Винченцо Ансельмо SJ

Иисус в Евангелии от Иоанна сильно отличается от Иисуса у синоптиков. Не только форма Евангелия иная, чем у Матфея, Марка и Луки, но сам Иисус в тексте Иоанна демонстрирует своеобразные качества. С одной стороны, в ходе евангельского повествования Он представлен как всеведущий[1], полностью владеет ситуацией на протяжении рассказа о Страстях, и не раз в четвертом Евангелии упомянуты прочные узы, связывающие Его с Отцом; с другой стороны, мы иногда видим Иисуса слабым и уязвимым. Он устает и нуждается в отдыхе (Ин 4, 6); просит дать Ему есть (Ин 21, 5) и пить (Ин 19, 28); испытывает жажду (Ин 4, 7); вынужден спасаться бегством (Ин 10, 39; 11, 54); объявляет, что доволен (Ин 11, 15), но и во многих случаях выказывает волнение (Ин 11, 33; 12, 27; 13, 21), благодарность (Ин 11, 41), даже плачет (Ин 11, 35).

Евангелие от Иоанна начинается с пролога, где емко описано слияние–сопряжение Божественного и человеческого в Иисусе: «Слово стало плотию» (Ин 1, 14). Божественный Глагол воплощается и берет на Себя бренность плоти (sarx), принимая слабость и ограниченность человеческого состояния, вплоть до смерти. Таким образом, волнение и плач Иисуса не следует считать притворством: они часть человеческого опыта, проживаемого Воплощенным Словом. Как же нам истолковать Иисуса в четвертом Евангелии с учетом выказываемых Им эмоций и нужд?

Страстная ревность Иисуса в храме

Во второй главе четвертого Евангелия Иисус начинает служение в Иерусалиме с яркого действия, даже агрессивного: выгоняет из храма торговцев и животных, опрокидывает прилавки, выбрасывает деньги и с горячностью отчитывает торгующих[2]. Драматичная сцена производит сильное впечатление: «И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли. При сем ученики Его вспомнили, что написано: ревность по доме Твоем снедает Меня» (Ин 2, 15–17).

Эмоции Иисуса проявляются сокрушительно. Ученики видят это пророческое действие и толкуют его согласно Пс 69/68, 10. Рвение–ревность псалмопевца — это жар и пыл духа, пожирающая страсть[3]. Это рвение теперь приписано Иисусу, который ополчается против превращения храма в торговый дом. В тексте Евангелия цитата из псалма несколько изменена, у Иоанна глагол «снедать=пожирать» в будущем времени, это предвосхищение славы на кресте: Иисус, Воплощенное Слово, растратит Себя до конца ради Своей миссии.

Иисус, всеведущий и уязвимый

В рассказе о воскрешении Лазаря (ср. Ин 11) сливаются и сосуществуют все вышеупомянутые элементы: уверенность и всеведение Иисуса, основанное на нерушимой связи с Отцом, всегда Его слушающим (ср. Ин 11, 42), и ранимость перед лицом смерти друга Лазаря и при встрече со страданием окружающих.

Из слов Марфы и Марии мы узнаем, что Иисус любит Лазаря, их заболевшего брата: «Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь[4], болен”» (Ин 11, 3). Повествователь также сообщает читателю о чувствах Иисуса, утверждая, что Тот любит Марфу, Марию и Лазаря всецелой и безусловной любовью, обозначенной глаголом agapaō: «Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря» (Ин 11, 5). Далее Сам Иисус называет Лазаря «друг наш (philos)» (Ин 11, 11).

Несмотря на все эти выражения доброго чувства, Иисус держится отстраненно. Весть о болезни друга как будто не волнует Его: «Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий» (Ин 11, 4). К этим словам, звучащим уверенно, прибавляется тот факт, что Иисус остается на месте и ничего не делает целых два дня, только потом принимает решение идти в Иудею к другу Лазарю. Теперь слова Его звучат резко: «Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему» (Ин 11, 14–15). Парадокс: Иисус говорит, что доволен — chairō — тем, что прежде не навестил Лазаря, чтобы ученики смогли уверовать. Судя по всему, Он не сомневается в Себе, спокоен, полностью контролирует ситуацию и Свои чувства. Иисус не скорбит, зная, что Лазарь, теперь уснувший, проснется.

