”» (Берахот 47b). Такая юридическая ситуация служит ясным примером того, как вера и нравственность Израиля превосходят букву Торы.

Намерение освободить всех рабов возникает у евреев только в последующий период их истории. Хотя они в Средние века и далее, до XIX века, были меньше вовлечены в работорговлю, чем христиане и мусульмане, раввин и историк Бертрам Уоллес Корн († 1979) рассказывает, что американские евреи в XIX веке, по крайней мере до гражданской войны, вели себя в соответствии с культурными условиями на юге и на севере: «Евреи в Филадельфии и Нью-Йорке активно участвовали в первом аболиционистском движении, однако в южных штатах еврейские торговцы, аукционисты и посредники продолжали покупать и продавать рабов до конца гражданской войны»[4].

Реформистский иудаизм, завезенный из Германии в США в XIX веке, сегодня представляет собой религию самой большой группы американских евреев. Один из первых реформистских немецких раввинов, Давид Айнхорн († 1879), в начале своей карьеры в Европе занял такие диссидентские позиции, что был вынужден оставить руководство реформистскими общинами в Германии и Венгрии. Эмигрировал в Мэриленд в 1855 году, неоднократно осуждал рабство с кафедры в Балтиморе и потому едва спасся от разъяренной толпы в 1861 году – в тот год началась гражданская война. Общины в Филадельфии и Нью-Йорке приняли его благосклоннее[5].

Голоса евреев против расизма во всех его проявлениях продолжают звучать по сей день. Раввин Абрам Иешуа Хешель († 1972) присоединился к Мартину Лютеру Кингу в Селме (Алабама) в 1965 году: «Когда я шагал по Селме, – говорит он, – мои ноги молились». Его дочь Сусанна Хешель недавно вспомнила, что в 1963 году ее отец и преподобный Кинг вместе участвовали в собрании Национальной конференции христиан и иудеев на тему «религия и раса». На той встрече Хешель начал свою речь с пророческого образа: «В первой конференции на тему “религия и раса” участниками были фараон и Моисей. Исход той встречи еще не окончательный. Фараон не готов капитулировать. Исход начался, но отнюдь не завершился»[6].

Рабство в христианской традиции

Христиане, как и евреи, считали само собой разумеющимся рабство как часть мировой экономической системы во времена Христа и еще несколько последующих веков. В посланиях, приписываемых апостолу Павлу, содержатся моральные наставления: жены да будут послушны мужьям, дети родителям, а рабы хозяевам (ср. Еф. 6, 5–9; Кол. 3, 22–4, 1; 1 Тим. 6, 1–2; Тит. 2, 9–10). В аутентичных посланиях заметно двойственное отношение Павла к рабству. Он не хочет произвести такое впечатление, что христианское Евангелие пришло разрушить гражданское общество, бытующее в Римской империи. Так, в Первом послании к коринфянам апостол увещает новообращенных христиан не пытаться изменить свое общественное положение: «Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся (т. е. лучше воспользуйся своим теперешним положением – прим. пер.). Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов» (1 Кор. 7, 21–22). Но сразу за этим утверждением следует комментарий – возможно, Павел предостерегает должников или бедняков из христиан, чтобы не продавали себя в рабство, поскольку ему известно о такой практике. Искупление от греха смертью и воскресением Христа, пережитое в крещении, исключает добровольный переход в рабское состояние: «Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков» (1 Кор. 7, 23). В любом случае апостола более интересует вечное достоинство обращенных в христианство: «В каком звании кто призван, братия, в том каждый и оставайся пред Богом» (1 Кор. 7, 24).

Когда Павел писал эти слова, еще думали, что парусия – возвращение Иисуса – совсем близко. Прочитанный в такой перспективе, этот фрагмент из Первого послания к коринфянам не означает, что апостол одобряет рабство. Поскольку Иисус вот-вот вернется, не должен христианин, иудей или язычник по происхождению стараться о социально-экономических преобразованиях или о перемене своего религиозного состояния, будь он иудей или христианин из язычников: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван» (1 Кор. 7, 20).

