Марк Растоин SJ

Каждое новое поколение христиан должно переосмысливать тайну Христа. Иисус, благочестивый еврей, строил многие из своих рассуждений на древних Писаниях и часто использовал одновременно загадочное и богатое по смыслу выражение «Сын Человеческий», говоря о Себе Самом.  Кроме того, Он стремился охватить действие Бога Израиля в то время, в которое жил. Преимуществом такой христологии Сына Человеческого является то, что она не указывает на давидовского Мессию, политического освободителя, но представляет фигуру того, кому будет принадлежать важнейшая роль в конце времен. Иисус осуществил в себе уникальное слияние трех фигур: Мессии, Страдающего раба Божия и Сына Человеческого. Погружение в христологию Сына Человеческого позволяет нам лучше понять глубокую природу христианства и его корни, уходящие в еврейскую традицию времен Второго Храма.

***

Введение

На протяжении веков, начиная со времени появления первых Евангелий, христиане пытались осмыслить, как тайна Бога проявилась в личности Иисуса, признаваемого Христом, и как Иисус, подобный Отцу, раскрывал внутреннюю природу Бога, Единого Бога Израиля. Это было отнюдь не легкой задачей, поскольку не хватало подходящих понятий и выражений. Как поддержать суть монотеистической веры, одновременно признавая определенную сложность в самой форме божественности Единого Бога? Как поддержать утверждение о совершенной человечности Иисуса — «он разделил нашу человеческую природу во всем, кроме греха», как гласит IV евхаристическая молитва, — не умалив при этом исповедание его божественности?

Этот тонкий теологический труд был — и продолжает быть — необходимым и основополагающим. Даже оставаясь в верности Соборам и церковному Преданию, каждое новое поколение христиан должно найти свой собственный культурный контекст и свои собственные слова, чтобы выразить суть христианской веры: Бог раскрыл сущность Своего бытия, Он сообщил Себя нам целиком и полностью через личность Иисуса из Назарета. Вместо того, чтобы без конца повторять древние формулы, едва понимая их значение, необходимо постоянно испытывать удивление перед Тайной Иисуса Христа — удивление, с одной стороны, невыразимое, но, с другой стороны, которое должно быть преобразовано в слова, насколько это возможно.

Подходов к решению этой проблемы очень много. Нам кажется, чтобы приступить к такой непростой задаче, необходимо отталкиваться, прежде всего, от истории человека по имени Иисус, от события Христа. Не только от того, Кем Он был, но и от того, как Он Сам понимал Себя через Свои слова и обращения. Мы должны начать с христологии Иисуса.

Иисус, практикующий еврей

Иисус составил Свою идентичность на основании тех ресурсов, которые были Ему доступны в среде Его веры и культурного контекста, среде благочестивого галилейского иудаизма говорящих на арамейском языке евреев. Эта форма иудаизма отличалась богатством традиций и обрядовыми практиками, с псалмами и синагогальным богослужением, основанным на восхвалении Бога и чтении Писания. Быть человеком, в действительности, означает постоянно переосмысливать собственную индивидуальность и искать смысл своей жизни и собственную судьбу в определенном религиозном и культурном контексте. Это является непременным для каждого человеческого существа. Поэтому необходимо задаваться вопросами о тех текстах, молитвах и верованиях, которые сформировали, так сказать, «грамматику», на основании которой впоследствии постепенно развилась личная вера Иисуса[1]. Чем больше мы узнаём о религиозном и культурном мире I века, тем сильнее мы приближаемся к Иисусу.