Ситуация меняется, когда Иисус приходит в Вифанию. Сначала встреча с Марфой, потом с Марией пробивают броню видимой отрешенности и невозмутимости. В ответ на упрек Марфы — «Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой» (ст. 21) — Иисус призывает ее верить, что брат воскреснет, потому что Он — воскресение и жизнь.

Однако разговор с Марией сразу складывается иначе, эмоциональнее. Упрек брошен Иисусу тот же самый: «Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой» (ст. 32), но дальше происходит нечто очень удивительное. Мы читаем о том, как Иисус увидел Марию и других людей с нею; они скорбят, плачут, они в трауре (по-гречески klaiō): «Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею Иудеев плачущих, Сам восскорбел духом и возмутился и сказал: где вы положили его? Говорят Ему: Господи! пойди и посмотри» (Ин 11, 33–34). И тут Иисус теряет самообладание, не покидавшее Его с той минуты, когда Ему сообщили о смертельной болезни друга Лазаря. Реакцию Иисуса повествователь описывает двумя глаголами: «восскорбел духом» (enebrimēsato tō pneumati) и «возмутился» (etaraxen eauton).

Первый глагол, embrimaomai, перевести сложно, он указывает на взрыв негодования — так фыркает разгневанный конь[5]. На кого злится Иисус? На смерть, отнявшую друга?[6] На Марию и всех присутствующих — потому что не верят? Или же Он содрогается внутри Себя, против Себя — буквально, в Своем Духе, — за то что раньше не пришел спасти друга?

Второй глагол, tarassō, выражает внутреннее волнение Иисуса, приведенного в движение, как вода, когда ее потревожили (ср. Ин 5, 4). Иисус расстроен и взволнован, и то же расположение духа будет сопровождать Его на дальнейших этапах евангельского рассказа. В волнении Он спрашивает, где тело Лазаря. Воплощенный Глагол не равнодушен перед людским плачем. Он знает, что Лазарь воскреснет, но теперь скорбь окружающих реальна, и ею Он выведен из равновесия. «Иисус прослезился (dakruō). Тогда Иудеи говорили: смотри, как Он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер?”» (Ин 11, 35–37).

Иисус плачет. Это самый короткий стих в Новом Завете. Использован не глагол klaiō («плакать»), а dakruō — один только раз в Новом Завете[7]; этот глагол указывает на пролитие слез и молчаливый плач. Здесь чувство глубокое и личное, и присутствующие толкуют его по-разному. Плач Иисуса может быть проявлением любви, по мнению иудеев, употребивших глагол phileō, но может и указывать на бездействие или бессилие. В очередной раз двусмысленность и непонимание сопровождают Иисуса в Евангелии от Иоанна[8].

Иисус идет к могиле, внутренне содрогаясь: «Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней» (Ин 11, 38). Снова здесь глагол embrimaomai («содрогаться»), сопровождаемый возвратным местоимением en eautō («в себе самом»). Сохраняется состояние внутреннего беспокойства, смешанного с раздражением. Приказ поднять камень смущает Марфу, она колеблется; однако, поскольку Иисус настаивает, камень отодвигают: «Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня» (Ин 11, 41–42).

Иисус поднимает глаза, то есть обращается к Отцу и взывает к Нему напрямую. Благодарит, как и ранее при умножении хлебов и рыб (ср. Ин 6, 11.23). Благодарение — после эмоционального потрясения и плача, но до того как Лазарь, умерший друг, выйдет живым из могилы. Связь Иисуса с Отцом крепка, невзирая на все превратности и внутренние волнения. Затем Он громко обращается к Лазарю, и тот выходит из гроба. После такого знамения одни поверили в Иисуса, другие известили фарисеев, и те составили заговор против Него.