Послание к Филимону очень отличается от предшествующего Павлова письма. Адресат – человек по имени Филимон, христианин, обращенный апостолом. В тексте речь идет о конкретном случае: некто Онисим сам освободился из рабства. Ранее принадлежавший Филимону, он искал убежища от охотников за беглыми рабами у Павла в один из трех периодов, когда апостол был в тюремном заключении. Итак, Павел не свободен, когда пишет послание – это надо учитывать, оценивая то, что он говорит Филимону по поводу Онисима. Павел использует игру слов: раба зовут Онисим, а onēsimos по-гречески значит «полезный». Жизнь Онисима, беглого раба, полна опасностей. Он стал христианином под опекой Павла, находясь в бегах. С письмом Павел возвращает Онисима хозяину, но произошла большая перемена, позволяющая обыграть имя раба: «Прошу тебя о сыне моем Онисиме, которого родил я в узах моих: он был некогда негоден для тебя, а теперь годен тебе и мне; я возвращаю его; ты же прими его, как мое сердце» (Флм. 10–12).

Павел, заключенный, нуждается в помощнике и дерзновенно просит Филимона отпустить на свободу Онисима для этого служения, «не как уже раба, но выше раба, брата возлюбленного, особенно мне, а тем больше тебе, и по плоти и в Господе» (Флм. 16). Крещение Онисима коренным образом изменило его отношения с Филимоном, не только чисто по-человечески («по плоти»), но и по-христиански («в Господе»). Павел ловко переплетает свою просьбу о помощи к Онисиму с тем, что в классической риторике называется praeteritio (когда объявляют, что оставляют в стороне такой-то предмет, тогда как на самом деле о нем говорят): «не говорю тебе о том, что ты и самим собою мне должен» (Флм. 19). Павел напоминает Филимону, что сам его крестил. И продолжает: «Так, брат, дай мне воспользоваться от тебя в Господе; успокой мое сердце в Господе. Надеясь на послушание твое, я написал к тебе, зная, что ты сделаешь и более, нежели говорю» (Флм. 20–21). Павел не только апостол, но и умелый переговорщик.

Послание к Филимону не положило конец рабству в христианской истории; у нас нет свидетельств о реакции Филимона – кроме того факта, что письмо он сохранил. Хотя рабство в христианской Европе ослабело после воцарения Константина, войны в Средиземноморье между христианскими и мусульманскими вооруженными силами в конце первого тысячелетия и в первой половине второго приводили к порабощению мусульман христианами и христиан мусульманами.

В битве при Лепанто 1571 года, когда христиане одержали крупную победу в борьбе с Османской империей, погибло больше христиан на галерах османского флота, чем мусульман в том же положении во флоте Священной лиги. Джованни Бруни, католический архиепископ Бара, что в нынешней Черногории, был убит испанскими моряками-католиками, взявшими на абордаж Султану, адмиральский корабль османского флота. Они так были увлечены грабежом и убийством, что пропустили мимо ушей мольбу архиепископа о пощаде[7].

Папы неоднократно осуждали работорговлю, но, как ни странно, не сам институт рабства. Судья Джон Т. Нунан († 2017), известный историк, изучавший эволюцию права и этики, утверждает, что католическое учение в этом отношении переменилось: прежде рабство считалось законным, теперь – незаконным[8]. Измененное учение ясно изложено в Катехизисе Католической Церкви 1992 года, в том месте, где речь идет о седьмой заповеди («Не кради»): «Седьмая Заповедь запрещает любые действия или предприятия, которые по каким бы то ни было причинам — эгоистическим или идеологическим, меркантильным или тоталитарным — ведут к порабощению людей, к унижению достоинства личности, к покупке, продаже или обмену людей, словно они товар. Насильственное превращение человека в утилитарную ценность или в источник выгоды есть грех, оскорбляющий достоинство человека и нарушающий его основные права. Св. апостол Павел велит хозяину-христианину обращаться с рабом-христианином “не как с рабом, а как с братом возлюбленным […] в Господе” (Флм. 16)»[9].

Пример измененного учения дан в речи, которую Папа Иоанн Павел II произнес в 1992 году на острове Горе у берегов Сенегала. Там находится старейшая католическая церковь в Сенегале, а также намного более известный «дом рабов», откуда поколения африканцев отплывали на Карибские острова: «Пребывая на Горе, где хотелось бы безраздельно радоваться действию благодати, как не печалиться при мысли о других фактах, здесь имевших место? Посещение “дома рабов” приводит на память торговлю чернокожими, которую Пий II в 1462 году, в письме к епископу-миссионеру, собиравшемуся в Гвинею, назвал “тяжким преступлением”, “magnum scelus”. В течение целого периода в истории африканского континента в это место доставляли чернокожих мужчин, женщин и детей, отрывая от их земли, от родных, и продавали, как товар. Они прибывали из разных стран и отправлялись в цепях под другие небеса. Последним, что они видели, покидая родную Африку, был массив базальтовой скалы на Горе. Можно сказать, что этот остров остается в памяти и сердцах всей диаспоры чернокожих людей. Эти мужчины, женщины и дети были жертвами позорной торговли, в которой участвовали люди крещеные, но не жившие по вере. Как забыть огромные страдания, причиненные, с попранием самых элементарных прав человека, депортированному населению африканского континента? Как забыть человеческие жизни, уничтоженные рабством?»[10]