Обнаружение Кумранских рукописей стало важным этапом в этом пути открытия существования различных еврейских групп той эпохи. Мы также достигли лучшего осознания всего богатства письменного религиозного наследия, созданного в так называемый «межзаветный» период. Некоторые богословские темы приобрели особенную значимость, — например, тема преследований пророков, — и так мы узнаём больше о том теологическом мире, в который вступил Иисус. Он постоянно ходил в синагогу, а на праздники обязательно отправлялся в Храм. Он научился читать и хорошо знал Писание, настолько, что мог свободно его цитировать[2]. Как проповедь о блаженствах, так и молитва «Отче наш» во многом совпадают с библейскими текстами и еврейскими молитвами той эпохи. Обнаружение этого сходства вовсе не означает, что следует отрицать уникальность и подлинность этих текстов, но, напротив, позволяет глубже взглянуть на них. Помимо этого, Иисус оказывается единственным, кто учил через притчи, равно как и тем, кто объединил в себе чудотворца-экзорциста и раввина-учителя. Иисус был глубоко погружен в Свое еврейское окружение Галилеи, и это определило как Его образ мысли и рассуждений, так и личности Его первых последователей.

Взаимоотношения с Иоанном Крестителем

На втором месте по значимости следует подчеркнуть другой безусловный и важный факт: в самом начале общественной жизни Иисуса его личность раскрывается через Иоанна Крестителя, являющегося очевидным историческим персонажем. Иисус никогда не отрицал этой связи и до конца Своей жизни ссылался на нее. Это тот элемент, который можно использовать в основном на христологическом уровне; долгое время его богатство было недооценено. Иисус не жалел похвал для Иоанна: «Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя» (Мф 11, 11). Крайне показательным является и то, что Иисус начал Свою общественную жизнь с посещения Иоанна Крестителя. Он прислушивался к тому, что Бог хотел сказать Израилю, и искал, где могло проявиться божественное действие. Он искал действие Бога вне Себя Самого, будто смещая центр внимания с Себя вовне, и это продолжает вызывать наше удивление.

Если некоторое время назад просьба Иисуса принять крещение от Иоанна — подобно любому еврею, посреди грешников — вызывала смущение среди христиан, сегодня это событие кажется нам признаком смирения и самоотречения Иисуса. Он умел распознавать знамения времен, знамения действий Того, Кого Он называл Отцом, и это Божественное делание осуществлялось, в том числе, через Иоанна. Дело жизни Иисуса неотделимо от дела жизни Крестителя, а без связи с ним оказывается и вовсе непостижимым.

Иисус примет послание Иоанна и изберет Своих первых учеников из учеников Крестителя. Он никогда не отречется от Своей связи с Иоанном и от факта, что первым критерием оценки своего времени являлось признание Богопосланничества Иоанна. Иисус повторит это и после Своего входа в Иерусалим, когда, при расспросе о том, какой властью Он совершает Свои деяния, Он будет говорить о ней как о продолжении той же власти, которой подчинялся Иоанн: «Пришли опять в Иерусалим. И когда Он ходил в храме, подошли к Нему первосвященники и книжники, и старейшины, и говорили Ему: какою властью Ты это делаешь? И кто Тебе дал власть делать это? Иисус сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном, отвечайте Мне; тогда и Я скажу вам, какою властью это делаю. Крещение Иоанново с небес было, или от человеков? Отвечайте Мне. Они рассуждали между собою: если скажем: с небес, — то Он скажет: почему же вы не поверили ему? а сказать: от человеков — боялись народа, потому что все полагали, что Иоанн точно был пророк. И сказали в ответ Иисусу: не знаем. Тогда Иисус сказал им в ответ: и Я не скажу вам, какою властью это делаю» (Мк 11, 27-33). Поэтому невозможно признать Иисуса без признания Иоанна — равно как невозможно провозглашать Иисуса, не упоминая об Иоанне. Два наиболее поздних Евангелия — Луки и Иоанна — ничуть не преуменьшают роли Крестителя, что можно было бы ожидать по прошествии времени, но, напротив, еще более превозносят его значимость.