На пороге Страстей

Однако волнение Иисуса не проходит и в последующих главах: именно это эмоциональное состояние устойчиво сопровождает Его на пороге Страстей. В главе 12 Евангелия от Иоанна Сам Иисус описывает Свое душевное состояние Андрею и Филиппу: «Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел. Отче! прославь Имя Твое» (Ин 12, 27–28).

И все же Иисус не идет на поводу у своего душевного состояния, потому что доверяет Отцу и Его замыслу. Далее, в начале Тайной вечери, повествователь сообщает читателю, что Иисусом движет всецелая и безусловная любовь к ученикам, и проявляется она в конкретном жесте — омовении ног[9]: «Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их» (Ин 13, 1).

С помощью цитаты из Писания объявив о предательстве друга — «ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою [ср. Пс 41/40, 10]», — Иисус остается глубоко взволнованным: «Сказав это, Иисус возмутился духом, и засвидетельствовал, и сказал: истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня» (Ин 13, 21). После того как Иуда вышел из залы — «а была ночь», вне и внутри предателя (ср. Ин 13, 30), — Иисус продолжает речь и удивительным образом сообщает о Своей любви к ученикам, увещевая их любить так, как Он: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин 13, 34); «Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей» (Ин 15, 9); «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас» (Ин 15, 12).

Ученики не слуги, а друзья (philoi) Иисуса, Господь отдает им всю Свою жизнь. Между Иисусом и учениками — внутренняя глубокая общность. Именно с ними Он хочет разделить парадоксальную радость, живущую в Нем: «Нет больше той любви (agapē), как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья (philoi) Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин 15, 13–15). «Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин 15, 11). «Чтобы они имели в себе радость Мою совершенную» (Ин 17, 13). Кроме того, Иисус сообщает, что любит Отца, а Отец — Его (ср. Ин 15, 9–10; 17, 23–26), то есть эти отношения взаимны: «Чтобы мир знал, что Я люблю Отца и, как заповедал Мне Отец, так и творю» (Ин 14, 31).

В то же время Иисус призывает учеников не тревожиться, преодолеть страх перед ожидающим Его «часом»: «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога, и в Меня веруйте. […] Да не смущается сердце ваше и да не устрашается» (Ин 14, 1.27).

Долгая прощальная речь (ср. Ин 13–16) и молитва Иисуса к Отцу (ср. Ин 17) составляют вместе как бы завещание, хартию для учеников во всякое время и во всяком месте. В масштабах четвертого Евангелия они становятся переломным моментом: когда Иисуса схватят, мы уже не увидим Его взволнованным и смущенным, но спокойным и вполне осознающим, что происходит: Он идет к той славе, какая явится посредством креста. В рассказе о Страстях Он сам контролирует ситуацию и отнюдь не выглядит брошенным на произвол событий и врагов, желающих Его устранить. Иисус на пути ко кресту — величавый и собранный, словно восходит на престол, а не на эшафот: «Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали: Иисуса Назорея. Иисус говорит им: это Я. Стоял же с ними и Иуда, предатель Его. И когда сказал им: это Я, они отступили назад и пали на землю» (Ин 18, 4–6).

Ученик, которого любил Иисус

Во второй части Евангелия от Иоанна действует загадочный персонаж — ученик, которого любил Иисус. Предание отождествляет его с евангелистом (ср. Ин 21, 24) и апостолом Иоанном. «Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди (kolpon) Иисуса» (Ин 13, 23). Этот персонаж впервые появляется в рассказе о Тайной вечере. Он один из учеников, однако занимает особое место рядом с Иисусом, прямо у Него на груди. Это говорит о близкой дружбе между ним и Учителем и отсылает читателя прямиком к прологу Евангелия: «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре (kolpon) Отчем, Он явил» (Ин 1, 18)[10].

Между учеником и Иисусом — такие же отношения, как между Иисусом и Отцом. Здесь есть, безусловно, эмоциональное измерение, но и богословское: дружеское общение с Воплощенным Словом ведет прямо в лоно Троицы.