До сих пор сказанное Папой на острове Горе не идет дальше прежних папских осуждений работорговли и не затрагивает предшествующее учение Церкви о законности рабства. Но в этом месте своей речи Папа демонстрирует новый нравственный подход: «Нужно исповедать со всей правдивостью и смирением этот грех человека против человека, этот грех человека против Бога. […] В этом африканском храме черной боли будем молить небо о прощении. […] Мы должны в то же время противостоять новым формам рабства, зачастую коварно неочевидным, как организованная проституция, которая постыдно эксплуатирует бедность народов третьего мира»[11].

Рабство в исламской традиции

В VII веке Мухаммеду и его первым последователям был известен феномен рабства. Мусульманский ученый XX века Фазлур Рахман († 1988) отмечает, что «Коран принял институт рабства с юридической точки зрения, поскольку невозможно было в одночасье поменять эти законы, но настоятельно рекомендовал и поощрял освобождать рабов (90, 13; 8, 89; 58, 3) и фактически требовал от мусульман позволять рабам покупать себе свободу, выплачивая в рассрочку оговоренную сумму (24, 33)»[12]. В арабском языке самое обычное слово для обозначения раба – ‘abd. Однако в Коране иногда трудно различить, относится ли арабское слово ‘abd к рабу или служителю – реальному или метафорическому – Бога (‘abd Allah – раб Божий) или же к конкретному человеку, который считается собственностью другого человека. В суре Al-’Alaq, «Сгусток», – многие считают ее первой из ниспосланных – Мухаммед описан как служитель или раб Божий, которому враждебный язычник из одного из племен в Мекке, упоминаемый (не в Коране) под именем Абу Джахль («отец невежества»), запрещает поклоняться Богу: «Что ты думаешь о том, кто мешает / рабу [‘abdan], когда тот молится? […] Думаешь ли, что он [тот, кто запрещает] на правильном пути / или призывает к богобоязненности?» (Коран 96, 9–12)[13].

В тексте, который можно считать первым наброском биографии Мухаммеда, Sīrat Rasūl Allāh Ибн Исхака, есть аналогичный эпизод с участием некоего раба-эфиопа по имени Билаль ибн Рабах, преследуемого за веру. Билаль принял ислам, будучи в рабстве у человека из племени Курайшитов, по имени Умайя ибн Халаф; этот человек был враждебен Мухаммеду и посланию, проповедуемому Пророком. «Умайя отводил Билаля в пустыню в самый жаркий час дня, и бросал наземь, на спину, и велел ставить ему большой камень на грудь; потом говорил: “Останешься здесь, пока не умрешь или не отречешься от Мухаммеда и поклонишься [богиням] аль-Лат и аль-’Уззе”. [У Билаля] при таких страданиях исходили из уст слова: “Единый, Единый!”»[14]. Варака ибн Науфаль, родственник Хадиджи, жены Мухаммеда, возможно, христианин или по крайней мере монотеист, поддержал несчастного Билаля в его вере. Варака пообещал Умайе, если Билаль умрет от этих пыток, «устроить из его могилы святилище». Абу Бакр, первый мусульманин не из семьи Пророка, выкупил Билаля у Умайи и освободил. Хотя и будучи вольноотпущенником Абу Бакра, Билаль присоединился к семье Пророка и был назначен муэдзином – служителем мечети, который призывает к поклонению[15].

В арабском тексте Корана находим много других слов, обозначающих раба. Некоторые из них претерпели сложную лингвистическую и историческую эволюцию. У слова ‘abd две формы множественного числа: ‘abīd и ibād, вторая встречается в Коране лишь один раз (Коран 24, 32). В разговорном египетском диалекте арабского языка слово ‘abīd представлено: его часто выкрикивают дети в переулках Каира, завидев чернокожих африканцев, студентов или туристов. Эвфемизм для «раба», raqabah (мн. ч. riqāb), буквально значит «шея», но часто так называют человека, находящегося в этом состоянии. В Коране знаменитое описание подлинного благочестия включает в себя следующие добрые дела: «раздавал имущество, несмотря на свою любовь к нему, родственникам, сиротам, бедным, путникам и просящим, расходовал его на освобождение рабов [здесь слово “шея”]» (Коран 2, 177).