Тем не менее Иисус открыл Свой собственный путь, отличный от пути Иоанна. Он начал этот путь с обращения «к погибшим овцам дома Израилева» (Мф 15, 24). Он одновременно занялся как исцелением и духовным наставлением огромного числа людей, приходивших к нему, так и созданием группы учеников, которых Он символически избрал в количестве двенадцати человек, чтобы красноречиво показать, что Он обращается ко всему Израилю. Он начал говорить о Себе Самом, постоянно используя загадочное выражение «Сын Человеческий». Делал ли кто-нибудь что-то подобное раньше? Что говорит это выражение о личности самого Иисуса и о Его отношениях с Отцом?

Загадка Сына Человеческого

Чтобы прояснить эту загадку, нам поможет произведение, которое, как казалось вплоть до недавнего времени, дошло до нас только в своей эфиопской версии: книга Еноха. Теперь же мы знаем, что существовала также и древняя версия этой книги на арамейском языке, поскольку фрагменты из нее были обнаружены в Кумранских пещерах. Чем же так примечательна книга Еноха? Тем, что она говорит о древнем понимании выражения «Сын человеческий», которое так важно для понимания сущности Иисуса. Действительно, если мы будем придерживаться только признанных библейских книг, то только в книге пророка Даниила встречается упоминание об этой значимой фигуре, которая тесно связана самим своим именем с человечеством и в то же время обладает Божественными атрибутами — в особенности способностью попирать облака и судить землю (ср. Дн 9, 13; Енох 46, 2-3).

Как утверждает историк религий Даниэль Боярин, «евреи времен Иисуса ожидали Мессию, который явился бы одновременно человеком и Богом, Сыном Человеческим, в соответствии с идеей из 7-й главы книги пророка Даниила»[3]. Ученый ясно показывает, что некоторые из переписчиков книги пророка Даниила не разделяли образ Сына человеческого и старались избавиться от этого выражения. Несогласия — по всей видимости, в узких и наиболее набожных кругах — продолжались вплоть до эпохи самого Иисуса. Глава 48 книги Еноха представляет собой хорошее введение ко многим темам, которые потом будут освещены в Евангелиях. Озадачивает только тот факт, что мы ничего не знаем о тех возможных религиозных группах, которые стоят за этими текстами, в то время как знаем гораздо больше о существовании обитателей Кумрана и крупной общины, населявшей этот регион.

Несмотря на то, что различные ученые предполагают, что некоторые ессеи стали христианами после 70 — что кажется весьма вероятным, поскольку христианская община разделяла с ними многие ожидания — тем не менее этому нет никаких археологических или документальных подтверждений. Интересным и наводящим на размышления моментом для читателя Евангелия является тот факт, что в книге Еноха упоминается фигура Сына человеческого, но без отождествления ее с самим Енохом. Это отождествление, тем не менее, происходит, но только в конце книги, в главах 70 и 71 (ср. Енох 71, 14).

Это вовсе не означает, что в истории Иисуса нет ничего нового. С Ним наступает беспрецедентное событие — появление здесь и сейчас долгожданного Сына Человеческого. То, что до сих пор было лишь эсхатологическими умозрениями, исполняется именно «сегодня». Боярин отмечает: «В отличие от Еноха, который станет Мессией-Сыном человеческим только в последние дни, Иисус уже им является. В отличие от Сына человеческого, грядущего на облаках в каком-то будущем, Евангелия и верующие утверждают, что Иисус уже пришел. Евангелие уже возвещает наступление последних дней. Идеи о Христе известны с древности, но новое — это Иисус»[4]. Мы можем также заметить, что в Евангелиях в эсхатологическом контексте сохраняется идея Сына Человеческого, который «грядет на облаках», но ясно, что речь идет о втором пришествии — пришествии «со славою» — Иисуса, Сына Человеческого (ср. Мк 13, 26).

На протяжении веков израильтяне спорили о том, кем будет Мессия, о его возможной связи с родом Давида, о его отношениях с загадочным «Сыном человеческим», упоминаемым в книге пророка Даниила, и с не менее загадочным «Рабом», о котором говорит пророк Исайя. Иисус включился в это обсуждение и выбрал Свой ключ для ее толкования. В то же время Его решение последовать за Крестителем показывает, что Он внимательно относился не только к Писаниям и пророчествам прошлого, но и в особенности к событиям настоящего, к тому, что Бог хотел сообщить Своему народу «здесь и сейчас».