Показав нам ученика рядом с Иисусом, повествователь замечает, что этого ученика Иисус любит. Глагол agapaō в имперфекте означает устойчивое чувство, которое длится во времени и характеризует отношения Иисуса с этим учеником. Об этих особых отношениях с Учителем свидетельствует и Петр — обращается именно к любимому ученику, чтобы узнать, о ком говорит Иисус, когда утверждает, что кто-то Его предаст (ср. Ин 13, 21): «Ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит. Он, припав к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это?» (Ин 13, 24–25). Жест ученика красноречив: он склоняется на грудь Иисуса, показывая, что с Учителем его связывает доверительная крепкая дружба. Узы, соединяющие Иисуса с этим учеником, становятся ясно и отчетливо видны именно тогда, когда Учитель испытывает сильное эмоциональное напряжение из-за того, что скоро один из учеников предаст Его.

Ученик, которого любил Иисус, фигурирует в еще одном ключевом фрагменте четвертого Евангелия: на Голгофе, где Иисус поручает ему Свою Матерь. Господь создает новую связь и новое отношение между двумя персонажами под крестом. Здесь берет начало Церковь — рождается из Иисусовой «любви» (agapē), доходящей «до конца» (Ин 13, 1): «Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе» (Ин 19, 26–27).

На Пасху любимый ученик прибежал к пустому гробу, увидел и уверовал (ср. Ин 20, 8), в отличие от Петра, и сумел распознать знаки Воскресения в отсутствии Тела Иисусова. «[Мария Магдалина] бежит и приходит к Симону Петру и к другому ученику, которого любил Иисус, и говорит им: унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его» (Ин 20, 2).

В третьем рассказе о Воскресении снова появляется этот ученик, опять-таки представленный повествователем как «тот, кого любил Иисус». Он первым узнает Иисуса: «Тогда ученик, которого любил Иисус, говорит Петру: это Господь. Симон же Петр, услышав, что это Господь, опоясался одеждою, — ибо он был наг, — и бросился в море» (Ин 21, 7).

В то время как Иисус разговаривает с Петром — «Симон, сын Иоанна, любишь ли ты Меня больше, нежели они?» (Ин 21, 15), — любимый ученик находится поблизости. Повествователь напоминает нам, кто он такой, используя флэшбэк — отсылку к первому его появлению в Иоанновом Евангелии: «Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя?» (Ин 21, 20). В этом контексте любимый ученик, о чьем будущем Петр задает вопрос Иисусу (ср. Ин 21, 21–23), представлен как надежный свидетель, написавший Евангелие: «Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин 21, 24).

Только любовь позволяет постичь и проникнуть в тайну Бога, ставшего плотью и приходящего в мир. Это — путь для каждого ученика и для читателя Евангелия, который может отождествить себя с этим безымянным свидетелем и рассказать о любви, принятой от Иисуса.

* * *

Говорить об эмоциях и чувствах Иисуса в Евангелии от Иоанна нелегко, потому что рассказ об Иисусе прочитывается через призму особого Иоаннова богословия. Воплощенное Слово остается Богом, но, став плотью, принимает на себя всю уязвимость и хрупкость человека.

Иисус всеведущий и Иисус расстроенный — одна и та же личность. Тот, Кто уповает на Отца, и Тот, Кто оплакивает людскую боль, — одна и та же личность. Иисус не расколот и не болен шизофренией, но это Один и Тот же Иисус, Богочеловек, страдающий и любящий до конца, всецело. В Нем нам дано Откровение Бога, Который горячо любит человека. Это не бесстрастный и невозмутимый бог философов[11], а Бог живой и пылкий, взволнованный и беспокойный, полный сострадания. О том же свидетельствует пророк Осия, озвучивая «нутряную» и огненную любовь Божию: «Повернулось во Мне сердце Мое, возгорелась вся жалость Моя» (Ос 11, 8).

***

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Ср. J. Tripp, Jesus’s Special Knowledge in the Gospel of John, в Novum Testamentum 61 (2019/3) 269–288.