Особый эвфемизм для рабынь, «те, кем владеет твоя правая рука», встречается во многих аятах Корана, особенно из того времени, когда Мухаммед управлял Мединой (622–632 н. э.). Кораническое законодательство разрешает мусульманину брать более одной свободной жены, вплоть до четырех, но надо сказать, что, по-видимому, это дозволение изначально имело целью попечение о сиротах женского пола в военное время. «Если вы боитесь, что не будете справедливы к сиротам, то женитесь на других женщинах, которые нравятся вам: на двух, трех, четырех. Если же вы боитесь, что не будете одинаково справедливы к ним, то довольствуйтесь одной или невольницами, которыми овладели ваши десницы. Это ближе к тому, чтобы избежать несправедливости» (Коран 4, 3). Мужчина, помимо максимум четырех свободных жен, может вступить в сожительство с рабыней (surriyya); эта практика, закрепленная юридически, могла привести к тому, что, со смертью отца семейства, рассеивались домочадцы и богатства. Дело в том, что дети, рожденные в союзе с рабыней, рождаются свободными, равно как и другие ее дети, если они есть, и сама рабыня (umm walad) получает свободу после смерти своего владельца[16].

Вопрос о том, какую роль играли рабы и, что еще важнее, вольноотпущенники в средневековых мусульманских обществах, еще недостаточно изучен. Из вольноотпущенников никто не повлиял так сильно на мусульманскую набожность, как потрясающая Рабиа аль-Адавия (ок. 713–801) из Басры, что в Ираке. Мусульмане по сей день повторяют ее молитвы, которые иногда имеют легкий политический привкус, распознаваемый прежде всего верными мусульманками. Рабиа, как про нее рассказывают, свободна даже от обязанности (хотя и почетной) каждого мусульманина – совершить хадж, паломничество к святым местам, связанным с Авраамом, внутри и в окрестностях Мекки: «Что мне за дело до этого дома? / Его власть ничего не значит для меня. Что за радость в красоте Каабы? / Вот Кто мне нужен – сказавший: “Ко всякому, кто приблизится ко Мне на одну ладонь, / Я приближусь на одну ладонь”. Зачем мне смотреть на Каабу?»[17]. Рабиа, судя по рассказам о ней, не слишком высоко ценила официальные благочестивые практики, особенно используемые в политических и коммерческих целях для организации паломничества в Мекку.

Порабощенные чернокожие африканцы, особенно те, кого увезли через Сахару в Средиземноморье или через Индийский океан в Юго-западную Азию, заняли важное место в народном благочестии мусульман. Alf layla wa-layla (Тысяча и одна ночь), большой сборник средневековых новелл, содержит в себе и набожные, и непристойные рассказы. Персидский царь Шахрияр, герой повествовательной рамки сборника, неприкрыто расистской, обнаруживает, что жена изменяет ему с черным рабом. Не желая больше никогда доверять ни одной жене, Шахрияр решает убивать каждую после одной ночи супружеского счастья. Но кровавый план разрушен умной женой, Шахразадой: она каждую ночь начинает рассказывать историю, пока мужу не настанет время спать, а продолжение – на следующую ночь. Однако на следующую ночь начинается новая история, прежде чем царь уснет. В конце Тысячи и одной ночи Шахразада убеждает царя отказаться от женоубийства.

Ночь 468 начинается историей благочестивого цветного человека по имени Маймун. Он раб в иракском городе Басре. Этот персонаж, по видимости слабейший из всех, на самом деле оказывается единственным, кто обладает истинной властью, потому что черпает силы из богообщения. Два знатных жителя Басры, проведя большую часть пятницы в мечети за молитвой о дожде, вдруг слышат тихую просьбу раба Маймуна: «О мой Бог, Учитель и Господь, доколе будешь Ты отвергать молитвы Своих слуг… Заклинаю Тебя Твоей любовью ко мне, пошли немедля на нас Твои дождевые облака!» И тут небо темнеет, и в самом деле проливается дождь. На следующий день один из двух магнатов покупает Маймуна, надеясь извлечь для себя выгоду. Вместе они возвращаются в ту же мечеть, и там Маймун снова молится. Святой раб падает ниц – и уже не поднимется. Маймун – тот, чья молитва исполнена (mustajab al-du‘a’), – в смерти возвращается к своему единственному истинному Господину, а это Бог и только Бог.