Предлагаемый Иисусом синтез

Очень трудно, если не невозможно, с уверенностью отличить, что в Евангелиях относится к Иисусу как к исторической личности, а что является плодом теологических догадок евангелистов и первых христианских общин. Тем не менее можно сделать некоторые наблюдения[5]. Материалы Предания ясно указывают, что Иисус воздерживался от титула «Мессии». В Евангелии от Марка он принимает этот титул только в конце Своего пути, во время расспросов первосвященника (ср. Мк 14, 62). С другой стороны, Он очень четко демонстрирует Свое предпочтение выражению «Сын Человеческий», которое звучит только от Него и почти сразу же исчезает из христианской традиции: так, например, в посланиях Павла оно вовсе отсутствует.

Почему же Иисусу так нравился этот загадочный термин? Можно сформировать гипотезу на основании того, как Иисус обычно выражает Свои мысли и идеи. Он часто использует притчи, чтобы иносказательно передать то, что находится в центре Его послания: Царство Божие. Выбор такого стиля изложения указывает, что Он хочет оставить Своим слушателям свободу интерпретации и отказывается навязывать Свое учение в образе правителя или его «титулованного» посланника. Действительно, в Писании использование притч характерно для второстепенных или безвластных персонажей (ср. Суд 9 или 2 Цар 12). Как на арамейском, так и на иврите выражение «Сын человеческий» является двусмысленным. Вероятно, это всего лишь привычный способ обращения к простому человеку. Бог так обращается к пророку Иезекиилю, и при этом это обращение не имеет никакого оттенка почести (ср. Иез 34)[6]. Но оно также может относиться и к загадочной эсхатологической фигуре из книги пророка Даниила. Все может свестись к кажущейся незначительной разнице, хорошо выражаемой европейскими языками при помощи определенного или неопределенного артикля: означает ли «Сын человеческий» сына любого человека или сына конкретного человека? Именно этот загадочный вопрос Иисус ставит перед Своими собеседниками.

Таким образом, использование этого выражения позволяет Иисусу показать Свою личную деликатность, поскольку Он дает возможность слушающим себя — тем, кто имеет уши, — почувствовать силу уникальных отношений, связывающих его с Богом. Кроме того, удивительным является тот факт, что Иисус использует это выражение в третьем лице: благодаря этому удается раскрыть христологический аспект двойственности Его воли — и в то же время личной осмотрительности. «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мк 4, 9). Выбор Иисусом выражения «Сын Человеческий» не только указывает на его желание избегать простых и броских ярлыков (например, «Мессия»), слишком сильно определяемых «политическими» ожиданиями, но также демонстрирует — гораздо сильнее, чем другие обращения — Его убеждение в собственной связи, уникальной и нераздельной, с Богом. Этот образ неразрывно связан с самой властью Бога, Его судом и Его троном. Поэтому Иисус не может быть отделен от Святого Духа и от Бога, а Его личность имеет отношение к самому Страшному суду: «Ибо кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов» (Лк 9, 26).

Евангелия указывают, что Иисус сформировал своего рода «треугольник» между тремя терминами из Писания Израиля, характеризующими Спасителя, который должен прийти в будущем. Прежде всего, термин «Мессия», который Иисус принимает, когда его использует Петр в своем обращении к Нему (ср. Мк 8, 29; Мф 16, 16 и Лк 9, 20), но потом сразу умаляет его значение, объясняя суть Своей миссии: «Сыну человеческому много должно пострадать» (Мк 8, 31). Выражение «Сын человеческий» связано с книгой пророка Даниила (ср. Дан 7, 13-14). Тем не менее проблема связана с тем, что в книге пророка Даниила не упоминается о возможных страданиях, которые должен будет перенести этот персонаж, пусть даже наделенный царственностью и восходящий на облаках небесных. Связь между страданиями и Мессией-Сыном Человеческим обусловлена третьим термином: понятием «Раба страдающего», описанного пророком Исайей в четвертой песни Раба (ср. 52, 13 – 53, 12). О нем говорится, что «когда же душа его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное» и «Он, Праведник, Раб мой, оправдает многих и грехи их на Себе понесет» (Ис 53, 10-11). В этой загадочной фигуре следует отметить два важных аспекта: во-первых, Раб отдает свою жизнь не только за Израиль, но и за всех людей; и, во-вторых, его путь проходит через добровольное принятие страдания и смерти.