[2] А в синоптических Евангелиях это действие Иисуса помещено перед Страстями и смертью (ср. Мф 21, 8–19; Мк 11, 7–19; Лк 19, 45–48).

[3] Еврейское выражение el-kana (ср. Втор 4, 24; 5, 9; 6, 15; а также Исх 20, 5; 34, 14) обычно переводят как «Бог ревнивый»; точнее было бы сказать «Бог страстный», обозначив аффективное и эмоциональное измерение Бога, соединяющего в Себе справедливость и милосердие. Подробнее на эту тему: ср. D. Markl, Ein “leidenschaftlicher Gott”. Zu einem zentralen Motiv biblischer Theologie, в Zeitschrift für Katholische Theologie 137 (2015) 193–205.

[4] Здесь использован глагол phileō. О терминах philia, agapē и eros Папа Бенедикт XVI говорит: «Что касается дружеской любви (филиа), то это слово было использовано и углублено в Евангелии от Иоанна, чтобы выразить отношения между Иисусом и Его учениками. Отказ от слова эрос, вместе с новым видением любви, выраженным в слове агапэ, несомненно, выявляет в новизне христианства нечто существенное, именно в связи с пониманием любви. […] В противоположность неуверенной любви, находящейся еще в поиске, это слово выражает опыт любви, уже ставшей поистине открытием другого человека, любви, преодолевшей эгоистический характер, который вначале, несомненно, преобладал. Теперь любовь становится заботой о другом и ради другого. Любящий больше не думает о себе, о том, чтобы погрузиться в упоение счастьем; он, напротив, ищет блага любимого человека: его любовь становится самоотречением, он готов к жертве и даже стремится к ней» (Бенедикт XVI, Deus caritas est, № 3; 6).

[5] Ср. Эсхил, Семеро против Фив, 460–464. В Новом Завете глагол embrimaomai использован в Мф 9, 30: «Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал»; в Мк 1, 43: «И, посмотрев на него строго, тотчас отослал его»; Мк 14, 5: «И роптали на нее». Коннотация у этого глагола отрицательная.

[6] Так понимают Отцы Церкви.

[7] А существительное dakruon («слеза») в Новом Завете встречается также в Мк 9, 24 (в некоторых рукописях); Лк 7, 38.44; Деян 20, 19.31; 2 Кор 2, 4; 2 Тим 1, 4; Евр 5, 7; 12, 17; Откр 7, 17; 21, 4.

[8] Ср. Ин 2, 19–21; 3, 3–5; 4, 10–15; 4, 31–34; 6, 32–35; 6, 51–53; 7, 33–36; 8, 21–22; 8, 31–35; 8, 51–53; 8, 56–58; 11, 11–15; 11, 23–25; 12, 32–34; 13, 36–38; 14, 4–6; 14, 7–9; 16, 16–19.

[9] Евангелие от Иоанна — это Евангелие любви, дарующей себя без всяких условий; такую любовь выражает глагол agapaō, его находим в тексте 37 раз (а существительное agapē — 7 раз). В Мф глагол agapaō встречается 11 раз, в Мк — 8, в Лк — 15. Глагол phileō («любить, желать добра») в Ин применен 13 раз, что намного больше, чем в Мф (5), Мк (1) и Лк (2).

[10] Что касается перевода kolpos как «лоно», ср. D. F. Stramara, Jr., The Kolpos of The Father (Jn. 1:18) As The Womb of God in The Greek Tradition, в Magistra 22 (2016/2) 37–53.

[11] Для греческих философов атараксия — это невозмутимость, то есть умерщвление всех желаний и природных импульсов и избавление от всех страхов, позволяющее испытать полное счастье. Напротив, Богочеловек Иисус не равнодушный, а страстный, что подтверждает и наличие глагола tarassō (ср. Ин 11, 33; 12, 27; 13, 21), буквально противоположного атараксии (a-tarassia, «отсутствие волнения»). Иисус взволнован, потому что любит человека.