Эпилог: иезуиты и рабство

Иезуиты повсюду в мире участвовали в рабовладении с XVI века (когда было основано Общество Иисуса) по XIX век. В 1773 году, когда Папа Климент XIV упразднил Общество под давлением Бурбонов, иезуиты в британских и французских колониях в Северной Америке и на Карибских островах имели в собственности около 2000 рабов.

После 1805 года, когда Общество было частично восстановлено на территории Соединенных Штатов, иезуиты в Мэриленде, которые в годы запрета объединились в организацию, управлявшую земельными владениями, продолжали использовать рабский труд на своих табачных плантациях. Да и европейские иезуиты, основав миссии в долинах рек Миссисипи и Огайо, возделывали земельные участки с применением рабского труда.

Нынешние провинциальные настоятели в США и Канаде организуют исторические исследования на эту тему, вовлекая всех североамериканских иезуитов в переосмысление и искупление прошлого. Джорджтаунский университет с 2015 года выдает компенсацию потомкам 272 рабов, которые принадлежали иезуитам в Мэриленде и в 1838 году были проданы владельцам плантаций в Луизиане, чтобы восполнить финансовый дефицит учебного заведения, тогда носившего имя Джорджтаунский колледж.

Невозможно отрицать прошлое, но надо думать о будущем. В Мемфисе, накануне своего убийства, преподобный Мартин Лютер Кинг увещал своих миролюбивых последователей смотреть вдаль, как Моисей с горы Нево – на Землю Обетованную. Стараясь возместить ущерб, который рабство нанесло в прошлом, мы должны обратить взгляд на будущее. В заключение процитируем последние слова, сказанные Кингом в тот вечер: «Я хочу одного – исполнять волю Божию. Он позволил мне взойти на гору. И я посмотрел вдаль. И увидел Землю Обетованную […]. Но хочу, чтобы ты знал сегодня, что мы, народ, достигнем обетованной земли […]. Я не боюсь никого из людей. Мои глаза видели славу пришествия Господня»[18].

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Ср. H. S. Klein, Il commercio atlantico degli schiavi, Roma, Carocci, 2014.

[2] Ср. Midrash Rabbah Genesis, Londra, Soncino, 1983, c. 36, 7.

[3] Ср. S. Zeitlin, «Slavery during the Second Commonwealth and the Tannaitic Period», в The Jewish Quarterly Review 53 (1963) 204.

[4] B. W. Korn, «Slave Trade. In the Americas», в Encylopaedia Judaica, 2 ed., 2007, vol. 18, 672. Далее этот источник будет обозначен как EJ, с указанием тома и страницы.

[5] Ср. S. D. Temkin, «Einhorn, David», в EJ 6, 258.

[6] A. Howard, «Rabbi Heschel’s Daughter Remembers Her Father at Selma March», в Jewish Herald Voice (jhvonline.com/rabbi-heschels-daughter-remembers-
her-father-at-selma-march-p20239-164.htm), 20 ноября 2015 г.

[7] Ср. N. Malcolm, Agents of Empire: Knights, Corsairs, Jesuits and Spies in the Sixteenth-Century Mediterranean World, New York, Oxford University Press, 2015, 167 s.

[8] Ср. J. T. Noonan, A Church That Can and Cannot Change: The Development of Catholic Moral Teaching, Notre Dame, IN, University of Notre Dame Press, 2005, в особенности 121–123.

[9] Катехизис Католической Церкви, 2414.

[10] Иоанн Павел II, s., Речь на Встрече с католической общиной острова Горе, 22 февраля 1992 г., www.vatican.va

[11] Там же.

[12] F. Rahman, Major Themes of the Qur’an, Minneapolis — Chicago, Bibliotheca Islamica, 1980, 48.

[13] Тексты Корана даны в русском переводе Эльмира Кулиева и частично изменены в соответствии с итальянским изданием, которым пользуется автор статьи (прим. пер.): Il Corano, Imperia, Al Hikma, 1994, traduzione a cura di Hamza Roberto Piccardo.

[14] Ibn Ishaq, The Life of Muhammad: A Translation of [Ibn] Ishaq’s Sirat Rasul Allah, Lahore, Oxford University Press, 1955, 143 s.

[15] Ср. там же, 236.

[16] Этот закон варьируется в разных ветвях ислама; ср. J. Schacht, The Origins of Muhammadan Jurisprudence, Oxford, Clarendon Press, 1950, 254–266.

[17] Там же, 157.

[18] Полный текст этой речи доступен в интернете на английском языке: www.afscme.org/about/history/mlk/mountaintop