В таком случае возникает вопрос: был ли Иисус первым, кто осуществил мессианское прочтение этого образа? После открытия кумранских рукописей многие поверили, что они представляют из себя аллюзию на этот библейский текст в том, как «Учитель справедливости» — тот, кто, как предполагается, являлся основателем этого движения священнического обновления Израиля — видел свою роль. Однако эти тексты весьма неоднозначны, и из них вовсе не складывается впечатление, что этот человек в итоге перенес насильственную смерть. Новизна христологии Иисуса заключается не в самом использовании этих трех терминов — все три термина взяты из Писания, — но в их уникальном сочетании.

Если признать возможность того, что Иисус Сам установил связь между этими тремя образами, воплощающими ожидание исполнения Писания, то, может быть, можно получить и представление о средствах, которыми Он воспользовался для установления этой связи? Во-первых, Он наверняка долго размышлял над теми или иными отрывками из Писаний, которые предполагали мессианское прочтение. Во-вторых, будучи помещенным в самое сердце еврейской действительности Израиля той эпохи, Иисус был знаком с основными умозаключениями Своего времени, о которых свидетельствует енохическая литература и некоторые из сохранившихся межзаветных текстов — например, книга Юбилеев (которая, как кажется, цитируется в Лк 11, 49 и Мф 23, 34). В-третьих, в согласии с распространенной в те времена богословской темой «гонений на пророков», Иисус был убежден, что гонения являлись участью любых пророков и Божьих посланников — причем со стороны самого народа, в который эти пророки были посланы. С другой стороны, не нужно быть ученым, чтобы понять, что власть имущие всегда стремятся заставить молчать тех, кто защищает малых и лишенных права голоса. Жестокая смерть Иоанна Крестителя, духовного учителя Иисуса, по приказу царя Ирода способствовала лишь укреплению Иисуса в этом богословском убеждении.

Отсюда мы можем сделать первый вывод: если и верно, что каждый из евангелистов избрал свою стратегию повествования и решил осветить в большей мере те или иные библейские тексты, пусть даже и оставив неоспоримой Божественность Иисуса, то в любом случае они оставались верны библейской герменевтике, свойственной их Учителю.  Другими словами, евангелисты делают из Иисуса, прежде всего, «Сына Человеческого», человека, обращенного к малым и угнетенным, Который не претендует на Божественную идентичность — пусть даже безусловно исповедуемую евангелистами, — но поглощен распространением вести о том, что все человеческие существа являются «детьми Божиими»[7]. В то же время, Он — раб, Который возжелал отдать собственную жизнь за всех, не только за «погибших овец дома Израилева» (Мф 15, 24), но и за «многих» (Ис 53, 11-13);  в конце концов, Иисус — хорошо знакомый с Писанием и глубоко верующий еврей, Которому через усердные молитвы было открыто, что Он — посланник последних времен, Сын человеческий, Который должен принять миссию страдающего Раба, чтобы, наконец, стать Сыном человеческим, «грядущим на облаках с силою многою и славою» (Мк 13, 26).

Сам факт того, что первые христиане очень быстро оставили эту совершенно непонятную для них форму обращения, является сильным аргументом в пользу историчности этого титула. Иисус смог понять Свою миссию и Свой жизненный путь, опираясь именно на источники живой традиции Израиля. Для самоопределения и представления Себя Своим братьям Он принял несколько уникальных решений, которые, тем не менее, полностью вписывались как в учение библейских текстов, так и в израильскую действительность и духовные убеждения евреев своего времени.

Иисус остерегался многих форм обращения, использовавшихся по отношению к Нему, и крайне отрицательно относился к применению титулов или ярлыков, которые, скорее, предавали Его, чем раскрывали Его сущность. Он осознанно предпочел использовать систему перекрестных ссылок, основанную на соответствии между Своими словами и действиями. Он хотел, чтобы Его наставления и исцеления говорили выразительнее распространявшихся слухов, пусть даже необязательно негативных. Он хотел, чтобы те, кто встречался с Ним, сами приходили к выводу о том, Кто Он такой. Иисус был в одно и то же время человеком среди людей, израильтянином среди Своих соотечественников, а также тем, Кто думал, что Ему принадлежит решающая роль в спасительном плане Бога и что проживает уникальные взаимоотношения с Отцом. Тот, кто сумел распознать, что Бог действовал через этого человека, непременно оказывался близок к Царствию Божиему: «Если же я перстом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие» (Лк 11, 20).

Христология Сына Человеческого

Каково же значение христологии Сына Человеческого? Без сомнения, христология помогает лучше осознать факт того, что личность Иисуса сформировалась в контексте религиозного и текстового наследия еврейского народа. Но на карту было поставлено очень многое — природа самой христианской веры. Христианство рисковало стать «религией» наподобие других, с обрядами и догматами, забывая, что его главная суть заключается в духовном обновлении уже существующей религии; что человек, стоящий у ее истоков, вовсе не думал и не хотел «основать новую религию», но желал осуществить новый этап замысла Бога — Бога Израиля, — чей проект предшествовал ему.

Христианство — это эсхатологическое, радикальное и духовное движение. Его также считали исаиизмом — течением, основанным на серьезном отношением к пророчествам Исайи или, вернее, его последователей. Но Иисус находит Свое вдохновение не только в текстах пророка Исайи: Он перечитывает и обобщает — как в глубоко личном, так и в традиционном ключе — все Священное Писание.

В той же мере, в которой христиане могут считаться «народом в квадрате», поскольку состоят из народов со всех концов Земли без какого-либо ущемления национальной принадлежности, так же и само христианство представляет собой «религию в квадрате»: религию, которая имеет смысл только тогда, когда выражает желание делать больше, жить милосердной любовью Самого Бога. На это указывает фраза — пугающе требовательная, если задуматься, — из первой речи Иисуса в Евангелии от Матфея: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф 5, 20). Христианство предполагает интериоризацию Торы, убежденность в том, что наступило время жить так, как Мессия, по подобию качеств Самого Бога: в прощении, самопожертвовании, радикальном самоотречении. Оно предполагает полную духовную вовлеченность. Оно желает стать революцией внутри одной из существующих религий и на ее почве, но не новой религией.

По существу, христиане были бы не против иметь такую же религию, как и все остальные: своего рода «спокойную» религию, основанную на соблюдении определенного числа правил и исполнении определенных обрядов. Но духовное пламя, воплощаемое Иисусом, мало похоже на эту прозаическую картинку. В действительности существует большая трудность: как поддержать эсхатологическое напряжение, радикальную духовную потребность, любовь ко всему Израилю (символически олицетворяемому двенадцатью апостолами) и в то же время убежденность, что наступил момент открыть сокровище познания Единого истинного Бога всем концам Земли? «Придут от востока и запада, и севера и юга, и возлягут в Царствии Божием» (Лк 13, 29).

В течение Своей жизни Иисус ограничился посещением лишь нескольких галилейских поселений и, во время праздников, Иудеи, за исключением редких случаев пребывания на языческих землях (может быть, с целью избежать каким-нибудь образом давления со стороны толпы). Но Он всегда был убежден в том, что Отец действовал ради спасения всего творения, а не только ради блага одного Израиля, что совершенно не имело бы смысла в эсхатологическом мессианском контексте. Иисус приглашает вступить в уникальные отношения с Тем, кого называет «Абба», «Отец», и Который меняет смысл всей нашей жизни. Отныне «кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (Мк 8, 35).

То, как Иисус соединяет «низкую» христологию — по своему усмотрению, используя двоякость термина «Сын Человеческий» —  с «высокой» эсхатологической христологией, подчеркивая Свою уникальную связь с Отцом, открывает новые горизонты для современной Церкви: она должна без колебаний пройти сквозь человечество Христа, чтобы подчеркнуть Его духовный и человеческий авторитет, не отказываясь в то же время от того факта, что Сам Иисус признавал в Себе исключительную и уникальную связь с замыслом Отца в отношении настоящего и будущего всего человечества. И этот Сын человеческий должен быть по праву признан Господом и Сыном Божиим.

Заключение

Христология Иисуса — это работа, которая никогда не закончится. Но пытаться — сегодня, как и вчера — лучше понять ее является одной из задач современной и будущей христологии.  Духовная свобода невероятно свободного человека по имени Иисус вызывает восхищение: человека, который относился к значению своего имени — «Бог спасает» — с радикальной серьезностью, при этом никогда не подчеркивая его нарочно; человека, который ради выражения глубокой и личной сути своей веры выбрал термин «Абба», который, хоть являясь арамейским, открывал вселенский опыт каждому человека, признававшему себя сыном. Таким образом, Иисус показывает нам, что мы можем полностью принять самих себя только тогда, когда мы полностью принимаем себя от Бога. Его христология представляет из себя путь гуманизации, являясь путем веры. Его величайшая забота об окружающих оказывалась следствием Его полного самоотречения.

Выбор Им выражения «Сын Человеческий» отражает Его глубокое смирение и, кроме того, Его абсолютное отречение от Себя Самого. Именно это рисковала скрыть более поздняя христология, которая вкладывала в уста Самого Иисуса утверждения, исповедующие Его Божественную идентичность. Утверждения, укладывающиеся в формат веры, но опасные для честного и искреннего признания Его человечности. Иисус — это человек, который, чтобы говорить о Себе Самом, добровольно избрал открытое, динамичное, загадочное выражение, которое предстояло расшифровать Его слушателям с помощью Духа, Им данного: это выражение, чьей главной заслугой является помещение Иисуса одновременно на уровень человека и на уровень Бога. Мы счастливы, что можем снова с обновленной силой размышлять об этом удивительном явлении. 

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

  1. Ср. H.-U. von Balthasar, La foidu Christ, Paris, Aubier, 1968; J. Guillet, La foi de Jésus Christ, Paris, Mame-Desclée, 1980 (на ит. яз., La fede di Gesù Cristo, Milano, Jaca Book, 1982).
  2. Ср. Mк 2, 25; 4, 12; 7, 6; 10, 7.19; 11, 17; 12, 10.26.36; 14 ,27. Некоторые из цитат могут принадлежать первым апостолам или евангелистам, но едва ли это справедливо для всех случаев обращения Иисуса к Писаниям.
  3. Ср. Boyarin, Le Christ juif, Paris, Cerf, 2013, 92.
  4. Там же, 121.
  5. По поводу дальнейших рассуждений ср. М. Rastoin, Comment les trois premiers evangelists ont-ils nommé Jésus? в Dupont-Roc — A. Guggenheim (edd.), Après Jésus. L’invention du christianisme, Paris, Albin Michel, 2020, 355-362.
  6. Удивительно, что в этой главе Бог иногда говорит о пастухе вроде Давида (ср. Иез 34, 23), а иногда — о Себе Самом (ср. Иез 34, 11).
  7. Ср. Rastoin, Jésus: Un «Fils de l’Homme» tournévers les «Fils de Dieu». Un nouveau regard sur Mt 11, 27 et Lc 10,22, в Nouvelle Revue Théologique 63 (2017), 355-369.